Чужбина с ангельским ликом (СИ)
— Каких целей?
Олег взглянул странным и печальным взглядом.
— Таких. Всяких. Он и сам в молодости, видимо, попался на крючок такому вот хрену тёртому, каким сам тут стал. Ты думаешь, что быть ликвидатором — это всеобщая тут обязанность? Кому прикажут, тот и готов? Нет. Это такое дело, что…
Фея гор— Смотри, Антей! — вскрикнул вдруг Олег и указал на странный выступ, будто рукотворный, нависший над самой пропастью.
На выступе стояла у совершенно гладкой поверхности скалы высокая и тоненькая девушка в платье, которое обычно носят в бедных кварталах или в провинции. Ветер высокогорья трепал крапчатую тонкую ткань её просторного одеяния, и оно закручивалось вокруг её фигуры, туго утягивало её, словно ветер был одушевлённо-разумный, и как скульптор незримыми своими пальцами очерчивал её контур, чтобы явить миру скрытое в этом тряпье совершенство. На тонкой подростковой ещё шее гордо, как и положено скульптуре, воплощающей прекрасный замысел и идеал творца, была слегка откинута назад головка девушки, а трогательно хрупкими руками она придерживала струйные волосы, вздымающиеся вверх и во все стороны, мешающие ей смотреть. Сами волосы имели непостижимый для Паралеи оттенок золотистых колосьев, так бы это определил какой-нибудь художник слова, если бы её вздумал описать. Определение затёртое, конечно, но именно оно пришло Антону в голову, потому что он внезапно подумал, как пошёл бы ей букет хлебных колосьев с васильками. Однажды он видел такую картину, где-то в очень старом музее. Это была… Этого и быть не могло, но она же стояла и смотрела на них! Не просто земная, до потрясения основ его психики, девушка, а русская девушка, так определил бы её типаж Антон.
— Где же твои колосья? И венок из ромашек? — пробормотал он вовсе уж несусветное. Как называлась та картина? Что-то из древности, из язычества. «Праздник Ивана Купалы»? Или «Праздник сбора урожая»? Трогательная вышивка обрамляла вырез её платья, что и придавало ей такой фольклорный вид. Вот откуда возникли образы цветов и колосьев.
Непонятно было, как она туда попала? Но это обстоятельство поражало его меньше, чем сама девушка. Наверное, он не так удивился бы, растворись она, исчезни в воздухе, как игровая голограмма. Шутка какого-то скучающего по Земле, как и все они, гения — затворника, посаженного на одинокий пост в горах?
— Здесь нет наших постов, тут пустыни уже не за горами, — как будто Олег прочитал его мысли, а пустыни были и впрямь совсем рядом, за редеющими уже и понижающимися хребтами. Но Олег указывал на полнейшее безлюдье этих мест.
— Голограмма? — спросил Антон глупо, — чья-то забава? Как думаешь?
— Кому тут играть-то? И главное, с кем? Ты о каких колосьях спросил?
В долинах были поля хлебных злаков. И те, что были устроены земными биологами из ЦЭССЭИ, и делянки, принадлежащие беженцам из Архипелага.
— Она не голограмма. Она живая, не чувствуешь разницу, что ли? — в голосе Олега сквозила неприязнь, как будто он разозлился на Антона. За что вот только? Они направили машину прямо к ней, соображая, где им удобнее сесть, но сделать этого было нельзя. Невозможно. Олег не сводил с неё глаз:
— Так вот куда ты залетела, — сказал он тихо, — Где же твои крылья?
— Антей, — обратился он к нему, Олег был эрудит и любил всем сочинять прозвища. Своего друга Артура он звал «Пан», сократив его фамилию Паникин. — Берём её к себе. На базу, — Олег был сильно взволнован, и это несколько озадачило, хотя Антон и понимал, что Олег сильно тосковал от одиночества в подземельях, но в этом было и что-то другое, чего он расшифровать не смог. Ага! Вот что! Антон ухватил это. Олег не удивился, увидев её. Хотя и разволновался. Он что-то знал или уже видел её прежде.
— Как будем делить? — спросил он, поддевая Олега, и засмеялся от внезапной и совершенно неуместной радости, и по поводу чего?
