Марион: история ведьмы (СИ)

Барбара приводила доводы в пользу того, чтобы провести осенне-зимний сезон в Париже: скоро балы, а там и рождественские праздники не за горами. Молодым нужны деньги на дорогу, а без Маржери они их не получат. Зимой всегда много заказов, много надежд. Весной они уедут без лишнего шума. Самой Барбаре тоже придётся бежать, вернее, лечь на дно, но несколько позже. После исчезновения Марион фирма будет какое-то время жить по инерции, и всё пройдет гладко. Если закрыть всё сейчас, по их следам кинется полкоролевства. Надо подождать. Если будет уж слишком опасно, она всегда успеет предупредить их. А сборы не займут много времени.
Марсела неодобрительно хмыкнула.
— Ладно, — решил Огюстен. — Подождем. Начнет собираться гроза — в самый момент затишья перед бурей дадим дёру. Это на вашей совести, мадам Маржери. Одна Марион на костер не пойдет, так и знайте.
— Да что ты, парень, она мне почти дочка, — обиженно проворчала Барбара, скрывая умиление. — Если услышу новости, не волнуйтесь, вы сбежите раньше, чем полиция получит приказ задержать вас.
— Надеюсь, что так.
— Готов обед, — объявила Марсела. — Давайте оставим наше совещание в стороне. Здоровье молодых!
6(2)
Этот разговор был в начале осени, а уже зима. Она идет и идет, и нет ей конца. Тучи сгущаются всё больше, но время уже упущено. Теперь остается только ждать.
Вместе с морозами, по Парижу прокатились веселые зимние праздники. В такие дни, даже действительно приговоренный к смерти не покинул бы город, как бы ни был велик риск. Но дело оказалось не только в праздничных огоньках. Рождество, открывшее длинную череду праздников, принесло еще один "подарок". В эти дни Марион неожиданно узнала, что ее отлучили от церкви, так что праздники идут не для неё. А о венчании теперь и думать нечего.
— Доигрались, — спокойно констатировал Огюстен, услышав эту новость. — Не волнуйся, малышка, что-нибудь придумаем.
Мамаша Фарду успокоительно махнула рукой:
— Я узнавала, суда еще не было. Раз твоё дело не разбирали в церковном суде — это чепуха. Просто тебя предупредили, чтоб не показывалась на людях. В здешней церкви вас согласны венчать хоть сегодня. Не паникуйте, дети мои. Еще рано.
На стороне Марселы был опыт и авторитет, поэтому Марион постаралась подавить тревогу. Она знала: подруга права, это лишь первый гром. Предупреждение, не больше. Марион прямо дали понять, что ею заинтересовалась инквизиция. Дело уже лежит в суде и только ждет повода, чтобы начать своё собственное слушание. Иезуиты и доминиканцы сейчас наперебой собирают сведения о ней и решают, как она будет более полезна Парижу, живой или мертвой.
А время шло. Сейчас не могло быть и речи о побеге. Побеждала простая логика: в дороге сейчас страшный холод и снегу по колено, а в комнате тепло, горит камин, идет первый месяц нового года. Угля и дров у Марион всегда хватало, и она предпочла, чтобы ее сын лучше был здесь, в Париже, в этой комнате, чем бы это ни грозило ей лично.
У Рене были свои заботы, но до поры он мог ими поделиться только с Огюстеном, который появлялся редко.
Еще до Рождества, связавшись, как он клялся, в последний раз в жизни с зимней университетской сессией, он был занят, так же как Марион, продавая свои знания и способности другим людям, которые присваивали их себе.
Огюстену совсем не улыбалось, чтобы в этот момент поползли слухи о его связи с ведьмой. Это бы означало остаться именно зимой без куска хлеба. Положим, с голоду он бы не умер, слишком многочисленные связи у него были в городе, но в данный момент Огюстена интересовали деньги. На них можно было купить новогодний подарок Рене и вообще…
Поскольку платить за квартиру и дрова было решительно нечем, а Марион была бы последней, к кому он желал обратиться за помощью, Огюстен отказался от своей квартиры в Пасси и вернулся в собственный дом, занятый его старшей сестрой. Их встречи с Марион значительно сократились. Не очень-то весело тащиться пешком через весь город два раза в сутки, по жуткому холоду. А не явишься ночевать домой, в следующий раз дверь может и не открыться. Сестра высказалась на этот счет вполне определенно. Она уже слышала темные сплетни витавшие вокруг имени братца и, пустив его из милости в свой дом (Огюстен не настаивал, что это, кстати, и его дом тоже), она не собирается брать на себя ответственность за последствия его похождений. Муж сестры, то есть зять Огюстена, полностью разделял мнение своей супруги.
 
