Охота на магов: путь к возмездию (СИ)

— Что снова случилось? — прозвучал голос Филгена сверху, — мы почти уже на борту. Посмотри, людей уже не пускают стражники у самой лестницы. Мы последние. А сколько еще народу… не пересчитать. Мест нам точно хватит. Может, и целая каюта достанется для троих. Но это… несбыточно и смешно.
— От этого и грустно.
— Почему это?
— Просто я думаю от лица людей, не попавших на борт, — Розалинда облегченно вздохнула, и ступила дальше, — неважно. Вон уже проверяющие. Сейчас…
Она судорожно стала рыскать ладонью в кармане и, нащупав один пропуск, вынула его. «А второй…?». Вопрос этот был сильнее любого удара. Ничего не оставалось. Случилось неизбежное: один пропуск пропал. Розалинда огляделась по сторонам, как та женщина, но Филгену говорить не решалась. «Что… что будет?». Она сглотнула ком в горле, снова посмотрела на бумажку: из-под нее выглянул согнутый угол. Как оказалось, он прилип к обратной стороне, и это открытие — наиважнейшее и счастливейшее, какое случилось за день. «Неужели я так волнуюсь? А Ширан? Она не потеряла его?».
Заметив ее изучающий взгляд, она подняла руку, показывая согнутый пропуск. Подозрение это мигом отлегло и постепенно рассеивалось, пока не пришла их очередь. Двое широких мужчины в форме, напоминающей охотничью, впустили на палубу впереди стоящих и, делая легкий поклон, обратились к Розалинде:
— Вы двое, да? — спросил один из них, водя пальцем то на нее, то на Филгена.
— Да… нет, вернее, — замялась она, — с нами еще эта девушка.
Ширан вмиг стала с ней на одну ступень, подтверждая кивком.
— Багаж сдали? Номер установили?
— Все есть, — ответил Филген, — примите наши пропуска.
Приняв ее билет, она крепко сжала их и протянула проверяющему. Пальцы ее подрагивали, боясь пустить их на ветер. Мужчина, рассматривая записанные на них номера, отступил в сторону и любезно проговорил, отдав билеты:
— Прошу пройти.
Они быстро проскочили за их спины. Розалинда, схватившись за сумку, приложила ладонь к теплой груди, радостно хватая ртом прибрежный воздух. Впереди стоял парень намного моложе и как бы подрабатывающий. За ним высилась высокая женщина, чей взгляд недоверчиво высовывался из края фуражки. Филген толкнул ее вперед, тихо проговаривая: «они проводят нас». Собравшись с духом, она остановилась перед ними, едва ли не порвав от счастья бумажки.
— Предоставьте ваши пропуска, — сказала она монотонно, точно выученную фразу, — вас трое, как я понимаю?
— Да.
— Следуйте за ним в каюту под номером 26. Если вашего багажа еще нет в каюте, дожидайтесь. Счастливого пути.
Парень встрепенулся под ее легким толчком. Палубу постепенно покидали люди — все они слонялись по узким, спертым коридорам. Нижние арки вели их все дальше, пока проводник резко не остановился, а Розалинда, замечтавшись, чуть ли не врезалась в его спину. Вставив в замочную скважину ключи, какими он без устали игрался по пути, открыл дверь и торжественно-громко сказал:
— Вот ваша каюта! Хорошего вам времени.
И быстро вильнул вперед. Позади раздался такой же выученный возглас — приветствовал другой мальчишка: «Вот ваша каюта! Хорошего вам времени!». И тоже поспешно убежал, не дожидаясь ответа. Ширан зашла за порог, следуя за Филгеном и задумчиво пробормотала:
— И вправду нет еще чемоданов, — пожав плечами, она посмотрела на Филгена, — неизвестно, сколько еще придется ждать. Видимо, пока все не улягутся, никому ничего не светит, — Ширан, придерживаясь за дверной проем, высунула голову в коридор, — Розалинда! Что опять? Заходи быстрее!
На мгновение все завертелось вокруг Розалинды: люди, гам, топот — все это отзывалось в мозгу и точно сотрясало его. Невыносимо ей было терпеть. Билеты — единственная драгоценность и шанс на спасение, чуть ли не подвергший ее в отчаяние. Предчувствовав обморок, она тут же забежала вовнутрь, чтобы, при случае, не потерять их, положила на ближайший стол. Розалинда села, дрожь ее проходила, и жар выступал на всем теле. «Жарко… очень жарко. Никак не проветрить». В большом изумлении она слушала испуганного Филгена, ухаживавшего за ней, и верилось ей с натяжкой, что трудности прошли мимоходом. Наклонность поверить заставляла ее, из-за доверия к этому человеку. Такая неожиданность поразила: «знала ли я тогда, что в какой-то день сяду на корабль и уеду в Гроунстен. И что же это? Конец? Я еще не повстречала самого желанного человека. Так что, нет, не может быть концом. Только началом чего-то нового». Обсмотрела каюту Розалинда не сразу. После того, как волнение утихло, и иллюзия темноты в глазах, она подняла голову: перед ней на скрипящей кровати сидела Ширан, снявшая ботинки. К левой стене примкнута другая кровать, чуть по просторнее, а она сама сидела на третьей. Изголовья прижаты друг к другу. И единственный деревянный столик у входа. Куда только оставалось вещи девать?
 
— Посмотрите на это белье! — жалобно воскликнула Ширан, — все в пятнах… все. Интересно, на корабле есть прачки? И, видимо, после отплыва белье они не стирают. Как спать на таком? Пол и то чище. Пожаловаться, что ли, в конце концов. А кому? Той тетке? Что-то я сомневаюсь, что у нас одних такой… подарок.
