Поэты 1790–1810-х годов

  
253. К В. Л. ПУШКИНУ
 
 
Un orgueil très méprisable, un lâche intérêt plus méprisable encore, sont les sources de toutes ces critiques dont nous sommes inondés.
 
Voltaire  [262]
 
 
 
Защитник истины, таланта и ума,
 
О витязь бодрственный на поприще искусства
 
Пленять сердца красой языка, мысли, чувства!
 
В посланиях твоих [263] гармония сама —
 
Гармония стихов — стих каждый составляла
 
И тщательно свою на каждом оставляла
 
Блестящую печать, которая для глаз
 
Варяго-авторов несносней во сто раз,
 
Чем солнца яркого лучи для птиц Минервы!
 
Орудием богов, поэзией, ты первый
 
В словесности раскол ужасный поразил,
 
И Феб тебе венок с улыбкою вручил.
 
Враги изящного — враги добра и Феба!
 
Так дивно ль, что тебя, любимца своего,
 
Он избрал защищать дары благие Неба
 
И был ревнителем успеха твоего?
 
Почтенный витязь мой! история Пифона —
 
Есть подвигов твоих! Я вижу Аполлона
 
В творце посланий: ты цевницей золотой
 
Свершил, что он своей карательной стрелой!
 
Но стрелы зависти и злобы не престанут
 
Свистать на воздухе — противно для ушей,
 
Без всякого вреда! я знаю. Так Борей
 
Подует — и цветы весенни не увянут,
 
Лишь только разольют свой дальше аромат.
 
 
 
Я ныне был в стране, где нравы и клима́т
 
Поэтам милую страну напоминают
 
И душу сладкою отрадою питают;
 
Я был, могу сказать, в Аркадии другой [264]
 
И чувствовал в груди веселье и покой.
 
Средь мирных жителей, среди долин счастливых,
 
Далёко от сует, от замыслов кичливых,
 
От мелких, рабственных, презрительных страстей,
 
От сих по степени, по титлам великанов,
 
Но по делам своим пигмеев, не людей,
 
От сих лжеумников, достоинства тиранов;
 
В забвеньи горестном о ближнем, о себе
 
На жизненном пути и чувств и помышлений
 
Я сердца гимны пел что день моей судьбе;
 
Что день, мне новые дары мой добрый гений
 
Из недр таинственных натуры приносил;
 
В ее святилище водим я оным был.
 
Младенцем находясь в познаниях глубоких,
 
Слепцом в делах Творца премудрых и высоких,
 
Я верил чувствию душевному — оно,
 
Сей гений мой, меня учило, просвещало:
 
На что мне бытие разумное дано,
 
Откуда существа все приняли начало,
 
Какой иметь должны они и я конец,
 
Какие для детей там участи готовит
 
Великий в правоте и милостях Отец,
 
Почто здесь доброго коварный в сети ловит
 
И добрый не уйдет коварного сетей…
 
Суди же, не был ли я истинно, сердечно
 
Счастливым смертным? Ах! но счастье скоротечно,
 
Не может вечным быть уделом наших дней!
 
Я возвращаюся под кров мой безызвестный,
 
В столицу гордую, и посох мой кладу;
 
Из области наук вестей приятных жду,
 
Заране веселюсь… И что же? повсеместный
 
Я слышу авторов ужаснейший раздор!
 
Возможно ли? предмет, полезнейший для света,
 
Для чувства, для ума, предмет есть ныне ссор!
 
Писатель и поэт — писателя, поэта
 
Гонитель, жаждущий погибели ему!..
 
Я лучше предпочту невежд безвредну тьму
 
Такому ложному Познанью, просвещенью;
 
Такому мнимому таланту, поученью
 
Надменнейших умов!.. Сокройтесь от меня,
 
Словесники!  [265] Я вас, я ваших слов бумажных,
 
Враждою дышащих, страшуся как огня
 
И как направленных на грудь ударов шпажных!
 
Винюсь, что я готов возненавидеть вас!
 
Бегите от моих, славяноманы, глаз!..
 
И торжествуйте: я с словесностью прощаюсь!..
 
С словесностью. А муз достойные друзья?
 
Неу́жели прощусь и с вами также я?
 
Ах, нет! к вам с прежнею любовью возвращаюсь
 
И пенью вашему, подобно как весной
 
Внимают соловьям, внимать с восторгом буду;
 
Что хоры галок есть, я даже позабуду
 
При ваших голосах!.. Любезный Пушкин, пой!
 
