Ночные твари

– Доктор Закари, меня зовут Дилан Астер, а это Лили Риччи. Мы адвокаты по уголовным делам. Мы будем вас защищать.
– Ничего не понимаю. У меня есть адвокат, Чарльз Даффман.
– Вот как? И где же он? Уверен, вы позвонили ему, и он ответил, что приедет, как только сможет, да? Готов поспорить, вы из тех, у кого есть личный адвокат. Вероятно, вы вышли на него через жутко дорогую бредовую систему юридического страхования у вас в больнице?
Закари перевел взгляд с одного на другого.
– Да.
– Если у вас имущественные споры с соседом и вам нужен человек, представляющий ваши интересы, – чудесно, получайте юридическую страховку и, возможно, ваше дело не будет безнадежно испорчено. В худшем случае вам придется нанимать профессиональную юридическую фирму, чтобы переделывать работу. Но уголовное право, доктор Закари, это совершенно другое дело. В уголовном праве все эти люди ни хрена не смыслят. Ваш человек возьмется за дело ради денег и ради того, чтобы засветиться в прессе, но он не будет знать, что делать. Я не имею чести знать мистера Даффмана, но гарантирую, что он не знает этот мир.
Повернувшись лицом к Закари, Астер посмотрел ему в глаза.
– Я знаю, кто из прокуроров скрывает улики, а кто честен. Знаю, кто из полицейских нечист на руку, кто наркоман, принимающий дозу прямо на службе, а кто пытается переспать с подозреваемыми, когда никто этого не видит. Знаю, кто из судей засыпает прямо во время заседания, а кто внимательно слушает каждое слово, и кто попал в судьи только потому, что приходится племянником какому-нибудь политику. Кстати, вы ведь знаете, что в Неваде есть смертная казнь, так?
От него не укрылось, как у Закари шире раскрылись глаза и участилось дыхание.
– Мм… нет. Нет, я этого не знал.
– Так вот, возможно, вам светит высшая мера. По дороге сюда я ознакомился с вашим делом. Вас обвиняют в убийстве одной женщины, попытке убийства вашей подруги, с которой вы вместе жили, и, возможно, в похищении четырнадцатилетней девушки. Уж если это дело не тянет на «вышку», тогда даже и не знаю, что на нее тянет. Вы не можете довериться Чарльзу Даффману, который, вероятно, занят крупными выплатами по ДТП. Он не тот, кто будет делать то, что для этого дела нужно. Он не станет неделю следить за следователем, ведущим расследование, выясняя, есть ли у того связь на стороне. Не станет опрашивать соседей Кейти Фарр, выясняя, не видели ли они кого-нибудь подозрительного, слоняющегося рядом с домом. Даффман не будет этим заниматься, а мы будем. Причем сделаем это совершенно задаром.
– Вы собираетесь работать бесплатно? И зачем вам это нужно?
– Буду с вами откровенен: чтобы идти вперед, нам нужно абсолютно доверять друг другу и быть искренними. Я займусь этим ради того общественного резонанса, который вызовет ваше дело. Только об этом и будут говорить во всех новостях по телевизору, пока будет продолжаться судебный процесс. Вы станете знаменитым – увы, с плохой стороны, – и ваш защитник получит много внимания, а следовательно, много новых клиентов.
– Значит, вы будете защищать меня за саморекламу, так? – Закари фыркнул. – Не слишком ли мелковато?
– Эта причина хуже той, по которой вас стал бы защищать мистер Даффман?
Закари ничего не ответил.
Астер подсел к нему на нары.
– Я великолепно знаю свое дело. И реклама сработает для меня только в том случае, если я одержу победу и вы выйдете из зала суда. Если я проиграю на глазах у всего мира, ко мне вряд ли выстроится очередь потенциальных клиентов. Так что наши интересы полностью совпадают.
– Доктор Закари, – подхватила Риччи, – Дилан – лучший адвокат, какого я только знаю. Мы с ним вместе работали в службе общественных защитников, и знаете, чем он там прославился? Тем, что не проиграл ни одного дела. И это далеко не то же самое, как когда прокурор говорит, что не проиграл ни одного дела, потому что он может выбирать, какие дела представлять в суд, а по каким договариваться. Многие частные адвокаты отказываются от сложных дел или прогоняют своих клиентов, если те не делают то, что они им говорят. Но общественный защитник вроде нас обязан брать все порученные ему дела, и мы доводили практически все дела до суда, потому что не могли отказаться от клиента, если тот требовал судебного разбирательства. Мы вынуждены были браться за самые сложные дела, за дела с самым плохим раскладом, и Дилан ни разу не проиграл. Ни разу.
 
