Взрывная Шипучка (СИ)
Я всегда себя чувствовал здесь чужим. Но их любовь я тоже всегда чувствовал. Они любили меня, так не похожего на них, как умели. Пытались передать свое чувство прекрасного, свои идеалы и мировосприятие и мне, но я упорно все это отвергал. В моём мире было все упорядочено, размеренно и четко рассчитано. Пока не появилась она.
Взрывная, шипучая девчонка.
Абсолютная копия моей сестры, матери и всех людей с противоположного мне полюса. Ворвалась вихрем, снесла все установки, взбаламутила покой. И сейчас уже непонятно, зачем я так держался за свой практичный мирок, что хорошего он мне принес?
Разочарование, пустоту, потерянные годы.
— Чур, я сегодня фея-крестная! — вскакивает с места сестра и уносится в направлении скрывшейся Шипучки.
Боже, это не девчонка, это сплошная беда. Оказаться топлес в разгар ужина… очень в ее духе. С трудом давлю свою улыбку, хотя все вокруг себя не сдерживают.
— Очаровательная девочка, — немного успокоившись, заводит речь мама.
— Да, бодрые прелести! — доносится тихое.
— Бабушка! — в один голос удивляемся мы.
— Что бабушка, что бабушка? — скрипит она ворчливо. — Я уже и забыла, что грудь не должна быть у пупка!
— Мама! — притворно ужасается отец. — Что ты несёшь!
— Я старая, мне можно болтать, что угодно! А девчонка — изумительная. Держись за нее, Владик, дети будут красивые и, дай бог, умные в тебя, — она тычет в меня вилкой с наколотым на нее огурцом.
Если бы не холодный пот, пробивший меня после ее слов, я бы, наверное, рассмеялся. Бабушка всегда была той, кто зрит в корень и той, кто за словом в карман не полезет. А сейчас и вовсе читает меня, как открытую книгу, неужели у меня на лбу горит бегущая строка: хочу от нее детей?
Родные никогда не задавали мне вопросов, почему мы с Оксаной до сих пор не решились на потомство. А я не из тех, кто открывает душу родителям. Но бабушка… она чертова Ванга с языком без костей.
Потому что это моя самая заветная мечта.
Словно в ответ на мой немой посыл во вселенную, слышится хлопок двери и громкий топот маленьких ножек. А вот и банда проснулась.
В столовую влетают два заспанных урагана: трехлетний Гера и годовалый Федя. Они осматривают глазами-сканерами помещение на предмет мамы, не находят ее и несутся к отцу. Затем скачут на колени к деду и бабушке, перелезают на тетю, а потом добираются и до меня. Федю я видел последний раз в возрасте трех месяцев, когда он и с боку на бок вертелся с трудом, а теперь вот — непоседливый волчок. Гера уже более сознательный и даже помнит меня. Залезает мне на спину, тянет за уши и кричит: дядя-великан! Эту игру мы придумали с ним в прошлую нашу встречу, уши после горели огнем, но теплое чувство внутри грело ещё несколько дней после.
Хочу себе такое же чудо. Два. Нет, три, и пусть будут близнецы, чтобы путались все вокруг, и одежда одинаковая, и на экзамене… Не хотел фантазировать на этот счёт, но как теперь выгнать такие счастливые картинки из головы?
Гера скатывается с моей спины и ныряет под стол. Младший брат подпрыгивает у меня на коленях, намекая, что тоже хочет, я помогаю Феде спуститься, и тот сразу же уносится вслед за братом. Кто-то из них врезается в ножку стола, и разносится громкий плач. Второй смеётся. Посуда на столе гремит. Дурдом.
Боже, как Соня с ними справляется?
Боже, какая Соня счастливая.
— Владик, поможешь? — мама встаёт из-за стола и собирает тарелки.
Дети пристроены на руки прабабушке и деду. Мы собираем лишнюю посуду со стола и несём на кухню. Я не дурак и прекрасно знаю, что это сигнал к разговору. Давненько мы так не общались.
— У меня тут пирог с инжиром, Майя такое ест? — начинает издалека, мечется по кухне, расставляя тарелки.
— Мам, давай сразу по сути. Что ты хочешь узнать?
