Невидимые знаки (ЛП)

Я ненавидел дни рождения (особенно зная, что мне исполнилось двадцать девять, а дальше будет три-ноль). Я ненавидел напоминания о том, сколько времени я потратил впустую, злясь и сидя в тюрьме за то, за что никогда не извинился бы, но о чем сожалел каждой пядью своей души. Не потому, что он заслуживал смерти, а потому, что я был лучше этого. Я не был чудовищем, как он, но я стал им, чтобы отомстить.
Несмотря на заверения Коннора, что его новой младшей сестры достаточно, я сделал для него рогатку из вилки и эластичной веревки, которой был перевязан набор для выживания, найденный в вертолете все эти месяцы назад. В качестве боеприпасов я понырял на рифе в поисках обломков кораллов.
Получилось не очень хорошо. Натяжение было не то. Но мы каким-то образом приготовили вкусный ужин из угря и таро на его день рождения и отпраздновали еще одно знаменательное событие в этом пустынном месте.
В тот вечер с наступлением сумерек в нашей бухте впервые с момента нашего крушения появились спинные плавники.
Эстель замерла, крикнув «акула», как будто она все еще рожает и находится в опасности.
Однако она ошиблась.
Это были не акулы.
Это были дельфины.
И Коннор воспринял их появление как подарок на свой пятнадцатый день рождения.
Наш остров больше не был чужим.
Мы исследовали каждый дюйм.
Мы ориентировались, адаптировались и преуспевали.
Но сколько еще дней рождений мы будем отмечать здесь?
Сколько еще лет пройдет?
…
МАЙ
В мае произошли два события, которые показали, как быстро растет Коннор.
После того как я все утро возился с капризным ребенком, а Эстель занялась стиркой, я смог отправиться в лес за дровами.
Я следил за ящерицами и листьями, которые, по словам Эстель, можно есть, но то, на что я наткнулся, было совсем неаппетитным.
Я нашел дрочащего Коннора.
Похотливый подросток прислонился к пальме в центре острова (очевидно, думая, что уединился) и запустил руку в свои чертовы шорты.
Излишне говорить, что я не остался.
То, что он делал со своим членом, было его делом, а не моим.
Мастурбация была обычным делом (особенно для подростков), но это напомнило мне, как мало я выполнял свои отцовские обязанности.
Когда я завершил свои поиски, а Коннор вернулся на пляж гораздо более расслабленным, я отвел его в сторону и провел «беседу». Мне было так же неловко, как и ему. Но я должен был знать, что он знал, что Пиппа была под запретом так же, как и Эстель.
ИЮЛЬ
— Я хочу приготовить ей что-нибудь. Гэллоуэй выделывается перед нами.
Я подняла глаза от смены тряпичного подгузника Коко и прищурилась на солнце. Пиппа и Коннор стояли напротив, мокрые от капель с моря, с охапками красных и желтых цветов.
— Что ты имеешь в виду? — Я встала, посадив Коко на бедро. Она повернулась к Пиппе, которая бросила свои цветы и взяла ее у меня.
Эти две девочки стали неразлучны.
— Гэл сделал ей кроватку, чертов стульчик для кормления, даже лошадку из дрейфующего дерева на коньках, чтобы он мог катать ее по волнам, как надувную принцессу. — Коннор провел руками по волосам, изо всех сил стараясь казаться расстроенным, но у него ничего не получалось.
Он любил Гэла.
На самом деле, в течение последних нескольких месяцев они стали только ближе, с тех пор как Коннор окончательно ушел из детства во взрослую жизнь.
— Ну... — Я развела руками. — Что ты собираешься с этим делать? Теперь это соревнование?
Его карие глаза загорелись.
— Да, черт возьми, это соревнование.
Я рассмеялась.
— А цветы — это утешение для проигравшего?
— Нет. — Подойдя к пустому куску фюзеляжа, который мы использовали для замачивания льна, стирки белья и сбора листьев, он выбросил свои увядшие цветы и сел. — Я собираюсь нарисовать ей что-нибудь.