Астер подался вперед, поставив локти на колени.
– Я смогу выиграть это дело.
Закари посмотрел на Риччи, затем на Астера.
– Хорошо… – Он кивнул. – Хорошо.
 
Глава 35
 
Астер попросил Закари подписать соглашение о юридическом представительстве, которое распечатал для него Билли. Затем он сказал Билли проследить за тем, чтобы в электронном журнале тюрьмы появилась запись о том, что у Закари есть защитник, и тогда другие адвокаты уже не смогут к нему приходить.
Вернувшись в кабинет, Риччи запросила материалы и выяснила, что дело Закари собираются передать в федеральный суд. Федеральное большое жюри собиралось дважды в месяц во вторник утром – то есть в данном случае завтра.
Федеральное большое жюри – это то, что в Соединенных Штатах может считаться профессиональной коллегией присяжных. Представители защиты на заседания не допускаются. Прокурор представляет большому жюри улики, доказывающие обвинение; он имеет право вызывать любых свидетелей. Задавать свидетелям вопросы разрешается только прокурору, что побудило председателя нью-йоркского апелляционного суда Сола Уочтлера изречь свою знаменитую фразу о том, что большое жюри возбудит дело и в отношении сэндвича с ветчиной.
Астеру всегда хотелось обойти правило, запрещающее защитнику присутствовать на заседании большого жюри – и вот наконец представилась прекрасная возможность…
Риччи пару часов оставалась с ним в кабинете, терзая ФБР и федеральную прокуратуру с целью выяснить, какие доказательства имеются у обвинения. Разумеется, пока никто не был обязан предоставлять такую информацию, но порой разговор с секретарем или делопроизводителем, с кем ты в хороших отношениях, помогает получить доступ к отчетам полиции и ФБР.
После ее ухода Астер запер кабинет и отправился обратно в тюрьму.
Он приехал во время ужина, но заключенные блока «C» были вынуждены питаться у себя в камерах. Полицейский, проводивший Астера, спросил, понадобится ли комната для переговоров. Адвокат отказался. Он пришел к выводу, что – по крайней мере сначала, когда доверительные отношения между клиентом и защитником еще только устанавливаются – клиенты открываются быстрее, если говорить с ними в их камере.
Астер бросил взгляд на поднос с едой на полу камеры Закари: раскисший сэндвич, чипсы и морковь.
– Прошу прощения за то, что помешал вашей трапезе.
Он сказал «трапеза» и мысленно взял на заметку в следующий раз высказаться менее церемонно. Первые двенадцать лет своей жизни Астер провел в Западной Вирджинии, и всю остальную жизнь, похоже, он старался избавиться от акцента и выражений, глубоко укоренившихся в нем. В суде Астер внимательно следил за тем, чтобы не перейти на характерное западновирджинское гнусавое произношение.
– Ничего страшного, – ответил Закари. – Все равно не смогу это есть. Знаете, я замечаю, что вы постоянно поправляете воротник, закрывая шрам. Хороший специалист по пластической хирургии сможет избавить вас от него; шрам не такой уж и глубокий. Кстати, от чего он?
– Как-то раз столкнулся с полицейским, оказавшимся не слишком вежливым… Но я здесь для того, чтобы поговорить о вас. – Астер подсел ближе. У него в руках был блокнот; достав из кармана ручку, он сказал: – Завтра большое жюри. Знаете, что это такое?
– Не совсем.
– Будет от шестнадцати до двадцати трех присяжных, которые заслушают свидетельства, представленные обвинением, и примут решение, достаточно ли этого для того, чтобы предавать вас суду. Присяжные прошли соответствующую подготовку, после своего назначения они занимаются этим на протяжении восемнадцати лет, так что знают, как решать такие вопросы быстро. И в основном принимают решение принять обвинения – передать дело в суд. В основном – но не всегда.