Поэты 1790–1810-х годов
296. «В той день пролиется злато — струею, а сребро — потоком…»
В той день пролиется злато — струею, а сребро — потоком.Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!Москва просияет, яко утро, и Киев, яко день.Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!Богатства Индии и перлы Голконда пролиются на пристанях Оби и Волги,И станет знамя россов у понта Средиземного.Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!Исчезнет, как дым утренний, невежество народа,Народ престанет чтить кумиров и поклонится проповедникам правды.Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!В той день водрузится знамя свободы в Кремле, —С сего Капитолия новых времян полиутся лучи в дальнейшие земли.Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!В той день и на камнях по стогнам будет написано слово,Слово наших времен — свобода!Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!Богу единому да воздастся хвала!П. А. ГАББЕ
Загадочная биография поэта и публициста Петра Андреевича Габбе (1796 — после 1841) известна нам лишь в самых общих чертах [304]. Один из четырех сыновей мелкого чиновника, коллежского советника А. А. Габбе, он воспитывался, однако, в исключительных условиях: очень рано, еще ребенком, он оказался в атмосфере павловского двора вдовствующей императрицы. Глухие слухи о таинственном и значительно более высоком происхождении П. А. Габбе сопровождали его всю жизнь. Он окончил кадетский корпус, из которого был выпущен в действующую армию в 1813 году, включен в списки Литовского полка и прикомандирован к партизанской «партии» Сеславина. После войны он был направлен в лейб-гвардии Литовский полк, размещенный в Варшаве. Здесь он сблизился с приехавшим позже в Варшаву П. А. Вяземским, который стал литературным наставником Габбе. После отъезда Вяземского из Варшавы Габбе писал ему: «Нарушаю все правила синтаксиса, ибо правила почитаю деспотизмом, и стихи свои оставляю будущему потомству в рукописях. Увы! теперь некому здесь показать своих произведений: пожалуй, станут еще судить по артикулу Петра Великого и музу мою выпишут без выслуги в рядовые» [305].
Близкие связи с Константином Павловичем, казалось, обеспечивали Габбе служебное продвижение. Однако жизнь его сложилась трагически. Еще в Петербурге Габбе, видимо, проникся идеями, далекими от тех, которые могли способствовать успехам при варшавском дворе Константина. Во время похода он был принят в походную ложу «Св. Иоанна», а позже, в Петербурге, был членом ложи «Избранного Михаила». Свободолюбивая ориентация обеих этих лож, их связь с зарождением декабризма известны. В Варшаве Габбе вошел в кружок свободолюбивых офицеров, полных решимости сопротивляться деспотизму великого князя.
После неудачных попыток смирить недовольных офицеров великий князь доложил императору о волнениях в Литовском полку и получил распоряжение недовольных «наказать примерно»: Габбе и другие офицеры были арестованы, около года провели в заключении в ожидании смертной казни. Видимо, именно в это время Габбе написал элегию «Бейрон в темнице». В 1823 году их лишили чинов и орденов и разослали рядовыми по армейским полкам. Особенно тяжелой была участь Габбе: «Ему дали одежду с умершего солдата, и все лето исправлял он службу как рядовой, поступивший из крестьянского звания. Ему дозволено было писать к родственникам, но через начальников, которые приносили к нему распечатанные письма» [306].
В это время, при посредстве Вяземского, он активизирует сотрудничество со столичными журналами. Отдельной брошюрой выходит его книга о мадам де Сталь, ряд стихотворений появляется в «Московском телеграфе», среди них и «Бейрон в темнице». В апреле 1826 года он добился разрешения выйти в отставку без права жительства в обеих столицах и Варшаве.
Несмотря на болезни и материальные трудности, Габбе, видимо, продолжает стремиться к активной роли в литературе. Он даже совершил тайную поездку в Москву, где встретился с Пушкиным.
Просьбы его о возвращении ему прав, орденов и бумаг неизменно отклонялись. Живя в Одессе в 1833 году, он однажды вышел на улицу и начал разбрасывать листовки. Явно желая замять дело, М. С. Воронцов, в доме которого Габбе был своим человеком, представил весь эпизод начальству как результат помешательства. Воронцов ходатайствовал о разрешении Габбе выехать за границу «для излечения». Габбе выехал в Дрезден. Смерть брата оборвала его связи с Россией и лишила его источников существования. Больной, без денег, навсегда изгнанный с родины, он и в самом деле вскоре оказался в дрезденской больнице для душевнобольных. Дата смерти его неизвестна.
Большинство сочинений его оставалось в рукописях и погибло при аресте. Стихи, печатавшиеся в журналах, никогда не были собраны отдельной книгой.
297. БРАТУ НА КАВКАЗ
К тебе, мой друг, уже два разаСбирался я писать в стихах,К подошве гордого Кавказа,Где ты на диких высотахЗрел шалаши на гибель горцевИ в них на страже ратоборцев,Длиннобородых казаков…Твой дух не раз там оживлялся,С родными, ближними прощалсяИ мчался в шумный рой врагов!Ты слышал, мнилося, звук трубный,Литавры, барабаны, бубны,Глас чаровательный побед.И тем восторгом обладая,Который нам война святаяЗа честь отчизны в душу льет,Ты пламенел в воображеньиТак точно, как тебя я зрелВ том незабвенном мне сраженьи,Где пулей враг тебя задел…С тобой на берегах Лоары,Широкой, зеркальной реки,Любили смелые гусарыИ черноморцы-казакиВрагу несть сильные удары,Достойные твоей руки!С тобою часто утешалиЗа рюмкой доброго ШаблиМы красоту в немой печали,Когда она, еще вдалиУвидя северных амуров [307],Известных всюду бедокуров,Страшилась их пернатых стрел;Страшилась — но совсем напрасно!Над нашей братьей пол прекрасныйВ день самой битвы власть имел:В открытом поле победительБыл часто в замке побежден,И взором томным полоненНеустрашимых предводитель.Ты помнишь Аликса, как он,Не уважая русских сонИ химию [308] имев во власти,Нас вздумал разложить на части!Но нет! Вдруг раздалось: «Коней!» —И мы одеты в броне всей,При сабле, в бурке и с нагайкой.И что ж? Убрался химик с шайкойСвоих ночных богатырей,Хоть нас оставил у огней.Та память рыцарства, мой милый,Всегда своей волшебной силойОстанется в отраду мнеИ здесь, в сей пасмурной стране,Где всё так немо, безответноИ где во всей моей судьбеНичто для сердца не приметно,Как мысль о вас — и о тебе.