 
— Нарисовать? — я взорвалась любопытством. — Как?
— Вот этим. — Он указал на цветы. — Я раздавлю их и покрашу ее кроватку в красивые цвета. Бедная малышка, наверное, ненавидит скучный коричневый цвет.
Мое сердце разрывалось от радости за такого удивительного подростка.
— Ты хочешь нарисовать Коко фреску.
— Ага.
— И ты собираешься сделать свои собственные краски, кисти и все остальное.
— Ага.
Я не могла удержаться. Я бросилась к нему и поцеловала его лицо в порыве нежности.
— Я люблю тебя, Ко.
Он прочистил горло.
— Как скажешь.
Сдерживая улыбку, я оставила его.
Ностальгия, которой я страдала, исчезала с каждым воспоминанием, которое мы делили здесь. Я больше не тосковала по бурному городскому обществу. Я больше не воспринимала как должное то, что мы имели.
Жизнь поглотила нас и дала нам гораздо больше.
С бурлящей радостью и шипящим довольством в душе я пошла купаться с двумя дочерьми и оставила сына творить шедевр.
…
Ничего не вышло.
Лепестки цветов, когда их раздавили, превратились в несчастную охру и сизую сиену. Несмотря на все попытки Коннора добавить дождевой воды и размазать это месиво в какое-то подобие рисунка, он не получил тех ярких красок, на которые рассчитывал.
Правда, это немного изменило декоративные тени на кроватке, но его разочарование разбило мне сердце.
Гэллоуэй безжалостно дразнил его, но как только он закончил издеваться, они исчезли на другой стороне острова так надолго, что я начала беспокоиться.
Они вернулись поздно вечером, и Коннор с гордостью держал в руках куклу, сплетенную изо льна, с вьющимися волосами. Она не была плюшевой, не была красивой (если только он не пытался создать образ вуду), но она была абсолютно бесценной.
А когда он отдал ее Коко, ее беззубая улыбка была самой большой в ее жизни.
…
АВГУСТ
На прошлой неделе мы нашли грядку гуавы.
Они были терпкие, сочные и очень дефицитные.
Они также были последним лакомством, которое мы могли получить на некоторое время.
Потому что жизнь была слишком добра к нам.
Или, по крайней мере, так решила безликая судьба.
Мы прожили на нашем клочке грязи два года. Мы пережили душевную скуку, изнурительную депрессию, всепоглощающее счастье, беременность, роды и половое созревание.
И все это мы продолжали двигаться вперед, решив не просто выжить, а остаться в живых.
Однако вместо того, чтобы быть вознагражденными за наше упорство и неизменную веру в то, что мы должны стараться, надеяться, расти, мы были наказаны слишком жестоко.
Все, что нас не убивает, делает нас сильнее.
После случившегося наш ежедневный девиз стал просто насмешкой.
С момента рождения Коко мы жили в подвешенном состоянии радости.
Мы плавали.
Мы ели.
Мы смеялись.
Мы мечтали.
И каждое жизненное достижение — подарок Коннора для Коко, трехъярусный песочный замок Пиппы, многочисленные творения Гэллоуэя — было тщательно записано в нашем видеодневнике.
Мы хранили воспоминание за воспоминанием.
Мы жаждали вспомнить наше настоящее и одновременно пытались забыть прошлое.
Кокос была нашим будущим, и она родилась в диких землях ФиГэл. Мы смирились с тем, что если нас не нашли через два года, то шансы на то, что нас когда-нибудь заметят, были невелики.
Это дало нам свободу в некотором смысле, чтобы отпустить. Наконец-то оплакать. Оплакивать жизнь, которую мы больше никогда не увидим.
Кокос преуспевала.
Я понятия не имела, был ли темп ее развития нормальным, но она развивала личность и выражала свое мнение, была бойкой и упрямой.