Самый яркий свет (СИ)

Серж, прыгнувший внезапно через целое звание, не растерялся, но удивил несказанно:
— Желаю предложить руку и сердце Александре Платоновне, Ваше Императорское Величество!
Павел Петрович вдруг посмурнел и глянул на меня внимательно. Но я сама оказалась не готова к такому повороту событий и только хлопала глазами, пытаясь понять, хочу ли я замуж за корнета… вернее, уже за штабс-капитана. Амур наш светит ярко, скреплен опасными приключениями, но слишком уж недолог пока. Серж значительно младше меня, и если было бы наоборот, то в обществе никто и слова бы не сказал, но если супруга годами старше мужа, это будет вызывать пересуды даже при том, что я освещенная.
Но, признаюсь, такое пылкое признание и решимость гусара были приятны.
— Откажу тебе, штабс-капитан, — недовольно ответил Павел Петрович. — Саша наша теперь — ценность государственного значения, так просто в жены ее не пущу. Здесь думать надо крепко.
Я вспыхнула, и только стоящий рядом Ростопчин сжал мой локоть, давая понять, что не время выказывать норов. Но внутри все кипело: Государь, конечно, велик и власть его от Бога, но по какому праву он распоряжается моей судьбой?!
— Неприятные воспоминания? — ухмыльнулся Аракчеев.
— Кому приятно будет, когда тебя торгуют, как кобылу на базаре, — проворчала я.
— Считаете Императора самодуром?
— А вот и считаю! — в моих словах был вызов на грани безрассудства.
— И правильно считаете, — спокойно сказал граф. — Свет Павлу помогает править мудро, но, как мы уже с Вами выяснили, он не лекарство от всех дуростей. Александра Платоновна, Государь наш — такой, какой он есть, удивительно, что вырос он неплохим все же человеком при таком воспитании. Но абсолютная власть кружит голову любому. Вот Вас он обидел, Сержа Вашего отослал аж в Астрахань, чтобы не мешался. Теперь поход в Индию, смысла в котором… вроде есть он, а проблем и бед принести эта затея может больше.
Я внимательно посмотрела на графа. Разговор подошел к очень опасной черте.
— Уж не предлагаете ли Вы…
— Нет, — жестко отрезал Алексей Андреевич. — Сейчас не Бабий век[2], когда корону гвардейцы только что ногами не пинали от одной императрицы к другой. Хватит, набедокурили уже. Сейчас надо думать, как с такими картами хотя бы при своих остаться. Индию воевать придется, эту идею поддерживает и Николай, так что даже смерть Павла этого не изменит.
Да, наследником официально объявили Николая Павловича. Старшинство Константина больше не имело значения после оглашения указа о неприемлемости царствования персоны, сочетавшейся морганатическим браком. Цесаревич новый закон принял с радостью, публично отрекся ото всех прав на престол и укатил в Варшаву свататься к Жанетте Грудзинской. Ту, очевидно, статус супруги наместника Царства Польского удовлетворил в полной мере, и она с восторгом приняла предложение, став в замужестве заодно и княгиней Лович.
— А Михаил?
Граф махнул рукой:
— Есть персоны, которые имеют желание сыграть его карту, но сам Мишка в голове держит только уставы да калибры пушек. К правлению он не тянется и пойдет за братом. С ним Вам как раз будет проще, если Вы ему стреляющих игрушек понаделаете — вернее союзника в начинаниях не будет. Вот только проблема с ним другая.
Аракчеев внимательно посмотрел мне в глаза, словно готовя к какой-то неприятной новости. От такого взгляда стало неуютно. Умеет граф, лишенный даже намека на Свет, нагнать жути, что и мне с моим талантом не снилось.
Но, кажется, я догадалась, о чем речь.
— О нет!
— Увы, Александра Платоновна, есть такая мысль у Павла Петровича. А что — не хочется разве быть невесткой Императора?
— Всю жизнь мечтала, — буркнула я в ответ.
Для кого-то выскочить замуж за Великого Князя было бы даже за пределами мечтаний, но меня такая перспектива совсем не радовала. Даже не говорю о тьме завистников, которые станут в лицо улыбаться, а за спиной шипеть негодующе — демоны с ними, привыкла к косым взглядам. Но Михаил как муж… человек он, может быть, и неплохой, но воспитан, прямо скажем, странно. Нет, он не груб, но к собеседнику не проявляет никакого вежливого интереса, о женитьбе рассуждает как о необходимом по его статусу зле. И как можно представить себе жизнь с таким супругом?!