Я облокачиваюсь на старый холодильник и с улыбкой смотрю на эту актрису. Так и слышу, как из ее рта вылетает: не понимаю, о чем это ты! И эти наивно раскрытые глаза — как дополнение к образу. Но что-то меняется, налет простодушия спадает, и мама предстает передо мной в редком для нее образе: обеспокоенного родителя.
Она глубоко вздыхает, откладывает нож, которым хотела нарезать пирог, и заглядывает мне в глаза.
— Майя очень милая девочка…
— Я абсолютно с тобой согласен, — улыбаюсь в ответ.
— Но как же Оксана?
— В пятницу финальное слушание.
— Значит, развод? — она заламывает руки, явно нервничая.
— Чему ты удивляешься, мам? Все было известно еще полгода назад.
— Она звонила сегодня поздравить.
— Очень мило с ее стороны, вы никогда не были особо близки.
— Мы очень тепло пообщались, и у меня создалось впечатление…
— Мам. Все кончено. Не понимаю, что там можно было понять не так. То, что она игнорирует слушания больше не отодвинет неизбежное.
— Хорошо, — пожимает она плечами. — Значит, Майя, да? Интересный выбор, — мама улыбается хитрой улыбкой.
— Уверен, именно о такой невестке ты всегда и мечтала.
— Я всегда мечтала, чтобы мой сын был счастлив. А невестки — дело такое… наживное! Так все серьезно?
Она заглядывает мне в глаза, словно считывает там ответ.
— Думаю да. Посмотрим.
— Ой, дорогой, да что тут смотреть. Все было с первого взгляда понятно. И не только тебе.
— И что это значит?
— Это значит, пора уже отключить голову и хоть раз подумать сердцем, Владик. Время так быстротечно, нужно успеть пожить в удовольствие.
Она эмоционально всплескивает руками и кружится по кухне. Я снова смеюсь. Все так просто, оказывается. Нужно просто жить в своё удовольствие! И почему все это столько лет казалось неправильным?
И где там мое удовольствие пропало?
Мама напевает себе под нос какую-то веселую песенку, нарезая пирог, и улыбается. У нее явно отлегло после нашего разговора. Вокруг летает атмосфера лёгкости и веселья, и это заражает.
Но все меняется, стоит прозвучать роковому звонку в дверь.
— Ой, — с громким звоном нож падает на пол.
Глава 47. Разводились как-то блохи
Влад
— Мы кого-то ждём?
Поднимаю нож с пола и прислушиваюсь к шагам в прихожей. Звонок в дверь повторяется. Кто-нибудь откроет?
— Ах, — картинно восклицает мама. — Кажется, я заболела!
Она закидывает голову назад и прикладывает ко лбу запястье.
— Может у меня начинается корь, или свинка, или воспаление лёгких, или вирусный групп![1] Сиди здесь, возможно ты уже заражен!
А сама пятится к выходу из кухни. Актриса.
— Мама! Ты забываешь, сколько раз я смотрел "Кота в сапогах" из-за кулис. Что происходит?
Делаю шаг к двери.
— Стой! — мама раскидывает руки в дверном проёме и начинает причитать. — Ай-яй-яй, спасите-помогите. Не могу ни взад, ни вперёд!
— Без костюма Винни-пуха не тот эффект! — уже смеюсь я, оттесняя сумасшедшего родителя.
— К нам едет ревизор! — впивается в мою руку холодными пальцами.
— Мам, что за представление! Это даже не твоя область.
Дверь, наконец, открывают, из прихожей доносятся приглушённые голоса. И острое предчувствие, что у меня не слуховые галлюцинации и это именно тот незваный гость, которого я сейчас меньше всего хотел бы видеть, пробивает насквозь.
Оборачиваюсь на маму и смотрю в ее виноватые глаза.
— Ты серьезно?
— Владик, это вышло случайно. Я же сказала, она позвонила, поздравила, мы тепло пообщались и слово за слово… Я так, для формальности ее пригласила, не думала, что она действительно приедет!
— Мама, чем ты думала? Мы разводимся, — сжимаю пальцами переносицу, стараясь сдержать гнев. — И не сказать, чтобы мирно.
— Но она сказала… Хочешь, я попрошу ее уехать?
А у самой голос дрожит и в глазах слезы. Я вот никогда не мог понять где та тонкая грань между ее артистизмом и реальными чувствами. Но факт остаётся фактом — всегда теряюсь под воздействием этих женских штучек.