Марион из-за этого надолго оставалась одна. Даже рейсы в Люксембург почти прекратились. Проблема в городе стояла единственная: заболел король. Обыкновенная простуда могла дать непредсказуемые политические осложнения. Сказав один раз Барбаре, что весеннее солнце исцелит короля, Марион незачем было более ездить в Люксембург.
Вокруг Его Величества собрались лучшие врачи королевства (правда более замедлявшие ход выздоровления, чем способствующие ему), но в любом случае, настойка трав из рук ведьмы королю не требовалась. Наоборот, волнение в городе нарастало и грозило вспыхнуть костром на Пляс де Грев.
Марион не было до этого никакого дела, и болезнь короля занимала ее значительно меньше, чем другая битва не на жизнь, а на смерть. Вернее — за жизнь.
Рене от самого Рождества пребывал в самом мрачном настроении. Он не говорил матери причины, но Марион и так догадалась.
Лизетт, соседская девочка, маленькая подружка Рене, уже давно тяжело болела. У неё был туберкулез суставов обеих ног, и она не могла ходить. Этой зимой наступило острое ухудшение.
Лизетт была кроткой маленькой девочкой, на год младше Рене. Ее окно находилось как раз напротив, в стене соседнего дома. Они с Рене часто перебрасывались бумажными голубями, содержащими послания друг другу. Лизетт в основном рисовала. Читала она с грехом пополам, а писать не умела вовсе и дарила Рене картинки. А он писал ей письма. Ей надолго хватало одного послания, читала она медленно, но всегда бывала рада вниманию соседского мальчика. Она постоянно сидела или лежала у окна. Рисовала, кормила синичек на подоконнике и тихо умирала.
Рене был ее единственным другом, кроме птиц. Правда, родители запрещали дружить с ним, так как его мать — страшная женщина. Лизетт не видела, что такого страшного в мадам Марион, но раз так считает весь город и родители тоже, предпочитала не спорить. Но поступала по-своему. У этого несчастного существа хватало сил защищать свои решения. Она знала, что терять ей практически нечего и с бесстрашием обреченных устраивала остаток своей жизни, как хотела.
Ей было только семь лет.
6(3)
Сейчас, когда окна были наглухо закрыты, и дети потеряли возможность общаться, Рене не находил себе места не зная как помочь подружке. Он неожиданно превратился в одного из клиентов фирмы "Маржери" и приставал к матери требуя ответа: "Можно ли вылечить Лизетт?"
Марион не знала. Она говорила, что пока девочка еще жива — всё возможно. Господь всемогущ.
— Господь-то да, а ты, мама, ничего не можешь сделать?
— Не знаю. Я ни разу не была возле Лизетт и ничего не знаю о силе ее болезни.
— Ну, ма, ты же можешь попробовать. Сделай хоть что-нибудь!
Ради своего мальчика Марион могла сделать всё абсолютно, что было в ее силах и даже превосходило их. Горячая мольба Рене не оставила ее равнодушной. Держа ладони сына в своих, она пристально посмотрела ему в глаза, что-то задумав.
 
— Ну ладно, а твоя подружка сможет оказать нам поддержку?
— Всё, что угодно, мама! Она всё сделает.
— Хорошо. Подождем до завтра, — спокойно сказала Марион. Она повесила на крюк в камине котелок с водой и, когда вода закипела, достала какие-то сухие корни и принялась растирать их и бросать в кипяток. Смолистый пряный запах заполнил комнату.
— А что это? — спросил Рене, усевшись на кровати.
— Можжевельник, — ответила мать. — Если всё получится, он нам завтра понадобится. Хорошее средство для лечения туберкулеза. Твоей подружке на Юг бы уехать, где солнце, а не чахнуть в этом Париже.