Легион павших. I - III Акт (СИ)

Чья-то воля не давала ему выйти из комнаты, как и мешала сделать что-либо, что хоть как-то могло ему навредить. Запертый наедине со своими мыслями, он метался, точно крыса, накрытая ведром, к которому поднесли тепловой контур.
Когда на пороге появился ходячий скелет, Къярт полностью лишился контроля над своим телом. Он мог только стоять, точно тот истукан, и смотреть, как ходячие кости ставят на стол тарелку с едой и раскладывают приборы. И только когда скелет закрыл за собой дверь, к Къярту вернулась способность двигаться.
Горячечный бред.
Что, если он угодил в место, о котором узнал от Мерлен? Место, где правит мистический черт, и теперь его ждет вечное наказание за все то, что он натворил?
Мысли о девушке, которую он не смог защитить, только подлили масла в огонь. Ни ее, ни близнецов. Был слишком наивен, слишком неосторожен, пусть и считал иначе. Был слишком слаб.
А вот чтобы сделать все только хуже его силы вполне хватило. В том числе, чтобы, вернуться из мертвых, тем самым отправив на тот свет младшую сестру.
Он мог бы оправдать себя тем, что изменить это было вне его власти; что это селль вздумалось возродить его, еще и сделать это в самом неудачном месте; что его обманули, убедив, что уничтожение планеты одного из миров — единственный способ сберечь вторую. Но Мерлен и близнецы погибли исключительно из-за его собственной слабости.
Он никого не смог защитить. И даже то, что он сделал с планетой, где жила Мерлен, не являлось спасением его родной. Это было всего лишь уничтожением мира Мерлен.
Уставившись на принесенную тарелку с едой, Къярт думал о том, что, возможно, он действительно жив. Душа не нуждалась в пище. А значит, если он не может оборвать свою жизнь действием, он сделает это бездействием. Без еды и воды долго ему не продержаться. Тем более в нем больше не было искры, что продолжала бы питать организм.
Но было что-то иное. Как любому другому человеку, ему хотелось есть и пить, но дальше чувства голода и жажды дело не заходило. Что-то продолжало поддерживать в нем жизнь, и он не мог понять, что, как и не мог противостоять этому. Все, что ему оставалось — просто ждать и молить всех, кого только можно, чтобы этот кошмар закончился.
А затем появился Райз — человек, который мог все прекратить. Но он не стал. Только продемонстрировал, что способен это сделать — будто помахал костью перед отощавшим псом и выбросил ее в бездну.
Очередная издевка этого места. Но если Райз не собирался добровольно делать то, о чем его просили, Къярт мог заставить его силой. Но ничего не вышло. Райз преследовал собственные цели и не реагировал на провокации. Во всяком случае, реагировал не так, как того хотелось бы.
От пришедшего осознания, что он пытается использовать Райза точно так же, как использовали и его, стало тошно. Къярт выдохся. Он загнал сам себя.
Тогда слова Райза про искупление прозвучали как нечто далекое, эфемерное, но кроме них больше ничего не было. Къярт не знал, что ему делать, не знал, как жить дальше, и не знал, как прервать собственную жизнь. И он сдался на волю судьбы и приготовился к тому, что она продолжит тащить его в черноту.
Райз был таким же возвращенцем — призванным, как после назвал их некромант. Об этом твердили все вокруг, но Къярт не спешил принимать чьи-либо слова на веру. Какое-то время он даже считал, что Райз, как и Ашша, подручный некроманта. Но вскоре отмел эту мысль.
Никто не стал бы терпеть от подчиненного подобного поведения. Даже то, что Фелис позволял так себя вести призванному, было странно. И хоть он и пытался приструнить Райза, тот отбивал любые нападки, будто бы это он был тем, кто устанавливал правила.
Поначалу его граничащая с наглостью прямолинейность и непоколебимая уверенность в себе казались легкомысленной дерзостью и наивностью — еще большей, чем та, что совсем недавно вела прямо в пропасть и его самого. Райз говорил и вел себя так, будто бы все вокруг было детской забавой, игрой, правила которой он давным давно разгадал и мог остаться в победителях, как бы ни повернулись обстоятельства. И со временем Къярт начал ловить себя на мысли, что и сам невольно перенимает эту уверенность, веру, что он тоже сможет взять свою жизнь под контроль.
