Принцессы оазиса (ЛП)

Анджум нашла мать возле шатра. Халима, успевшая перемешать в большой деревянной миске муку, воду и соль, отрезала куски густого теста и, ловко перебрасывая их с одной руки на другую, придавала им плоскую форму. 
Она кивнула дочери, которая присела рядом и принялась ждать, когда лепешки, положенные на изогнутые жестяные листы, под которыми горел огонь, приобретут золотисто-коричневую окраску. 
Халима не стала спрашивать дочь, понравилось ли ей на новом месте, она лишь повторила: 
— Старайся быть послушной. Все это — ради твоего будущего. 
— Знатный человек все равно не женится на мне! — не удержалась Анджум. 
— Знатный — нет. Но слуги шейха живут несравненно лучше простых бедуинов. Кто-то из них может обратить на тебя внимание. 
Анджум ничего не ответила. Она боялась не успеть на встречу с Идрисом, потому схватила первую же готовую горячую лепешку и поспешила на край оазиса, обжигаясь и на ходу жуя. 
Многие мужчины уже расположились возле своих шатров. Они сидели на кошмах, а то и просто на песке, скрестив ноги и попивая чай, а некоторые — кофе. Они наслаждались драгоценным отдыхом после целого дня напряженной работы, тогда как женщинам было еще далеко до покоя. 
Дети хотели, чтобы их накормили, овцы и козы требовали дойки. Потому оазис был полон суеты. Полная тишина наступит только тогда, когда по усеянному звездами небу поплывет похожий на диковинную лодку серебристый лунный серп. 
Дойдя до привычного места, Анджум принялась смотреть на ограниченный горизонтом мир. Сейчас дали виделись четко, не так, как днем, хотя воздух по-прежнему искрился от поднятых ветром мельчайших песчинок. 
Утомленная дневной работой, девочка сидела и ждала. Ждала, когда вечернее солнце окрасит пустыню в красноватый цвет, отчего та сделается похожей на гигантское медное блюдо, когда из зарослей альфы пригонят последний скот. Когда придет Идрис. 
Анджум было трудно представить, что завтра и послезавтра, и еще много-много дней он уже не появится, даже если она станет ждать его от зари дотемна. 
Но сегодня Идрис пришел, причем с каким-то узелком. Остановился (девочка глядела на него снизу вверх), потом присел на корточки и развернул тряпицу. Внутри оказался великолепный кусок баранины, благоухающий приправами и еще теплый. 
— Сегодня праздник в честь моего отъезда. Это тебе. 
Не выдержав, Анджум вцепилась зубами в мясо. Некоторое время Идрис молча наблюдал за ней, а потом сказал: 
— Прости, что не дал тебе другую работу. У меня нет такой возможности, потому что в гареме, да еще служанками, командую не я. 
— Я и не заслуживаю ничего другого. 
Сын шейха смотрел вдаль. 
— Чего мы заслуживаем на самом деле, знает только Аллах. Деяния и помыслы каждого человека записаны еще до сотворения мира. — Он сделал паузу, потом сказал: — Не бойся Кабира. Подлые люди зачастую трусливы. Просто держись от него подальше. Береги себя. Время пройдет быстро — скоро мы снова увидимся. 
Анджум подумала, что, когда он вернется, ему уже будет не до нее. Сын шейха ненадолго впустил ее в свой мир, где были стихи из Корана, причудливая вязь арабского письма, неспешные прогулки, полные смысла слова и мудрые мысли. Однако всему приходит конец. 
Идрис повернулся и, как было принято, не оглядываясь, пошел назад, а Анджум немного задержалась. Зачерпнув горсть золотистого песка, она завороженно смотрела, как песчинки просеиваются сквозь пальцы и от них не остается даже следа. 
Можно ли найти счастье среди пустыни? Наверное, тот, кто задумывается об этом, уже несчастлив, как несчастлив каждый мечтающий о несбыточном. 
Ночью Анджум спала крепко — сказалась дневная усталость, зато утром выбралась из шатра еще до рассвета: она боялась прозевать отъезд Идриса. 
Сына шейха сопровождал караван из пяти верблюдов, на первом из которых уже сидел погонщик. К седлу одного животного была привязана веревка, конец которой прикреплялся к недоуздку другого и так далее. На шее каждого из них висел особый медный колокольчик. По ритму перезвона можно было, не оглядываясь, определить, все ли в порядке в караване. 
