Искры на ветру (СИ)
— Боги милостивы, и людям стоило бы у них этому поучиться. Ну, стало быть, вместе в храм отправимся, — улыбнулся Рутвен и слегка встряхнул вожжами, отчего лошадь ускорила шаг. — Вот так, Аминея, вот так, — ласково добавил парень.
— Твою кобылу зовут Аминея? — удивился Эрниваль. — Как богиню милосердия?
— Ага, — отозвался через плечо послушник. — Она у меня добрая, смирная, и я с ней так же обхожусь. Животное, оно ж чувствует, когда к нему с добротой, с душой. Прежний хозяин, говорят, рыцарем был, сёк её нещадно. Дурной был человек, не иначе, вон сколько шрамов ей оставил, и спина, и бока. Потом храму её продал, с тех пор мы с ней и ездим до Перекрёстка и обратно, потихоньку, не торопясь.
— А ты её, значит, не стегаешь? — спросил Таринор.
— Видишь где-то в повозке кнут? — ответил тот с беззлобным укором. — Нет, она меня и без этого понимает. На ласку лаской отвечает, потому и Аминея.
— Может, она потому и смирная такая, что до этого её секли нещадно? — предположил наёмник. — Вот она и поняла разницу в сравнении.
— Может и так. Да только я всё равно верю, что добрым словом можно добиться многого.
— Тогда уж добрым словом и кнутом. Не будь у неё прежде жестокого хозяина, не оценила б она твоего ласкового обращения.
— Даже если бы и так, то у меня всё равно бы на неё рука не поднялась. Пришлось бы храму кого-то другого отправлять за припасами. Я давно, ещё когда в послушники не пошёл, решил для себя, что на свете и без того достаточно злодейств, ни к чему ещё и мне их преумножать. Отец мой псарём был в Гримхолде, натаскивал охотничьих собак для лорда Гримвуда. Я в детстве на это насмотрелся, да его дело продолжать не захотел. Попросил отдать меня в ученики к отцу Хольгу, тамошнему священнику. А тот больше прочих богов почитал Холара Милосердного, да Аминею, вот и меня наставлял в том же русле, — послушник вздохнул и оглянулся. — Грешно говорить, а всё же неправильно это, когда лорды и рыцари в храме молятся, чтобы боги помогали их клинкам проливать кровь. Я ещё мальчишкой видел, как в храме Гримхолда молились сам лорд и двое его сыновей, собираясь на войну. В следующий раз в храм пришли только его сыновья, без отца. Один без руки, другой целый, но с проседью, а ведь им было не больше, чем мне сейчас. Да, боги помогли им, и в той битве они одержали победу. Но я видел по их глазам, что цена этой победы оказалась слишком высока.
— Эх, Рутвен, — вздохнул Таринор с улыбкой. — Побольше бы миру таких, как ты.
До предместий Энгатара добрались к вечеру, путников на дороге стало гораздо больше. По левую руку навстречу им двигались купеческие обозы, пустые крестьянские телеги, королевские патрули в красных плащах с золотыми полосами, даже неспешно покачивавшийся в седле внушительного вида инквизитор, что смерил путников оценивающим взглядом и отправился дальше своей дорогой. Тракт близ столицы кипел жизнью не хуже оживлённой городской улицы.
По обеим сторонам от дороги виднелись обширные, ещё не засеянные, поля, а немного в отдалении мерно вращались лопасти мельниц и темнели крыши деревенских домов, от которых в небо уходили тонкие струйки сизого дыма. Всё это невольно наводило на мысль, что в этом краю не могло случиться совершенно ничего плохого, и сами силы мироздания не нарушили бы идиллию здешних мест.
Однако Таринор запомнил эти земли иначе. Выжженные поля, заваленные телами места побоищ, крики кружащего над ними воронья. Калеки и беженцы, стремящиеся в город-крепость, где им никто не был рад, но где они могли получить хотя бы иллюзию безопасности. Семь лет назад они с Бьорном ушли отсюда, теперь же он вернулся один. Но пасторальный пейзаж, который он ныне наблюдал на этих некогда опустошённых землях, вселял в душу надежду, что, даже самое мрачное время проходит, и даже на пепелище могут зацвести цветы. Жаль только, что мёртвых уже не вернуть из могил. И на этих полях с мягкой травой, по которым теперь беззаботно бегают босоногие крестьянские дети, когда-то в муках умирали те, кого Таринор когда-то знал.
