Охота на магов: путь к возмездию (СИ)

— Куда ты спешишь? — с набитым печеньем ртом спросила Розалинда.
— Если я куда-то выезжаю, то отец ждет меня не позже восьми часов. Так заведено, но, если честно, я хотел бы остаться с тобой. Здесь уютно и спокойно. Полчаса занимает дорога, а мне еще нужно спросить про экипаж, — поднимаясь, он придержал рукой накидку. — Проводишь меня?
— Да, и я буду ждать письмо. Если не напишешь, то я напишу. А вообще, когда захочешь!
Розалинда встала: пальчики прошлись по подолу платья. Спустившись по низким ступеням, они пошли к двери. Вечер был ничуть не тоскливым, и не трудно вовсе было тянуть свое унылое существование. Напротив, эти пролетевшие мгновения отразились в ее сердце, как поощрение за храбрость. Чувство того, что все это заслужено, укрепило в ней уверенность. Больше не так неловко было держаться с Филгеном, да и он разговорился. Приятный юноша во всех составляющих человека: душа, разум и сердце. Право, какой это человек, будь у него противные мысли, или черствая, прогнившая душа? Что угодно. Но все связано нитью. Одно без другого быть не может. Да и наружностью Филген был неплох, даже очень хорош: чуть выше Розалинды, худые, но широкие плечи, мягкие, каштановые волосы. Нарядами блистал, даже клятвы не нужны — и при смерти не погаснет.
Знакомые коридоры, лестница и темный второй этаж. Ступени поднимались и на третий, и так рвало ее любопытство сунуться посмотреть, что же скрывает за собой дремучая темнота старого замка! Шли они в тишине: кажется, что все уже выговорили, оставалось лишь переживать остатки чувств и пережевывать в памяти воспоминания. Стук в дверь. За ним еще один. Прислонившись к стене спиной, Розалинда всматривалась в Филгена, как в первый раз. Наконец дверь медленно отворилась и на пороге вырос сам Грифан.
— О, Вы еще не уехали, — тон его повысился. Неожиданность отпечаталась в голосе. — Тот чудак тоже с вами?
— Нет, — он помотал головой. — Амери Хендерсон уже давно уехал на своем экипаже, Ваше Величество.
— А что же Вы с ним не поехали? Одна ведь дорога лежит.
— Я хотел наведаться к Розалинде. Амери спешил.
— Ну, если таково твое дело, то плати.
Филген зашел в кабинет, не закрывая дверь. Разговора не последовало, и вскоре в руках Царя блистали купюры. Лицо Розалинды еле различалось в темноте. В свете лампы, падающем из открытой двери, она видела Филгена лучше. Когда уж они спускались по ступеням, то вдруг зажглись свечи. Служанки неслись по углам, освещая коридоры.
— Грифан сказал, что скоро все будет готово, — чуть ли не шепча, парень прислонился к входной двери и отворил ее. — Совсем темнеет. Ты никуда не будешь выходить? — резкий взгляд на Розалинду.
— Нет. Куда же мне? Только здесь оставаться и ждать…
— Чего ждать? Конечно, вечность ты ведь не будешь в замке проводить. Куда собираешься идти?
В зрачках отражались краски заката. Ветер бил в глаза и развевал волосы. Иногда, на выходе из поворота, Розалинда глядела печально и нетерпеливо на ряды потухавших деревьев. Настороженная тишина — покой, излучаемый землей и небом. Поля и леса простирались до самого пересечения темноты и торжественных красок, но — что дальше? Что дальше за этой чертой? Неужели конец, которого ей не достичь? И, черт, вопрос Филгена заставил ее вернуться к раздумьям о том, ждет ли ее кто. «Не скажу же я ему, что преследую мага. В любом случае, я не знаю, какова его позиция и есть ли она. Его отец, Генри, ненавидит эту нечисть, и значит передал свое отношение сыну. Нужно задать непрямой вопрос, или подождать, пока все уладиться. Вот только, когда наступит этот миг?..» Разноцветные облака плыли, уходя к возвышавшейся луне. Одни розы безмолвно замерли, не колыхаясь и навостря свои манящие шипы. Розалинда смолчала, сотворив задумавшийся вид.
— Я хочу путешествовать, — твердо сказала она. — Хочу увидеть мир и все такое. Не хочется застревать на одном месте.
— Именно поэтому ты покинула свой дом.
— Да. Дарья не дает мне свободу, запирает в доме. И представляешь, для чего? Для моего блага. И где эти блага, когда моя душа стремится в противоположную сторону? Я понимала тогда, когда ее оскорбляли за подозрения к магии… А я оказалась истоком зла. Нет! Не подумай! — всполохнулась она, осознав сказанную мысль. — Я вовсе не зло. Ты, наверно, прекрасно это понимаешь, раз сдружился со мной.
 
— Я слышал об этом скандале. Мне Амери дыру в голове пробурил об этом. Но тебя это не касается. В ее доме раньше было пристанище для магов-бродяг. Потому там много сохранилось магических вещей. И, знаешь, мне глубоко все равно, кто маг, а кто нет. Да хоть чернокнижник. Но я слышал, что их особенно остерегаются. Предполагаю, что из-за темных сил и обычаев.
