Дело о Черном Удильщике (СИ)
Прошли столетия, и бог загрустил. Заскучав по любимой, он решил вновь пуститься на ее поиски. Время шло, сменяя эпохи: возводились новые города, на место свергнутых правителей приходили новые, и только море оставалось прежним. Мотаясь по всему свету, владыка заглядывал в каждый доступный ему уголок, пытаясь учуять запах желанной души. Но, как бы он ни старался, как бы ни хотел, больше никогда не смог отыскать ее…'
Скрип открываемой двери заставил Койкана Лаврака отвлечься от чтения. Он захлопнул книгу сказок и взглянул на Сибаса, который выходил из комнаты Марии. Увидев взволнованное лицо брата, Черный Удильщик сдвинул брови к переносице.
— Выкладывай, — отрезал он.
— Койкан, мне очень жаль, — снимая с шеи стетоскоп, тихо произнес Сибас, — но, если не отнести девочку в заводь, завтра она задохнётся.
Удильщик вскочил с кресла и за три больших шага преодолел разделявшее их расстояние.
— Думай, что говоришь! — злобно прошипел Лаврак, хватая Сибаса за грудки. — Я не допущу, чтобы моя дочь гнила в нечистотах!
Он чертыхнулся и, отпустив брата, отвернулся от него.
— Значит, ты сделаешь это снова, — вздохнул врач, накидывая на плечи пальто.
Он направился к выходу и, задержавшись в дверях, сочувственно посмотрел на старшего брата, который снял трубку телефонного аппарата и набрал номер.
— Макрурус, поезжай в Пучину на улицу Гребенчатого Тритона в Дом прощания. К вечеру привези сосуд перелома. Не беспокойся, я уже давно обо всем договорился.
Сибас плотно прикрыл за собой дверь, но в щель успели проскользнуть последние слова, которые Койкан произнес в трубку:
— Опоздаешь — убью.
Черный Удильщик заглянул в комнату дочери и, увидев, что та не спит, зашел и присел на край кровати. Мария была бледна, она сильно похудела за последние дни, губы ее потрескались, а глаза, прежде ясные, сильно помутнели. Отец поправил золотые волосы девочки, которые лезли ей в лицо. Внимательно оглядев отца, Мария вдруг попросила:
— Знаю, что ты не любишь вспоминать, но расскажи, какой была мама? Я почти не помню ее.
— Она была красивой, — начал Койкан, помогая дочери приподняться. — Такой же, как ты.
— Нет, папа, я хочу знать, каким человеком она была?
Койкан посмотрел в бесцветные глаза дочери и отвернулся:
— Она была упрямой, своенравной и никогда меня не слушала.
— Но ты все равно любил ее, правда? — Мария закашлялась и, восстановив дыхание, добавила: — Как в той сказке о влюбленных.
Черный Удильщик поднял голову и внимательно посмотрел на свою двенадцатилетнюю дочь. Кажется, в этот момент он понял, почему девочка так любила эту историю. Мария знала, что никогда не влюбится, не выйдет замуж и не познает многогранной прелести жизни — все это отбирала у нее болезнь. Но история, написанная на страницах старой книги, позволяла слегка коснуться желаемого будущего и дарила слабую надежду на чудо.
— Я любил ее гораздо сильнее, чем герои этой глупой истории, — улыбнулся Черный Удильщик.
— Ничего она не глупая, — возразила девочка, и глаза ее начали закрываться от усталости.
Койкан поцеловал дочь в щеку и прошептал:
— Сегодня ты почувствуешь себя немного лучше, милая, обещаю.
Он поправил подушки, уложив девочку так, чтобы ей было удобно, и вышел из комнаты.
Утонув в мягком кресле, Лаврак погрузился в воспоминания. Они заклубились вокруг, и он, отгоняя туман, размахивал руками, пытаясь отыскать дорогу в реальность. Неожиданно из серого облака вынырнуло красивое женское лицо, и Лаврак замер, узнавая раскосые глаза и золотые вьющиеся волосы.
— Анна, — одними губами произнес Черный Удильщик и взял жену за руку. Ладонь была живой и теплой.
