Невидимые знаки (ЛП)

Его тело согревало мою спину, при дыхании он обдавал меня струями прохладной морской воды. Его руки лежали на моем животе, готовые помочь в последнем рывке.
Не стану лгать и говорить, что это не самое мучительное, что я когда-либо пережила.
Я закричала так громко, что звуковая волна пронеслась, словно камень, по гладкой поверхности, будто эхо, разносящееся вокруг нашего острова.
Последний толчок был адом, пламенем и самим дьяволом.
Но после этого наступило облегчение? Это было самое эйфорическое ощущение, которое я когда-либо испытывала.
Руки Гэллоуэя покинули мой живот и опустились между ног, чтобы принять нашего ребенка.
Поднял крошечное красное существо, морская вода и кровь каскадом стекали по извивающимся ногам.
Гэллоуэй никогда не рассказывал о своем прошлом. Он до сих пор не поведал, что изменило его, превратив из заботливого, замечательного человека в закоренелого циника. Но это не имело значения, потому что, когда он обнимал своего ребенка и похлопывал по спине, чтобы он сделал первый вздох, по его щеке скатилась одинокая слеза.
— О, боже мой!
Он так восторженно обнимал нашу малышку, она мгновенно стала владелицей его сердца.
Я сделала это.
Пережила свой самый страшный страх и родила здорового ребенка.
Я подарила нам девочку.
МАРТ
В нашем браке появилось новое измерение.
Более глубинная суть.
Сложная, внушающая трепет связь.
После того как Эстель родила, я передал ей нашу дочь и помог ей в послеродовых манипуляциях. Когда все было готово, и мать и ребенок были чисты, я перенес любовь всей моей жизни и перевязал пуповину.
Используя швейцарский армейский нож (простерилизованный в огне), я с честью отделил последнее звено и создал совершенно нового крошечного человечка.
Я делал все это на инстинктах.
Я никогда раньше не был рядом с новорожденным.
Я никогда не видел, что бывает и что нужно делать после.
Но это знание было внутри меня, как и знание того, что я нашел свою половинку, и вместе мы непобедимы.
Те первые несколько ночей были тяжелыми.
Я был уставшим.
Эстель была измотана.
И все же у нас был совершенно новый человек, который требовал, чтобы его кормили, пеленали и ухаживали за ним. Мы чередовали зомбиподобное бодрствование с кататоническим сном.
Пиппа и Коннор были предоставлены сами себе, и вместо того чтобы спалить лагерь, они кормили меня и Эстель. Они убирались в доме, ловили рыбу, готовили. Я чертовски гордился ими и был им благодарен.
Было так много вещей, которыми нужно было жонглировать.
Первый раз, когда Эстель кормила грудью, я испугался, пока ребенок не начал сосать.
Первый раз, когда завтрак прошел сквозь мою дочь, чтобы снова появиться в отвратительном месиве, научил нас тому, что гигиена должна быть превыше всего.
А первый раз, когда она срыгнула и заснула на руках, убедил нас, что мы готовы терпеть все, потому что мы любим.
Мы разрезали рваную футболку и превратили ее в многоразовый подгузник.
Мы обнимали друг друга, когда ребенок спал, и сочувствовали, когда она не переставала плакать.
Так много первых шагов.
Так много всего, что нужно было узнать и преодолеть.
К тому времени, когда прошла первая неделя, мы уже достаточно оправились, чтобы немного прийти в себя.
Однако у Эстель случился срыв, когда ее соски стали болеть от постоянного кормления, и я чувствовал себя совершенно неполноценным, потому что не мог взять на себя ответственность и предотвратить ее боль.
Все, что я мог делать, — это держать ее на руках, укачивать и держать нашу малышку в чистоте, насколько это было возможно.
Наш остров не изменился.
Но, боже мой, изменился наш мир.
Однажды поздно вечером, лежа в постели с завернутым в шарф ребенком на груди и женой в объятиях, я прошептал:
 
— Я чертовски горжусь тобой, Стел.
Она поцеловала кожу над моим сердцем.
— Я не смогла бы сделать это без тебя.