Вдруг топот и ржание коня раздалось за углом. Выглянули два белых коня на привязи. Оборвав мысль, Филген пошел к черной, небольшой карете. Края крыши, обрамлённые золотом, двери, окна — все сияло, точно в сказке. Запряженные в упряжь две здоровые, сильные лошади переглядывались и размахивали пышными белоснежными хвостами. Из конюшни у каменного забора вышел кучер в черном одеянии и хлыстом в руках. Остановившись у дверцы кареты с деликатнейшим видом, он поклонился Филгену, глядя в окна замка. «Видимо, Царя ждет, — думала Розалинда, стоя за его спиной. — Без Его Величества ни один выезд из замка». Всего Филгена окутсала задумчивость, глубокая и тревожная. Чем сильнее кипел котелок чертиком, зарождая пагубные мысли, тем сильнее его уносило в помрачнение. Благо, осторожное прикосновение Розалинды побудило проснуться и взволнованно взглянуть на девчонку. Тут же понурив голову, он пробубнил:
— Волнуюсь, ты ведь понимаешь, — взгляд искоса. — Переживаю о завтрашнем бале. Отец наверняка потащит меня с собой. А я не хочу. Мне нечего там делать.
— Бал? — удивленно спросила она, чуть наклоняясь и заглядывая в его глаза. — А ты говоришь ему? Это нечестно… Даже если так, стоит твердо настоять на своем.
— Не раз настаивал — все равно. Знаешь, а твоя идея не так уж не плоха. Если не наследство, я бы тоже бежал. Неудивительно, почему оно мне нужно. Совсем скоро появится Царь и нам придется распрощаться. Я надеюсь, на время. А какое, не знаю. Отец заставит танцевать с кем-то, разговаривать, знакомиться. Меня страшит такая открытость.
— И чем тебе грозят?
— Заточением, но этого никогда не случалось. Я притворялся, что болен, и это несомненно срабатывало.
— Если не случалось, почему так волнуешься? — Розалинда выпрямилась, легонько похлопав его по плечу. — Вот и Грифан, пойдем!
Обстоятельство преградило проработку ответа. И к лучшему, особенно для Филгена: такая ее чуткость к нему трогала, трогала сильно и будто ударяла. Удар не наносил боли, напротив — успокаивал и ласкал. Кучер — усатый и надменный мужчина — взобрался на облучок. Розалинда остановила Филгена неподалеку кареты, решаясь, наконец, на прощание. Блеснули ямочки на щеках, в глазах промелькнула воодушевленность. Сомкнув руки в кулак и приложив к груди, она неловко улыбалась, и улыбка эта, кажется, никак не сползала, способная затмить переживания, летящие вскачь в душе. Солнце потихоньку угасало, но лучики в ней только пробуждались. Помявшись, будто впервые, она неспешно проговорила:
— Спасибо за этот день. Правда. Хочу, чтобы прекрасное сегодня застыло, а завтра не наступало. Ночь очень тосклива.
— Я постараюсь наведаться в скором времени. Не завтра, так послезавтра, — легко, но искренне улыбнувшись, он тяжело вздохнул. — Не одного меня нужно благодарить. Ты тоже молодец, и я до сих пор поражаюсь: как это тебе удалось пересечь границу?
— Она не охраняема. Ты не знал разве? Каждый может перейти, и никто ничего не скажет. Теперь уж нам точно пора. Иначе к восьми часам не доедешь, запоздаешь.
— Тогда пока, Розалинда!
Это восклицание, нежность в глазах и голосе запали в ее память. Трепетный стук сердца отдавался будоражащими волнами по венам. Не двигаясь с места, девчонка смотрела, как почтенно он обращается к Царю Грифану, и как быстро прошмыгнул в карету. Дверца закрылась; кучер вытянул руку с хлыстом к мордам лошадей, и, понимая угрозу, лошади затопали вперед. Лишь напыщенно фыркнули, да поскакали со склона. Ветер, гуляющий по скале, несся к ним навстречу, играясь с причесанной гривой. Опустело во дворе: розы стонут дивную песенку, поникнув вялыми лепестками. Трагедия заключалась в словах из театральной постановки. Все вокруг заныло в немом хоре. Розалинда вспоминала ту сцену, тех актеров, и казалось, что и она стала той самой сиротой Элией. Представлялся голос ночи — волшебность лунного света. Тоскливость пробрала каждую травинку — каждый росточек. Налетели бедные, хмурые тучи, и залились слезами, обшивая замок беспросветной угрюмостью. Розалинда оглянулась, а Царя уже и не было, будто вовсе не приходил. Чистая капля разбилась на небольшой горбинке носа, стекая к раскрывшимся губам. Зажмурившись, она потопала по тропе, все оглядываясь назад: но нет! Улетела по склону карета мечты! Не найдешь уже! Затерялась! Вскоре и она смирилась, волнительно вздыхая и заходя в гостевой зал.