Паренек из Уайтчепела (СИ)

Джек сглотнул, покачав головой – он не мог рисковать ее жизнью, – но Аманда, вдруг наступив мужчине на ногу, поднырнула под его руку, и, пока он, опешивший, выл от боли, кинулась в сторону. В тот же момент Джек метнул нож... Преодолев расстояние в несколько футов, тот вонзился Андерсену в плечо. Он взвыл по новой, и Льюис с подручными, оттолкнув в сторону выпавший из его рук кухонный нож, скрутили преступнику руки.
– Мисс Блэкни! – Джек подался к Аманде, готовый обнять, удостовериться в ее невредимости, но замер на полпути в нерешительности. Она сама стремительным шагом преодолела разделявшее их расстояние и ткнулась носом Джеку в ключицу… Заплакала вдруг. Быть может, даже не из-за миновавшей опасности, а от самой мысли, что эти объятия стали возможны благодаря свершившемуся насилию. От осознания скорой и неизбежной разлуки... От осознания того факта, как много значил для нее человек, с котором ей никогда не быть вместе.
Сказать хотелось так много, но Аманда прошептала только одно:
– Прости меня, Джек. Я совсем не хотела разбить тебе сердце!
Он тоже мог бы сказать много больше, однако сказал лишь:
– С разбитым сердцем все еще можно жить дальше... – и осторожно сжал ее пальцы.
От этих слов Аманда всхлипнула горше, уткнулась опять в его пахнущую соломой ключицу, позволила теплу его рук разлиться блаженной истомой от спины до кончиков пальцев. И, стараясь запомнить этот момент, на секунду прикрыла глаза…
Она могла бы стоять так целую вечность, в кольце рук любимого человека, вдыхая его особенный запах, слыша быстрый стук сердца, забыв обо всем окружающем мире, однако высвободилась поспешно и на нетвердых ногах направилась к двери...
За стенами сеновала еще неистовствовали метели, а двое влюбленных, зарывшихся в благоухающее лугами и теплом сено, словно не замечали стылых морозов. Им было тепло и уютно вдвоем, так что ни дождь, ни ветер, ни снег не могли нарушить их тайной идиллии…
Энисса Андерсен и сама толком не знала, как вышло, что она, добропорядочная супруга, докатилась до тайных вылазок на сеновал, движимая по первости милосердными устремлениями, после – сердечными.
Мужчина, лежавший сейчас подле нее, повадился таскать яйца из-под Эниссыных кур, и та, сразу распознав недостачу, устроила вору ловушку. Засела в полночь в курятнике с ружьем мужа и, когда внутрь скользнул незнакомец в меховой шубе, наставила на него черное дуло.
Тот не дрогнул – по крайней мере, страха в нем женщина не заметила – только наплел что-то о своем бедственном положении: мол, нет у него ни дома, ни добрых друзей. Живет где придется, вот и питается так же. Пожалейте несчастного горемыку!
И она пожалела: собирала для него маленькие гостинцы в виде краюхи хлеба, яиц, молока, сдобной выпечки... Носила все это на сеновал, где отдавала мужчине. Там слово за слово они и сошлись. Слушать непохожего ни на кого незнакомца стало для Эниссы Андерсен своеобразной отдушиной... Он вещал о великой реке Миссисипи, на которой промышлял бобровыми шкурками, об индейских стойбищах и вигвамах, пошитых из шкур неведомых ей бизонов, о снятых скальпах и песчаных каньонах с иссушенной до красного цвета землей... Она слушала, как зачарованная, затаив от восторга дыхание. И мечтала однажды все это увидеть…
Так, под рассказы о диком Западе и охотников за головами, она согрешила с Эмосом Гриром в свой первый раз. Несмотря на внешнюю грубость, любовником он оказался заботливым, нежным... Таким, что сердце Эниссы расплавилось, превратившись в жидкую карамель, а тело дрожало и пело, как скрипка, переполняясь восторгом. Она понятия не имела, что можно не просто отдать – получать что-то взамен, и Грир приручил ее, словно дикую лань, заставил жаждать себя и бояться лишиться хотя бы секунды их совместного настоящего. О будущем женщина и не думала... пока одной тихой ночью он не позвал ее за собой.