Женщина в простой ночной сорочке развернулась и повела мужчину за собой. Память моментально обнажила то, что Койкан отчаянно хотел бы забыть. В следующую секунду видимый свет померк и темнота, разливаясь, утопила пространство, оставив вдалеке лишь два движущихся силуэта. Образ женщины исчез, и Лаврак, оглядевшись по сторонам, против воли зашагал навстречу воспоминанию. Его ботинки промокли и тяжело чавкали, а костюм утратил презентабельный вид, провисая под тяжестью влаги. Приблизившись к людям, Койкан узнал в них себя и свою жену. Отступив на два шага, мужчина с болью наблюдал за знакомыми движениями. Тишина взорвалась, и ее сменил дикий крик извивающейся в емкости с водой женщины:
— Койкан, прошу тебя, не надо! Я хочу остаться собой!
Она цеплялась за руки своего мужа, а он с силой надавливал на хрупкие плечи, пытаясь погрузить Анну в воду. На его лице не было ни капли сострадания — только решимость.
— Ты не можешь так поступить со мной! — в исступлении кричал Лаврак, топя женщину в прозрачном сосуде. — Я смогу все исправить! Почему ты не веришь мне⁈
Золотые пряди, мелькнув, скрылись под водой. Черный Удильщик минуту удерживал жену, которая яростно сопротивлялась, царапая его руки. Вскоре ее хватка ослабла и на поверхность вырвалось несколько пузырей воздуха. Всюду была разлита вода, волосы мужчины прилипли ко лбу. Лаврак тяжело дышал. Отпустив женщину, он вынул дрожащие руки из емкости и глянул сквозь боковую стенку: Анна, широко раскрыв рот, покачивалась внутри. Ее безжизненные глаза были устремлены вверх.
— Нет, нет, нет, — повторял Койкан, водя руками по стеклу. — Пожалуйста, милая!
Вдруг жабры на шее женщины разомкнулись, и она протяжно заверещала, повернув голову к Черному Удильщику…
Лаврак очнулся и, резко взмахнув руками, сшиб телефонный аппарат с рядом стоящего столика. Тот звякнул, с грохотом упал на пол, трубка кувыркнулась, и комнату заполнил звук нескончаемого протяжного гудка. В дверь постучали, и Койкан, вытирая лицо от пота, произнес:
— Входите.
Осторожно открыв дверь, в гостиную зашел Макрурус.
— Сосуд перелома доставлен, господин. — И, замявшись, прибавил: — Надеюсь, я не опоздал?
Удильщик глянул в окно и увидел, что на город опустились густые сумерки. Проигнорировав глупый вопрос, мужчина отдал распоряжение:
— Несите туда. — И указал на соседнюю дверь рядом с комнатой дочери. — Живее!
— Папочка, что там за шум? — спросила Мария, увидев в проеме отца.
Койкан подошел, откинул одеяло и молча взял девочку на руки. Дочь была легкой, словно морская пена. Она не задала вопросов, и Лаврак прочитал во взгляде смиренное понимание, присущее только взрослым. Аппель распахнул перед начальником дверь в соседнюю комнату и тяжело вздохнул, привалившись к стене.
— Вон отсюда, идиот! — рявкнул на него Удильщик, и громила поспешил удалиться, что-то обиженно бубня себе под нос.
— Не бойся, милая, — успокоил отец, погружая девочку в прозрачный сосуд, наполненный теплой водой, — это ненадолго.
Белая сорочка вмиг пропиталась влагой и потемнела, прилипая к худому телу. Девочка вцепилась в шею отца, не желая отпускать ее.
— Я боюсь, — прошептала Мария, и по бледным щекам потекли слезы. — Папа, я не хочу умирать.
Черный Удильщик на секунду застыл, поджал губы и пообещал:
— Ты не умрешь. Я этого не допущу.
Девочка схватилась за борта прямоугольного сосуда, отняв руки от шеи отца, и погрузилась по пояс в воду. Койкан легонько надавил на маленькое плечо:
— Нужно по жабры, милая.
Девочка зарыдала, но послушно ушла под воду, оставив на поверхности только голову. Волосы поплыли, извиваясь, словно множество крошечных золотых угрей.
— Хочешь, я почитаю тебе твою любимую сказку? — подбирая слова, предложил Удильщик. Он с горечью смотрел на измученного болезнью ребенка: слезы текли из полузакрытых глаз, скатывались в прозрачную воду и бесследно исчезали, растворяясь в ней.
— Не хочу, — тихо проговорила Мария и пристально взглянула на отца. — Я не буду сопротивляться, как она, можешь не переживать. Не высунусь, не подвергну себя опасности. Только, пожалуйста, папа, оставь меня одну.