 
<1812>
 
  
254. НАШИ СТИХОТВОРЦЫ
  
 
 
               Ты хочешь, требуешь, мой друг,
 
Чтоб я тебя привел поэтов наших в круг
 
Или творений их в картинну галерею.
 
               Изволь — ослушаться не смею.
 
Итак, войдем. Смотри на этот басен ряд —
 
Везде их главное достоинство наряд:
 
Как прост, как чист, с каким невидимым искусством
 
               На первых с головы до ног!
 
Не кажется ль, что сам трудился вкуса бог
 
При туалете их: что всё в нем дышит чувством,
 
Рассудком, скромностью, невинностью, умом?..
 
Не представляешь ли себе, мой друг, весталок?
 
А имя автора? — Прочти, и взглянь потом
 
На басни ж; сих наряд — наряд провинциалок:
 
               С прекрасной шалью, дорогой,
 
С богатым кружевом, цвет платья иль покрой
 
               Отменно странен, неприятен!
 
Как будто бы для них закон был непонятен
 
Того, что знатоки эстетикой зовут!
 
Кто сочинитель? — Двух увидишь имя тут.
 
Посмотрим далее: вот басни щеголихи!
 
Одеты ловко так, так гладко, как франтихи,—
 
                                            Но что ж?
 
Костюм их, несмотря на пышность, мил, пригож.
 
Вот подпись автора! Теперь прошу скорее
 
                           На притчи бросить взгляд.
 
               Скажи, мой друг, каков наряд? —
 
               Ох! неопрятнее, древнее
 
И безобразнее ничто не может быть!
 
Не станем же при них и времени губить.
 
А если имя знать ты их творца желаешь —
 
В шести строках его титу́ла начитаешь.
 
               Прочел? Пойдем вперед. Вот здесь
 
               На разные предметы оды.
 
               «Какая, — восклицаешь, — смесь!
 
Какое множество! и больше всё уроды».
 
На лучшие, мой друг, вниманье обрати;
 
Их мало — но зато какие краски, тени!
 
Какая кисть и дух! И можно ли найти
 
               Им равные? Писал их гений!
 
Вот имя — прочитай. Другое же под сим
 
Названьем — то есть од — названьем громогласным —
 
Сумбур, галиматья! Поклон отдавши им —
 
Таланта мнимого творениям несчастным,—
 
Посмотрим на сие собранье эпиграмм,
 
Сатир и песен. Всё еще так свежи, новы,
 
В цветущем образе являются глазам!
 
               Но снимем легкие покровы
 
И всмотримся красот в блестящие черты:
 
                                    Конечно, красоты!
 
Но сколь опасные!.. Под солью, остротою
 
Напрасно будешь ты искать, мой друг, того,
 
Что в юной красоте милее нам всего:
 
Чувствительность души с сердечной добротою,
 
Которых вовсе нет (как жаль!) в твореньях сих.
 
Вот имя автора (как жаль!) младого их,
 
               Но вот другой — еще моложе,
 
И пишет, выключив сатиры, в роде том же,
 
Но сколь различен их моральный характе́р!
 
Он виден в авторе, подобно как в портрете.
 
И новый этого пред нами здесь пример:
 
               В последнем сем поэте
 
Нет с первым сходного по нравам ничего,
 
        Хоть по стихам совместник он его.
 
Еще любезный вот поэт: его посланья
 
               Достойны взора граций, муз!
 
Ума с шутливостью им нравится союз:
 
Я вижу в нем печать прямого дарованья!
 
Прилежно рассмотри его неложный блеск…
 
Я слышу рук твоих при каждом слове плеск —
 
И не дивлюсь тому. — Но время удалиться
 
Из галереи сей [266] и взять уже покой.
 
Захочешь — и сюда мы можем возвратиться:
 
Поэмы, драмы нас займут еще собой,
 
И всё, что только там ни встретят наши взгляды,—
 
               От мадригала до баллады.
 
Но мы особенно вниманье посвятим
 
               Стихотворениям прелестным,
 
Доселе нашему Парнасу неизвестным,
 
Которые огнем божественным своим
 
В грудь умиление с восторгом проливают
 
И слезы нежные из сердца извлекают…
 
Полюбишь идеал изящного душой,
 
И скажешь: вот поэт, природы друг — и мой!
 
 
<1812>