— Ты и впрямь никогда не была за границей, — Филген хихикнул, — а что ты думала? Все тебе тут на золотом блюдечке подавать будут? Питанию удивишься еще больше. Так что привыкай.
— Теперь я еще больше не понимаю вечных беглецов. Ну, ладно уж, — протянула она, и поднялась с кровати, — осталось только багаж ждать. Да и навряд ли мы обойдемся без приключений. Народу много, а мальчики эти ветряные такие, что… они вообще настоящие? Или кто-то создал новый вид не отказной прислуги? Пусть я и не была за границей, но у меня хотя бы с произношением все в порядке. Ты, кажется, никогда не изменишься.
— Ты о чем?
— Как вы приехали, и как мы встречали вас, то сразу заметила, что ты не из бедного десятка. Такой прям улэ-э-э-ртовец. Ох, не могу, — она остановилась прямо перед ним, и, слегка согнувшись, глянула на Розалинду, — а она не лучше. Кажется, у нее более выражена манера протягивать гласные. Да, Розалинда? Приедешь в Гроунстен, и все сразу скажут — иностранка. Так что родину ты поменяла.
— Я не меняла родину, — коротко ответила она.
— Почему же? Скажи же, что Гроунстен для тебя стал чуждым. Столько лет прошло…
— Я родилась там. И хочу туда вернуться. У меня много времени и дел. В конце концов, ты о них не знаешь сполна. А в Улэртон меня вынудили отправиться, когда я еще была ребенком, — Розалинда странного улыбнулась, потирая плечо, — даже хотели меня в океан сбросить. Крику во мне было немало.
— Он и остался в тебе. Один раз я застала тебя во злобе. Это, конечно, не надо видеть, — громко сказала Ширан со смехом, — хорошо, что никого дома не было. А пустяк-то вышел. Давай только сейчас не будем ссориться?
— Как же… — она даже голову не подняла.
Разговор быстро стих. Ширан прощупала ее болевую точку и, зная, к каким последствиям она приводит, замолчала. Все ждали багажа. Стук, гам и взвизги… стены настолько тонки, что по соседству слышался хохот, разудалый напев под гитару, кто-то отплясывал, отбивая такт каблуками. Разливался тонкий голос певца, сидящего прямо у изгороди. Розалинда слушала задумчиво и мрачно, обмахивая шею билетами. Духота стояла прежняя. Но с жадностью она вдыхала пыльный, горячий воздух, чувствуя тяжесть на груди. Голова закружилась; весь вес притек к затылку. Какая-то дикая энергия блистала в воспаленных глаза Ширан. Напевала она песню за стеной, да в ритм все не попадала. Филген, повернувшись спиной к двери, задремал. Хотелось поскорее избавиться от скуки. «Нужно воротиться домой, непременно… сколько придется плыть? День, два? Надо уже кончить с этим, ибо не могу больше так жить». Розалинда внушала себе: ее ждут. Повторяла она с отчаянною, самоуверенной решимостью. Пусть и Афелиса не думает об этом каждую минуту, но в глубине подсознания надеется, что когда-нибудь увидит ту маленькую дикарку. Раньше ее волновал вопрос: когда закончатся странствия? Как закончатся? Теперь ответ медленно воплощался в жизнь, как глупый сон или бред. «Но, если она не узнает меня? — подумала она, и мысль эта болезненно перетекла в боль, — я изменилась. И Афелиса. Мы разные и тогда такими были. Я не могла стать для нее просто прохожей. Мы жили вместе, она заботилась обо мне и, кажется, полюбила. Разве будет кто-то с заботой относиться к нелюбимому человеку?». Розалинда всегда протягивала ей руку робко, иногда даже не подавала совсем, боясь ужасно, что она оттолкнет ее. Этого не происходило. Вопреки грозному, отрешенному виду, этот человек стал для нее спасением, а иначе… иначе что сделалось бы, Розалинда не думала. Случалось, что маленькая девочка дожидалась ее в глубокой скорби по матери, а встречала с немой досадой, иногда упорно молча или ругаясь, точно яд в нее попал. Поведение это она пронесла сквозь года — упрятала от других глаз и, когда было уединенное время, тоска разрывала ее, но рассудок вторил — нельзя. Розалинда слушалась. Беспрекословно, ведь знала, что все дело в ней. Сохранила она и мечту: ей хотелось, чтобы их руки никогда не разнимались. «Как ужасно я выглядела тогда? Больная, бледная, измученная, неухоженная… не многое изменилось. Не эгоистичен ли мой поступок? Я никогда не узнаю, хотела ли меня видеть Афелиса, а может, и вовсе позабыла как страшный сон… есть за что. Стыдно, стыдно, — она поднесла ладони к щекам, — очень стыдно! Но понимала ли я тогда? Глупый ребенок, сбежавший из приюта… может ли это создание думать адекватно? Сейчас же я не такая, да? — взгляд ее пробежал по Филгену и Ширан, — они не знают. Не видели меня. И хорошо. А то бы кинули меня в сумасшедший дом. Почему Афелиса не сделала это тогда? У меня была бы другая жизнь, я не стала бы привязываться, и, в конце концов, я стала бы здоровой. И сейчас больна. Это, наверное, мне от матери досталось. Отставила мне хорошее наследство». Вопрос об эгоистичности встал перед ней как одна из нерешенных сложностей.