 
Ему хотелось поверить Райзу — как бедняку хочется верить в то, что он может выиграть в лотерею. Хотелось поверить в то, что ему не за что корить себя. И в тоже время от того, насколько обыденно и невозмутимо Райз говорил об уничтожении планеты, становилось жутко. Къярт не знал о его прошлом ровным счетом ничего, кроме того, что руки Райза тоже замарала кровь, и то, что он не раскаивался. Впрочем, в последнем Къярт не был так уж уверен. Это был один из тех редких случаев, когда слова Райза прозвучали лживо.
У Къярта не было причин доверять ему, но и для вражды тот поводов не давал. Даже если Райз и собирался навредить ему — Къярту было плевать. Единственное, что его беспокоило — своеобразный взгляд на вещи у его невольного напарника, который он в корне не разделял.
Даже когда он получил эту проклятую силу, способную только убивать, Райз не повел и бровью. Он считал ее всего лишь инструментом, который можно применить, когда нужно, а когда нет — убрать в ящик. Къярт хотел бы с ним согласиться, хотел, чтобы Райз оказался прав, но ему хватило одного прикосновения, чтобы осознать — чудес не бывает.
Одно мимолетное прикосновение к ветке дерева, одного из тех, что украшали коридоры на втором этаже — и она почернела, усохла, сбросила листья на сырую землю. В то же мгновение Къярт ощутил такую же жажду, которую испытывало его ядро во время приступов. Жажду, которую нельзя контролировать, нельзя усмирить. Ее можно было только наглухо запереть и не подпускать ни к кому и ни к чему, что Къярт и собирался сделать, ведь теперь от этого зависела не его жизнь, а жизнь остальных. Оставалось только убедить в этом Райза, упрямства в котором было не меньше, чем в нем самом.
Къярту даже пришла идея один раз прикоснуться к Райзу, чтобы продемонстрировать, насколько опасно то, чем «наградил» его Фелис. Уж это точно должно было убедить его или хотя бы испугать — так, как одна только мысль об этом испугала Къярта — ведь Райз чертовски сильно хотел жить.
Къярт не знал, как тот погиб, но то, что он предпочел бы остаться в живых, будь такая возможность, понял бы и круглый дурак. Къярт читал это желание в том, как Райз смотрел на небо, как ликовал, оказавшись в седле грива, как вдыхал перегретый летний воздух — словно впервые за долгие годы выбрался из заключения.
И пусть в желании жить не было ничего дурного, Къярт начинал опасаться, что со своей настойчивостью и, чего уж юлить, агрессивностью, тот сметет любого, кто посмеет встать у него на пути.
Эти опасения достигли своего апогея, когда перебравшие селяне преградили им дорогу. Но вместо того, чтобы прибегнуть к грубой силе, Райз произнес пару фраз — и весь конфликт сошел на нет.
Чувство вины не заставило себя долго ждать. Теперь Къярт понимал тех, кто смотрел на него в мире Мерлен, как на чудовище, когда он не сделал ничего дурного. Его спокойствие и сила, необъяснимая для них, стали достаточным поводом для страха и уверенности в том, что он может причинить им вред.
Сидя в пропахшем алкоголем кабаке, Къярт наблюдал за Райзом, беседующим со Стевом так, словно еще несколько минут назад между ними не назревала драка. Сначала тот пытался повернуть разговор к обсуждению деревенских девушек и их излишнему вниманию к чужакам, но Райз пресек какие-либо дискуссии на эту тему историей про жен, что дожидаются их с Къяртом в Эсшене, и которые с превеликой радостью лишат их доброй доли имущества, если хотя бы даже заподозрят в измене. Убедительности Райзу было не занимать, так что Стев что-то невразумительно проворчал и послал самого младшего из своих товарищей на кухню за едой и выпивкой.
— А что за поместье на холме? — Райз отщипнул кусок от вяленой кабаньей ноги и закинул на язык.
— Некроманта Енкарты, — сухо ответил Стев.