Ты меня поймал (СИ)

Смотрю на него сверху вниз и чувствую, что ещё секунда промедления, и я снова всё повторю.
— Не сегодня, Мотылёк, — снова отвечает на мои мысли.
— Я так предсказуема? — пытаюсь разгадать этот фокус графа.
Хотя, наверное, все девицы рядом с ним ведут себя именно так. Как я.
— Нет, — удивлённо и, кажется, с восхищением отрицает Третьяков. — Ты сразила меня наповал.
Я тут же тушуюсь ещё больше, понимая, что он намекает на мою активность, но, пока мы в такой позе, спрятать от него лицо не получится.
— Я имела в виду, что ты даёшь ответы на вопросы, которые лишь у меня в голове, — поясняю, стараясь научиться не реагировать на притяжение зелёных глаз.
— Это не связано с тобой, Лара, — и, видя моё непонимание, продолжает и заодно снова приближает меня к себе. — Просто я чувствую примерно то же самое. А ещё ты очень эмоционально открытый человек.
Про свою открытость я давно в курсе, а вот насчёт общности наших с де Бомарше чувств сомневаюсь. Он сам сказал, что «примерно».
— Не сомневайся, Маленькая, — ласково шепчет мне, оставляя невесомый поцелуй в губы.
Где-то в корпусе что-то очень громко падает, заставляя вспомнить, где я и на чьих коленях восседаю, да ещё и не полностью одетая.
Подхватываю лямки, стараясь как можно скорее вернуть их на место. Третьяков, немного странно ухмыляясь, наблюдает за моими нервными движениями, но совсем мне не помогает.
Волосы тоже перехватываю запасной резинкой с запястья в быстрый пучок, решая оставить поиск своих булав на потом.
Остаётся только грациозно покинуть графские колени, но, кроме варианта сползти каракатицей, ничего на ум не приходит.
Моё замешательство не остаётся без внимания, и Третьяков просто подымается вместе со мной. Только отпускать так и не спешит, даже когда я разжимаю колени вокруг него и выпрямляю ноги, пытаясь достать до пола.
Ничего, естественно, не выходит.
В коридоре слышатся чьи-то шаги, и я, широко распахнув глаза, пытаюсь соскочить с мужских рук, которые, кажется, намертво приклеились к моей пятой точке.
— Там идут, — загробным шёпотом озвучиваю свои мысли. — Лев, отпусти меня.
— А что так? Неужели нет желания показаться на публике вместе со мной?
Мне, в отличие от него, совсем не смешно, поэтому на полном серьёзе хлопаю ладошкой по его плечу. Висеть на виду упомянутой им публике подобно обезьянке, где вместо дерева тело всемирно известного графа, это ещё тот сорт удовольствия. Не про меня.
— Леонардо де Бомарше, кажется, у вас помутился рассудок, — шиплю змеёй и, к моей радости, отлепляюсь от мужского тела.
— Почему кажется, Мотылёк! Однозначно, — невозмутимо подтверждает Леонардо и спокойно поправляет ворот рубашки и разглаживает лацканы пиджака.
Ответить или спросить, что именно имел в виду мужчина, не успела. Дверь палаты распахнулась.
Я буквально совершила прыжок гиперпространства в сторону стремянки, по пути прихватывая с подоконника несколько кистей.
— Леонардо, простите! Меня задержали, — любезно лепечет Полуэктов, но далее порога не проходит. — Если вы здесь закончили осмотр, то можем перейти к следующей проблеме. Я принёс распечатки плана застройки. — И машет увесистой папкой в воздухе.
Лев по известной одному ему причине молчит и как-то тяжело смотрит на меня. Я от волнения не могу понять эти телепатические послания, поэтому отвечаю сама.
— О, Виктор Иванович, конечно. Граф всё осмотрел, дал мне некоторые пояснения, так что я не смею вас больше задерживать, — мой голос неестественно звенит от напряжения, и я даже сама не верю в то, что сейчас говорю.
Третьяков оживает, резко меняясь в лице. Теперь там ничего. Холодная и учтивая маска миллионера — аристократа. Это происходит так быстро, как по щелчку пальцев, что невольно изумляюсь таким способностям.
Мужчина молча направляется на выход, покидая меня, что не должно, но отчаянно скребёт душу. Вспомнила про его предложение — отужинать, но ведь я так и не сказала прямого «да», а граф не тот человек, который будет предлагать дважды.
И неважно, что несколько минут назад мы страстно целовались, едва ли не срывая одежду друг с друга.
 