Начинало темнеть, а вдалеке на севере уже виднелись стены Энгатара, столицы всей Энгаты, самого крупного и населённого её города. Таринор помнил, как в войну Короны городские ворота были отворены гвардейцами по приказу Вельмора Скайна, бывшего тогда командующим замковой стражи, а врата Чёрного замка Вельмор открыл лично. Что произошло дальше — известно всему королевству и наверняка осталось в летописях: через некоторое время Одеринг показался на балконе королевских покоев с отрубленной головой короля Эркенвальда, окончив тем самым войну Короны.
Вельмору Скайну был пожалован титул «Спаситель Энгаты», но сразу после победы он был вынужден вернуться в Кованый шпиль, свой родовой замок, где скоропостижно скончался его старший брат-лорд. Король освободил командующего от должности, чтобы тот мог занять место лорда Скайна, но Вельмор, как поговаривают, был не особенно этим доволен. Но ещё большее недовольство вызвало то, что, хоть он сделал всё возможное, чтобы его сын занял место командующего, эта честь была дарована гораздо менее знатному Дэйну Кавигеру. Говорят, Вельмор Скайн так и не простил королю этого, затаив обиду.
По мере приближения к исполинским городским стенам дорога становилась всё шире, а людей на ней всё больше. Таринор даже подумал, что, здесь им бояться совершенно нечего, даже если погоня настигла бы их прямо сейчас. Толпа была настолько пёстрой и разнородной, что они легко бы в ней затерялись. Такого разнообразия людей из разных краёв мира не всегда найдёшь и в оживлённом портовом городе. Наёмник видел имперцев из Ригена, неральцев, эльфов и гномов, шумных разодетых аккантийцев, смуглокожих анмодцев, которые даже здесь не расставались со своими широкими плоскими шляпами из панцирей огромных жуков, и многих других, чьё происхождение он не мог определить беглым взглядом.
— Немало здесь народу, — проговорил Таринор. — Не лучше въехать через другие врата?
— Повезло вам, что встретили меня, — усмехнулся послушник Рутвен. — Вы не местные, а потому не знаете, что по вечерам впускают только через Королевские врата. Пошли бы к Мучным или Южным, стража погнала бы вас прочь. Оттуда выезжают крестьяне из предместий и торговцы.
Таринору было нечего возразить. Всё-таки в тот единственный раз, когда он посещал столицу, пропускной режим работал несколько иным образом.
Наконец, миновав разделение дороги, они подъехали к широкому каменному мосту через канал, на другой стороне которого находился один из трёх входов в город, огромные, по крайней мере, в три человеческих роста врата, что звались Королевскими. По обе стороны от них возвышались широкие круглые башни с красными знамёнами, на которых красовался вставший на дыбы грифон. Даже случайно брошенный взгляд невольно заставлял задуматься о величии тех мастеров, что некогда создали это неприступное укрепление. Эти исполинские ворота закрывались лишь в случае нападения на город, и потому Таринор уже видел их закрытыми. В то время, когда под Энгатаром стояло войско Одеринга, Королевские врата были закрыты толстой решёткой.
Проезжая под аркой барбакана, наёмник увидел зубцы этой решётки и поёжился. Они напоминали зубы огромного зверя, готового в любую секунду захлопнуть свою неприступную пасть.
— И куда нам теперь? — поинтересовался Игнат, глазея по сторонам. — Здесь, похоже, ещё больший муравейник, чем в Дракентале.
Таринор мысленно согласился. Ведь действительно, дракентальские улицы могли показаться пустынными в сравнении с оживлённой жизнью столицы.
— Итак, вот и Энгатар, Рия, — сказал он. — Денег у нас считай, что нет, так что, если твой «старый друг семьи» нас не выручит, то нам впору садиться на угол Висельной улицы с протянутой рукой. Эрниваль как раз покалечен. Если бы не был так молод, сошёл бы за ветерана войны.
— Я всегда держу своё слово, наёмник, — Рия чуть вздёрнула подбородок. — Нам стоит лишь добраться до банка. Переведём дух, а потом отправимся в замок просить аудиенции.