— Да ладно. Она сама выберет, — отшутился Олег и сделал умильное лицо, обращаясь к девушке, — Птичка моя, как же ты обронила свои крылья? Где они? В пропасть упали?
Антон молчал, но потом сурово одёрнул Олега, как более старший, хотя разница была между ними всего год.
— Она ещё подросток, не видишь, что ли?
— Да нет, взрослая совсем.
— Её надо спасти, потом будем определяться с её возрастом.
— Но как спасти? Не представляю. — Они находились на скоростном «Ястребе», как называл его Олег, четырехместном аэролёте. Олег любил давать своим машинам птичьи имена, как и девушкам тоже. Девушки были у космодесантников редкими и залётными, но эта сторона жизни между ними не обсуждалась никогда. По правилам никто из посторонних не имел доступа в подземные сооружения, но почему-то, так казалось Антону, девушки у подземных сидельцев появлялись время от времени. Наружная охрана не всегда их умела выслеживать, а внутренняя, если находила, удаляла не всегда. Они все были там молоды и все солидарны друг с другом.
Имена у машин Олега были: «коршун», «сокол», и даже был «петух», самый не отрегулированный. Девушки же носили следующие имена: «синичка», «пеночка», «канарейка». Олег проговаривался, обсуждая их с Артуром. И замолкал, опомнившись при виде Антона. Конспирация ничуть не задевала, а смешила. Но Олег считал, что женатый человек холостому не товарищ. Олег тосковал по земным птицам, хотя любил и местных, не зная их по имени. В его жилом отсеке включалось голографическое изображение леса на стене и пение птиц среднерусских широт. Олег спал как в лесу, меняя суточное освещение. Тихий и самоуглубленный интроверт, здесь он играл роль бравого вояки и легкомысленного гуляки. Но это было не так. Он стеснялся девушек и не умел с ними знакомиться, когда его отпускали в «Сады Гора» на поверхность ЦЭССЭИ, выбрав для этой цели Артура, который делал это с почти детской легкостью, будучи очень красивым и самым молодым, ему не было и двадцати. Он сам уступал девушек Олегу. Трудно было понять, ждал Артур любви или же остерегался местных.
Сделав облёт, они опять зависли над уровнем, где она стояла. Антон пристально вглядывался в неё. Над бедным и бесформенным платьем, на этот момент надувшимся уродливым пузырем от очередного порыва ветра и скрывшим её только что явленную соразмерность форм, неправдоподобным миражом сияло её девственное лицо. Именно мираж. Так путник, изнывая от жажды, видит хрустальное озеро в пустыне. В этот момент он начисто забыл о Голубике.
— И всё же я тебя поймаю! Наконец! — И эта фраза выдавала Олега с головой. Видел! Не первый раз встречает её тут! Он направил аэролёт в повторный облёт, тщетно ища посадочную площадку, откуда бы она и появилась, если не было её? Ничего подходящего, узкий уступ.
— Зависаем рядом, — придумал всё же выход Олег, — и ты её хватай, но крепко, чтобы не уронить, и втаскивай внутрь, я открою сферу. Только быстро.
То, что она не была никаким миражом, было очевидно. Ветер продолжал переплетать её струящиеся волосы, и она щурилась земными и родными глазами, будто в попытке улыбнуться…
— Откуда я знаю её? — спросил Антон, но вовсе не у Олега.
— Тоже видел её?
Тоже? Так сказал Олег. Антон ошалело уставился на его мужественный не по возрасту профиль. Олег был спокоен и строг, как каменное изваяние библейского какого-нибудь Давида, и столь же хорош собой. Но доблестная и воинственная его внешность лишь маскировала ранимую и впечатлительную натуру. Космическая десантура вообще поражала отбором своих воителей. Трудно сказать, входила ли внешность в перечень их необходимых качеств, но любой из подземных штрафников, включая и их шефа, выгодно отличался от «ксанфиков» наверху. Только Антон был там, на поверхности, лучшим образцом человека с планеты Земля, это если внешне, конечно. А в подземном городе он растворялся среди ничуть его не худших, если и не лучших. В немалой степени, вероятно, шеф космодесантников из-за колоритной фактуры Антона и соблазнил его в свой корпус. Ему не могло не льстить, что он главенствует над подобным, пусть и только физически, но совершенным воинством.