 
— Алексей Андреевич, если Вы избавите меня от этой участи, то буду Вашей должницей по гроб!
Аракчеев рассмеялся, довольный произведенным эффектом.
— Постараюсь сделать все, что в моих силах. Но в последнее время Павел мало кого слушает, и это беда. Вот что Вы думаете об абсолютизме, Александра Платоновна?
Неожиданный поворот беседы не выбил меня из колеи, поэтому, чуть замешкавшись, я ответила. Благо разговор пошел очень странный.
— Мне сложно сказать, граф. С одной стороны, абсолютный монарх отвечает за дела свои своей жизнью. Он не может перенести ответственность на кого-то другого, пусть даже перед собой и Богом. Его должны готовить с детства к царскому ярму. И если правитель талантлив, то какой смысл его ограничивать во власти?
Аракчеев кивнул, предлагая продолжать.
— С другой… трон переходит по наследству в соответствии с правилами, законами, и никто не даст гарантий, что следующий правитель не окажется…
— Слабоумным, — подсказал граф. — Верно говорите. Вспомним Карла II испанского[3]! Так, может быть, лучше ограничить власть парламентом?
— Вы еще скажите, что правителя должен выбирать народ!
— Кстати, интересно, — оживился Алексей Андреевич, — а представим, что народ выбирает. Кто может быть выборщиком — дворяне, или подлому сословию тоже такое право следует дать?
— Скажете тоже!
Представить себе крестьянство, избирающее правителя, было прямо весело. Странный разговор, развлекается так что ли Аракчеев?
— Ну вот возьмите Соединенные Американские Штаты. Там своих президентов выбирают людишки себе.
— Пусть выбирают, — пожала я плечами. — Ни к чему хорошему это не приведет. Знаете, у меня сразу два возражения против такого устройства государства появилось.
— Интересно послушать.
От паровоза раздался громкий гудок, извещающий о приближении к основному пути, связывающему старую и новую столицы. Там наш состав развернется и понесется обратно.
— Во-первых, выборщиком сможет быть каждый. Оставим то, что у разных подданных будут разные чаяния на власть, и они будут выбирать в пользу для себя, но во вред другому. Но ведь люди все разные, есть умные, но есть, Мани прости, просто дураки. И вот такому дураку предлагаете дать власть избирать для государства правителя? Увольте, но это же бред!
Ничего не ответив, граф улыбнулся, ожидая продолжения.
— Во-вторых, есть у нас несколько претендентов на престол. Один достойный, но бедный, а другой никудышный, но кошель от золота распирает. Кто может охранить государство от того, что второй этот подкупит выборщиков и взойдет на трон? Лучше ли это для всех будет?
— То есть получается по-Вашему, что идеального управления не существует?
Я развела руки в стороны, мол, не я такая, а мысли мои:
— Я не знаю, Алексей Андреевич. Я к власти не стремлюсь, о таких вопросах до прошлого лета и не задумывалась. Может быть, и существует идеальная форма правления, но я такой не ведаю, так что давайте оставим, как есть сейчас.
Здесь Аракчеев расхохотался так заливисто, что и я улыбнулась. Граф вытер выступившие слезы и сказал:
— Ох, Александра Платоновна, раз Вы так говорите, то давайте оставим, как есть. Где уж с Вами спорить! А если серьезно, — и взгляд собеседника стал ледяным, как ветер за дверцей каморки, — то рад я, что Вы не затаили обиду на Павла такую, какая в глупость преступную превратиться может.
Я в возмущении даже привстала с кушетки, но граф одним жестом усадил меня обратно.
— С замужеством помогу — отговорю Государя. С Фатовым помочь сложнее, так что, ежли есть у Вас планы на него, пока потерпите. Вот будет ваш Амур испытан разлукой и кознями, а, может, и остынете оба. Главное другое: на Ваш «Курятник» смотрит наследник, он готов поддержать сие начинание, но условие одно — старайтесь не распространять слухи об этом покровительстве. С Николаем я Вам встречу обеспечу конфиденциальную, поговорите, он готов выделять деньги из своих сбережений. Учтите, что его, как и брата, больше интересуют военные приспособления, от того и отталкивайтесь.