– Поехали вместе, – предложил он любовнице, глядя в ее голубые глаза. – Тебе понравятся дикие прерии Запада... Заживем простой, скромной жизнью. Быть может, даже родим маленькую Эниссу или Эмоса Грира… – он погладил ее по плечу.
 
Но Энисса, сделавшись грустной, головой покачала.
– Прости, Эмос, но мое чрево бесплодно, как иссушенная пустыня, детей у меня больше не будет. Вот почему старик Андерсен не желал оставить нам ферму: сказал, для её процветания нужны рабочие руки, много рабочих рук, понимаешь, а я только Сюзанну сумела родить... – Она отвернулась и сжала пухлые губы: – После её появления ни одно семя во мне не задерживалось надолго... Бог проклял меня. Зачем тебе проклятая жена?
Грир, рисуя узоры на ее сливочной коже, погладил плоский живот, поймал губами слезинку на коже.
И уверенно произнес:
– Индейские знахари творят чудеса. Вот увидишь, у нас еще будет целый выводок сорванцов!
Энисса рассмеялась сквозь слезы, глаза ее вспыхнули светом. Она потянулась и поцеловала мужчину… Он говорил именно то, что ей хотелось услышать больше всего в этом мире. Но верить она не решалась…
– А как же мой муж и Сюзанна? – спросила она. – Как я смогу их оставить...
– Твой муж грубый мужлан, недостойный тебя. Ограниченный человек... Разве ты счастлива с ним? – Женщина дернула головой: нет. – А Сюзанна уже взрослая девочка, скоро выскочит замуж и думать забудет о матери и отце… Будет жить своим домом. С чем тогда ты останешься?
Энисса поникла, погрузившись в раздумье, спросила вдруг:
– А как же нам ехать? Проезд, верно, недешево стоит. У меня ни гроша за душой...
На все-то у Эмоса Грира находился верный ответ, вот и сейчас он сказал:
– Проезд недешев, конечно, но деньги у меня есть. Немного, правда, на двоих недостаточно, но я раздобуду еще. – И тут же, погладив женщину по щеке, продолжал: – Послушай, милая, этот город в долгу у тебя за годы пренебрежения, с которым он относился к тебе, за насмешки свекра, за холодность мужа, за скуку, в которой ты была вынуждена прозябать... Возьми свое и езжай со мной!
– Как?
Грир снова поцеловал ее в губы, провел пальцем по обнаженной груди... Улыбнулся нежно и ласково, как только один он и умел.
– В городе ярмарка, так ли? – словно змей-искуситель подступил он к любовнице.
– Так.
– Там собирают средства для даремского приюта, верно?
– Верно.
– Возьмем эти деньги и убежим...
– Но как?! – ахнула женщина. – Ящик с пожертвованиями заперт в церковной ризнице... Нам туда не пробраться. Ни тебе, ни мне...
– А как же твой муж? – осведомился мужчина.
– Что ты хочешь сказать? – Энисса не понимала его.
– Он смог бы пробраться в ризницу и вынести деньги?
– Полагаю, что мог бы... Но как... Это же невозможно... Он не станет...
Тогда мужчина подмял тело возлюбленной под себя, коснулся ее волос, талии, выдохнул в губы:
– Самое главное, всё верно обставить, милая моя девочка. – Она, словно загипнотизированная, внимала каждому ее слову: – Скажи мужу, что он должен закопать деньги на поле своего брата, убеди в том, что найденные на земле Уоррена Андерсена, они, эти деньги, обвинят его в краже, и, будучи посажен в тюрьму, тот больше не сможет оставаться хозяином фермы, о которой твой муж так мечтает... – Грир вскинул брови и улыбнулся. – Если твой муж сделает это... если ты будешь достаточно убедительна, то, заполучив эти средства, мы сможем отправиться на корабль и уплыть, как и мечтали, в Америку. Ну, – поглядел он Эниссе в глаза, – что скажешь, хорош вышел план?
Она раздумывала не больше минуты, кивнула, касаясь пальцем волос на груди своего Снежного человека.
Мысль о тяжести задуманного преступления если и промелькнула в ее голове, то была легко позабыта под напором головокружительных поцелуев и доводящих до исступления ласк.
… Тем же вечером Джек явился к Пещерам рассказать Гриру, чем закончилось дело. Однако сколько бы он ни звал его в условленном месте, тот так и не появился. Лишь гулкое эхо, насмехаясь над пареньком, отзывалось разными голосами...