Паренек из Уайтчепела (СИ)

Сама-то пусть симпатичная, но Джеку явно не пара. Не видит прока в важных вещах...
Или это она чего-то не понимает.
Дверь распахнулась, ответить она не успела.
– Мара. – Ошарашенный Джек замер как был на пороге. – Мисс Блэкни, – даже именем назвал прежним, настолько был поражен неожиданной встречей.
Мара произнесла:
– Гостья желала важной новостью поделиться, вот я ее и впустила... поговорить.
Аманда вдруг пожалела, что не ушла раньше: послушалась сердца – не голоса разума.
А напрасно!
– Я только хотела сказать, что мор домашних питомцев начался еще с прошлой недели, с домов в Кенсингтоне. Так говорит гробовщик... Я подумала, это может быть важным.
Джек стянул шлем с головы и пригладил волосы пятерней.
– Боюсь, я больше этим не занимаюсь, миссис Уорд, инспектор Харпер отстранил меня от этого дела. К тому же случилось кое-что поважнее... Возможно, вы слышали?
– Что же?.
– Умерла миссис Коупленд. Ее дом на Уордингтон-стрит... Отравлена ядом.
– Тем же, что и животные?
– Сложно сказать. В конфетах яд был тот же самый, но доктор Максвелл сказал, дозировка в них слишком мала, чтобы убить человека. К тому же умершая съела не больше двух штук, а цианистый кали, смешанный с сахаром, им же отчасти и подавляется. Она могла чувствовать легкое недомогание, тошноту, но умереть за минуту, как это случилось, точно бы не смогла.
И Джек рассказал, как добыл одну из конфет из подарочного набора и как отнес ее к доктору Максвеллу в лабораторию. Об гневной отповеди инспектора он, ясное дело, решил умолчать...
Аманда спросила:
– Так что же ее убило, если не яд из конфет?
– Этого я не знаю, – развел Джек руками, – выяснить то предстоит инспектору Харперу. Точно не мне! Вскрытие многое бы объяснило, однако семья воспротивилась подобному «вандализму». Теперь ищут дарителя этих конфет, любовника миссис Коупленд, возможно, он прояснит, как яд оказался в конфетах. А выйти может и так, что умерла она от чего-то другого, но этого даже никто не узнает!
На минуту, но комната погрузилась в глубокую тишину: каждый обдумывал вдруг услышанное, пытался уместить информацию в голове.
Первой заговорила Аманда:
– Слова доктора Максвелла могли бы во многом помочь в этом расследовании... Он был в участке, как намеревался сначала?
– Его там не стали и слушать. Инспектор Харпер крайне ограниченный человек! – в сердцах выдал Джек, не в силах сдержаться. – Он слушает только себя и аптекаря в Сити, а тот либо слишком невежественен, чтобы разбираться в подобных вопросах, либо чрезмерно стар и работает спустя рукава, только с ядом в конфетах он толком не разобрался. Заметил только, что он там присутствует, и инспектору хватило того.
Аманда не знала, что было тому причиной – Джек или сама творящаяся несправедливость – только ее охватило горячее побуждение разобраться в деле с таинственными отравлениями.
– В таком случае, ты просто обязан помочь ему с этим, – сказала она. – Будет несправедливо обвинить невиновного человека, а виновного не привлечь к справедливому наказанию.
Джек помотал головой.
– Я не могу, миссис Уорд. Инспектор отправил меня патрулировать улицы, две смены вне очереди, и я физически не способен ничего сделать.
– Зато я могу, – сказала молчавшая до этого Мара. – Могу, например, про разносчика корма на улицах пораспрашивать. Выяснить, кто он такой! Я слыхала про мертвых животных, и нахожу просто бесчеловечным, поступать так с несчастными песиками или котами.
– А я бы могла наведаться к Коуплендам и расспросить домочадцев, – присовокупила Аманда. – Высказать соболезнования будет не лишним! А с сыном умершей мы даже когда-то дружили...
И добровольные помощницы Джека с ожиданием поглядели на парня. Ему предстояло решить, принять эту помощь или от нее отказаться...
​​​​​​Нехотя, но Джек согласился, чтобы Мара с Амандой поспрашивали каждая о своем. Он явно хотел бы им отказать, понимал только, они не послушают, вот и добавил:
– Только расспросы, не больше. Выяснишь, где он живет и расскажешь то мне!
 
– Есть, капитан. – Мара сверкнула глазами и схватила Джека за руку.