— Давай будем честными. Ты бы смогла. — Я улыбнулся в темноте. — Но я ценю твои слова.
Она приподнялась на локтях и поцеловала меня в губы.
— Это ложь. Я жива только благодаря твоему упрямству, которое заставляет меня оставаться такой.
— Это упрямство — то, что поможет нам пережить следующие несколько месяцев.
Она посмотрела на нашего ребенка.
— Ты очень легко адаптируешься, Гэл. Я смотрю на тебя и думаю, что ты был рожден для этой жизни. Как будто это не случайность, что ты приземлился здесь.
Я пожал плечами.
— Какой у нас был выбор? Выжить или умереть. Я выбрал выжить. Как и все мы.
Она провела пальцем по кончику моего носа и проследила за нижней губой.
— Знаешь, что еще мы не выбрали?
— Нет, что?
— Имя.
— Ах, да, — я усмехнулся. — Я помню, как на прошлой неделе я спросил тебя об этом, и ты разрыдалась, сказав, что это слишком большое давление — нарекать кого-то именем на всю оставшуюся жизнь.
— Ну да, — она ухмыльнулась. — Возможно, в тот момент я была слишком уставшей. — Ее взгляд опустился, когда она застенчиво произнесла. — У меня есть предложение... если ты хочешь его услышать?
Наша дочь заерзала, когда я выгнул шею и поцеловал ее.
— Во что бы то ни стало, поделись.
Она глубоко вздохнула.
— Если тебе это не понравится, то это не обязательно.
— Ты говоришь так, будто хочешь назвать ее каким-то ужасным именем.
— Ну, у нас у всех разные мнения о том, что значит ужасное.
— Может, ты просто скажешь, чтобы я не гадал, назовут ли нашего ребенка Нарциссой или Эдвиной.
Она похлопала меня по плечу.
— Это не ужасно-ужасно.
Я закатил глаза.
— Давай, выкладывай.
Ее тело напряглось, когда она сказала:
— Кокос.
— Кокос?
Она перевернулась на спину.
— Забудь об этом, это глупо.
Кокос.
Коко.
Маленькая милашка Коко.
Мои губы дернулись.
— Значит, ты предпочитаешь фрукт, а не имя вроде Надежда, Вера или Мы выживем на этом острове, несмотря ни на что?
Она нахмурилась.
— Я просто сказала тебе забыть об этом. Ты прав... это глупо.
— Я не говорил, что это глупо.
— Ты смеялся.
— Когда это я смеялся? — Я не мог сдержать смех. — Ладно, сейчас только что, а раньше не смеялся.
— Ты ухмылялся.
— Ухмылка — это не смех.
— Это не важно. Кокос не обсуждается.
— А что, если я не хочу, чтобы он был убран со стола?
Она надулась.
— Что?
— Ты хочешь назвать нашего ребенка в честь чего-то, что стало неотъемлемой частью нашей жизни. Если бы не кокосы, мы бы голодали и, скорее всего, умерли от обезвоживания. Они спасли нас. Какое слово лучше подойдет нашей дочери?
— Какое слово?
— Спасение. Кокосы были нашим спасением.
— Так... тебе нравится?
— Вообще-то, это идеально.
Она посмотрела на меня из-под ресниц.
— Правда?
Отодвинув в сторону материал, прикрывающий расплющенное лицо нашей новорожденной, я усмехнулся.
— Знаешь что? Так и есть.
Проведя костяшкой пальца по ее теплой пухлой щечке, я пробормотал:
— Привет, Коко. Приятно наконец-то познакомиться с тобой.
…
АПРЕЛЬ
Я сделал все возможное для дня рождения Коннора — как и обещал.
Однако пятнадцатилетний подросток признался, что вместо того чтобы заставлять нас вырезать или выстругивать что-то ненужное, он попросил Кокос в качестве подарка на день рождения. Он решил, что их имена настолько похожи, что мы назвали ее в его честь (я позволил ему тешить себя иллюзиями).
День рождения Эстель снова выпадал на сентябрь (у меня уже были идеи, как провести его наилучшим образом), а мой по-прежнему проходил в марте без всяких фанфар, потому что мне это нравилось.