В глазах предательски защипало, но я задвинула прочь все мысли.
— Прощайте, граф де Бомарше, — как можно нейтральнее попрощалась я, понимая, что так правильно.
Пусть даже больно, но он прав. У нас такие вот обстоятельства. Непреодолимые.
— До свидания, Клара. Большое спасибо за прекрасно выполненную работу, — чеканит Лев, останавливаясь рядом с архитектором. — Мы с Виктором Ивановичем очень довольны результатом.
Тот, радостно улыбаясь, поддакивает и кивает головой, мол, всё верно и точно сказано.
Выдавливаю из себя ответную улыбку и даже делаю небольшой поклон в знак признательности моего таланта.
Третьяков цепляет локоть француза и первым направляется на выход, не давая архитектору спеть хвалебную оду моей работе, что началась с момента моего возвращения в понедельник.
— Кларочка, я к вам попозже ещё забегу, — бросает мне на прощание и шлёт воздушный поцелуй.
Улыбаюсь, невольно заражаясь оптимизмом Полуэктова.
— Конечно, буду ждать, — сердечно отзываюсь, стараясь не обращать внимания на уже недовольный фейс графа.
Сейчас не время истерик, а вот дома… я могу позволить себе всё — от слёз до гневных причитаний. Надо лишь, сцепив зубы и взяв волю в кулак, продержаться до этого времени.
Вскоре стихли шаги мужчин, а я вернулась к работе, старательно не обращая внимания на отголоски ярких чувств в теле, едва мой взгляд случайно или специально касался подоконника.
Как бы теперь фобию не заработать, устало посетовала самой себе.
  
Глава 16
 
Лео
Во мне так много всего, что первые пару минут, когда покинули палату, я вообще не слышал, что мне щебечет архитектор, идущий в ногу со мной.
Илларионова каким-то доселе мне неизвестным способом с лёгкостью разгоняет мои эмоциональные шлюзы до космической скорости.
Это просто удивительно, что я не лишил бедняжку невинности прямо на подоконнике больничной палаты. И я едва ли справился с этим парадоксом, как меня огорошило ярое нежелание барышни быть кем-то увиденной в моих объятиях.
А потом ещё и Полуэктов со своими влюблёнными взглядами и обещаниями заглянуть к художнице подогрел адреналин до температуры абсолютного кипения. Я в последнее время остыл к мужскому мордобою, найдя более действенные способы решения проблем, а заодно менее энергозатратные, но в ту минуту захотелось вспомнить пару приёмов.
Француза спасла его гендерная принадлежность к братьям сексуальных меньшинств.
Когда буря в теле и шторм в голове улеглись, я понял, что меня, кажется, развели.
— Виктор Иванович, вы ничего не хотите мне сказать? — словно между прочим обращаюсь к мужчине, когда разбор всех рабочих вопросов подошёл к концу.
И прежде всего надо отметить, что та самая важная папка, за которой архитектор побежал на полусогнутых, нам ни разу не пригодилась.
— А должен, Леонардо? — спокойно реагирует тот, отдавая проклятую папку в мои руки.
— Да. Откуда у вас такая интересная информация о моей личной жизни?
Мы стоим напротив друг друга, не желая уступать.
— Леонардо, иногда вам кажется, что вы виртуозно владеете своими эмоциями, но, к сожалению, если иметь опыт, глаза и знать вас так, как знаю я, то можно легко сложить два и два и вполне закономерно получить четыре.
Не отрываю пристального взгляда от мужчины, выискивая в нём малейшие проблески лжи. В ответ — рассудительность и мудрость.
— Хорошо, но попрошу не выносить информацию из стен моего дома, — на всякий случай напомнил, не вдаваясь в подробности самой ситуации.
— Ceci est, bien entendu, totalement injuste et irresponsable! (*Это, естественно, недопустимо и безответственно.) — уже на французском возмущается архитектор.