Сделала то специально, чтоб девушка в дорогом шелковом платье с ясностью поняла: Джек только ее, ей рассчитывать не на что. Вон как глядит на него, разве что искры не разлетаются!
Нет, Джека она не отдаст, так и сказала глазами, вцепившись в его упирающуюся ладонь.
И с болью глядела, как он провожал эту фифочку к экипажу, хотела б подслушать сам разговор между ними, однако не стала.
Джек мог заметить, а ей сообщать ему важную новость...
– Я отыскала корабль, – ринулась она в бой, как только Джек возвратился в гостиную, мрачный, задумчивый. Словно отсутствующий! – Он отправляется из Бристоля ровно через неделю. В будущий вторник! Мы должны быть на нем. Ты ведь не передумал?
Здесь она снова схватила его за руки, заглянула в глаза, умоляя о верном ответе.
Он отстранился, потер подбородок:
– Это так скоро. А как же дело?..
– Которое, Джек? – взвилась Мара жужжащей пчелой. – То самое, участвовать в котором тебе запретили? Разве не сам ты об этом сказал?
Она понимала, что вовсе не новое дело не дает Джеку уехать – здесь было другое, и это ее по-настоящему разозлило.
Злило и сейчас, целую ночь спустя, пусть даже Джек и сказал, что ей волноваться не стоит.
Она не было в этом уверена, вот и стояла у домика разносчика кошачьей еды с поднятой для стука рукой.
Джек запретил ей какие-либо самовольства, но ей просто в отместку хотелось совершить что-нибудь эдакое, противоречащее всему.
И ему в первую очередь.
Мара решительно постучала.
В доме послышались шаркающие шаги, и она стиснула рукоять маленького ножа в кармане, купленного еще прошлым летом и ставшего ей верным товарищем и другом.
На пороге возник болезный старик в телогрейке и шарфе, со слезящимися глазами.
Он прошамкал:
– Чем могу быть полезен, юная леди?
И Мара несколько растерялась: она не думала, что он будет таким... неопасным. Всего лишь дряхлый старик с покрасневшим носом и слезящимися глазами.
– Простите, я прихворал, – оправдался он перед нею. – Простуда вдруг одолела. Который день сижу дома, а лучше все не становится. – И снова спросил: – Так чего вы хотели? Чем могу быть полезен?
Мара ослабила хватку на рукояти ножа и ответила:
– Я ищу разносчика кошачьего корма в Кенсингтоне и на Уордингтон-стрит. Слышала, там промышляете вы?
– Я... – Лицо старика помрачнело. – Это моя территория. – И он хлопнул себя по бокам. – Так и знал, что Дикон-пройдоха учудит какую-нибудь пакость.
– Дикон? – переспросила Мара.
– Ну да, племянничек мой никчемный. Сказал, заменит меня, пока я хвораю, мол, нечего волноваться. И вот тебе на... Ну, что он наделал? – осведомился он с напором.
Мара замялась, не зная, как поступить: высказать предположение об отравленном мясе – отпугнуть самого преступника, а смолчать...
– Я... ну...
За спиной раздались мужские шаги, казалось, кто-то с трудом переставлял уставшие ноги, раздался скрип старой тележки и воздух наполнил запах несвежего мяса.
– А вот и племянничек мой. – С прытью, которую девушка никогда бы в нем не обнаружила, старик выскочил за порог и ухватил за ухо появившегося мужчину. – Ну, что ты наделал, несчастный? – вопросил он в явном раздражении. – Признавайся, пока не поддал хорошенько. – И он потянулся к палке, стоявшей у самых дверей.
Мара не сомневалась, что угрозу он свою выполнит, и мужчина – давно не юный подросток – тоже знал это. Он сник, разом скукожился, на глазах его выступили слезы...
Мара невольно отворотилась: было неловко глядеть на слезы взрослого человека, особенно мужчины.
Однако пришлось пересилить себя, когда он внезапно заговорил:
– Я не хотел, видит бог, не хотел убивать этих животных, они ведь ни в чем не виноваты, если подумать. Но я не сдержался, не смог, когда увидал, как они носятся с ними, словно с родными детьми, надевают ошейники с бриллиантами, покупают еду, холят и лелеют, тогда как сотни настоящих детей умирают от голода и болезней. И никому нет до этого дела! Ни одному из этих напыщенных богачей на Мейфере и в Кенсингтоне. Они плевали на них... А эти дети... – слезы побежали быстрей по щекам говорившего, и старый разносчик выпустил, наконец, его ухо.