 
Появился шейх Сулейман, Идрис и другие мужчины, все в белых бурнусах и куфиях, сосредоточенные и строгие. Анджум впервые заметила возле губ отца своего друга резкие складки, а в его бороде — серебряные нити. Бедуины, будь они бедными или богатыми, озабоченными ли бесконечными каждодневными делами или отягощенные ответственностью за судьбу племени, старились рано. 
Девочка робко стояла позади толпы женщин, чья одежда отличалась чистотой, сандалии имели сложный переплет, волосы были украшены монетками, брови подведены, ресницы насурьмлены, а ладони окрашены хной. 
Служанок гарема отъезд сына шейха интересовал мало: по утрам на них наваливалось слишком много работы. Ей тоже нельзя было здесь находиться, но она умудрилась улизнуть из кухни. 
Анджум показалось, что Идрис высматривает кого-то в толпе, но даже если он искал именно ее, то она стояла чересчур далеко, и ее скрывали фигуры других женщин. 
Сын шейха отправлялся в город не на верблюдице, а на коне. Айне предстояло ждать возвращения своего хозяина. Он легко вскочил в седло и выпрямился, высоко подняв голову. Но хотя его осанка была чрезвычайно гордой, в нем не ощущалось высокомерия. 
Анджум закусила губу, стараясь сдержать слезы. Вместе с Идрисом ее покидал дух свободы и чувство чего-то сокровенного. 
Караван тронулся. Глядя на постепенно исчезавшее облако пыли, девочка начинала понимать, что общение с Идрисом было последним подарком уходящего детства. Когда он вернется, то будет уже другим. Она тоже изменится. Ее судьба должна стать такой же, как судьбы других бедуинок из бедных семей. 
Анджум оставалось только надеяться, что ее не выдадут замуж до того, как Идрис приедет обратно в оазис. Отчего-то ей была неприятна мысль о том, что, вернувшись, он может увидеть ее с мужем, а то и с ребенком. 
Впрочем, на все воля Аллаха. В любом случае время будет увеличивать расстояние между нею и Идрисом, которое постепенно станет неодолимым. Как это случилось с Байсан. 
Миновав арабский квартал, Фернан Рандель ступил на улицу, где можно было встретить исключительно европейцев: офицеров и штатских, а также дам в светлых нарядах и изящных шляпках. 
Здесь находилось несколько кафе, где любили встречаться французы. Разумеется, эти заведения отличались от тех, какие можно увидеть в Париже: они представляли собой небольшие беседки, обнесенные решетками, увитыми вьющимися растениями. Столики и плетеные кресла были очень просты, зато отсюда открывался великолепный вид на переливчатую поверхность моря. В этих кафе подавались устрицы, кофе и красное вино, которое делали монахи-трапписты, чей монастырь находился неподалеку. 
Фернан замедлил шаг, прикидывая, не зайти ли в одно из таких заведений, чтобы посидеть и подумать, но тут его внимание привлекла одна из лавок, где продавались европейские товары. 
В витрине сидела чудесная кукла с искусно раскрашенным фарфоровым лицом и роскошными золотистыми волосами, одетая в платье розового муслина с кружевами и лентами. Фернан не представлял, откуда здесь могла взяться такая красавица. Наверное, ее привезли из Парижа. 
Париж! На мгновение майор закрыл глаза. Здесь не было ни единого дня без солнца, а там… Он вспомнил пасмурное небо, туман и прохладу, запах сырости, идущий от Сены. Он не мог сказать, хочет ли вернуться туда, но знал, что это невозможно, так же, как попасть в прошлое. 
Подумав о своем детстве, в котором не было игрушек и вообще ничего своего, он решительно вошел в лавку. 
Ситуация с Жаклин тревожила майора. С тех пор, как Франсуаза с девочкой едва не угодили под колеса повозки, женщина решительно отказалась выводить ребенка за пределы дома и сада. Маленькая арабка часами сидела в отведенной ей комнате или одиноко блуждала среди растений, так, словно не понимала, где находится, и Фернан все больше думал о том, что рано или поздно девочка просто зачахнет.