Утро под Катовице (СИ)

Андрей Иванович, а почему Вы так расстроены, Вы что не хотите воевать? Ещё один орден заработаете! Вот если бы меня взяли, я бы та́к радовался!
Я улыбнулся этой детской непосредственности, но не стал жалеть его психику и ответил:
Да так, вспомнилось… Знаешь, когда человеку осколком вспарывает живот, то наружу вываливается все дерьмо в перемежку с кровью, а еще выползают черви, глисты то есть…
Василий, не дав мне договорить, согнулся пополам и его вырвало на пол. Слегка наклонившись вбок я взглянул на лужу извергнутых из студенческого желудка харчей, и прокомментировал:
Вот сразу видно, человек дома живёт, мамка хорошо кормит… морковку на завтрак даёт…
Тут бедного паренька, один за другим, поддержали ещё четверо молодых студентов, стоявших поблизости, предоставив на всеобщее обозрение содержимое своих желудков. Можете себе представить, какую живописную картину застал преподаватель физики, вошедший так не вовремя в кабинет перед началом урока.
По окончании первого часа занятий я вновь поднялся в кабинет директора и, к моей радости, застал его на месте.
Здравствуйте, Пётр Апполонович! — Вежливо поздоровался я, войдя в кабинет.
А, Ковалев! Заходи, присаживайся! — директор оторвался от прочтения утреннего номера правды и жестом указал на стул. Дождавшись, пока я сяду, спросил, — По какому вопросу?
В армию меня снова забирают… если быть точным, отзывают из резерва, — ответил я, протягивая предписание, — У меня есть два дня, поэтому, если возможно, хотелось бы сдать зачёты и экзамены досрочно, так как я полностью готов и не хотелось бы уходить с долгами.
Понятно… — задумчиво протянул Петр Апполононович, читая документ, — полагаю, что это вполне возможно. Давайте сделаем так: Вы идите на своё текущее занятие, а я тем временем поговорю с преподавателями. Предписание пока оставьте у меня, надо снять копию. Подходите на следующей перемене, там поговорим более предметно.
Удовлетворённый предварительными результатами беседы, я вышел из кабинета и отправился на занятия по истории. Студенты более не проявляли восторга при моём появлении, избегая встречаться со мной взглядом, что меня вполне устраивало. Просидев положенные сорок пять минут под рассказ Татьяны Харитоновны — пожилой женщины с короткими седыми волосами — о восстании краснопресненских рабочих, я вновь поднялся к директору, которого застал в приёмной у стола секретарши за прочтением каких-то бумаг. Увидев меня, он сразу перешёл к делу:
По математике и биологии Вам поставят пятерки автоматом, по химии Иван Иванович готов Вам автоматом поставить четверку, Бальхевич настаивает на экзамене по физике, уж очень его огорчил сегодняшний инцидент. Я конечно, понимаю, как порой раздражают Вас восторженные юнцы, не нюхавшие пороха, сам ведь воевал в гражданскую, но… помягче надо, помягче.
Прошу простить за несдержанность, как-то само собой получилось. А химию можно сдать? Полагаю, что моих знаний достаточно на «отлично».
Можете, кстати у Смирнова сейчас окно, он должен быть в лаборатории, так что, если уверены в своих силах, идите прямо сейчас. Да вот, возьмите, — он протянул мне военное предписание, — копию уже сняли.
Взяв бумагу, я положил её в портфель и направился в химическую лабораторию, где, в полном соответствии со словами директора, застал преподавателя химии Ивана Ивановича Смирнова, тридцатилетнего мужчину с ничем не примечательной рабоче-крестьянской внешностью. Тот, увидев меня на пороге, сразу понял, зачем я явился:
Доброе утро, Андрей Иванович! Всё-таки пятерку получить желаете?
Вы правы Иван Иванович! Именно! — подтвердил я его догадку.
Тогда присаживайтесь! Сразу предупреждаю, что химия предмет для автотехника важный и для отличной оценки Вам надо будет постараться. Итак начнем с химических свойств железа…
Через сорок минут я покинул лабораторию с пятёркой в зачетке, ради которой пришлось изрядно потрудиться, аж вспотел, хотя в техникуме было довольно прохладно. Поразмыслив, на уроки я решил больше не ходить, а перекусив в столовой, сдать экзамен по физике. Однако этот план пришлось корректировать, так как не скрывающий неприязни Бальхевич сказал, что сможет уделить мне внимание только на следующий день после двух часов. Гнида. В результате, из-за злобной вредности физика, я уже к двенадцати часам прибыл на Алексеевский рынок, где, периодически пресекая поползновения карманников, приступил к покупкам, начав с вместительного сидора (вещмешок который выдали в НКВД, был маловат для моих планов). Далее я приобрел телогрейку из овчины, пару белых шерстяных женских чулок, вязаный свитер, два десятка выделанных беличьих шкурок, две пары шерстяных носков и три килограмма шпика. Упаковав свои покупки в сидор, я отправился в общежитие, где вооружившись нитками и иголками, приступил к шитью. Первым делом, потратив два часа времени, из женских чулков сшил себе двухслойную балаклаву. Благодаря тому, что окружность женского бедра близка к размеру мужской головы, получилось довольно неплохо. Гораздо больше усидчивости у меня потребовало изготовление налокотников и наколенников из беличьих шкурок, с которыми я, под заинтересованными взглядами соседей по комнате, провозился до шести вечера. За это время Ваня Прохоров успел рассказать, что моя байка про распоротые животы стала очень популярной в техникуме, вызвав около трёх десятков рвотных приступов у наиболее впечатлительных студентов и студенток. А преподаватель по биологии на занятиях подробно прокомментировала этот рассказ с научной точки зрения.
 
Не знаю, чего эти городские такие нежные, пожили бы в деревне, отмыли бы раз свиные кишки от дерьма, так у них эта дурь бы и прошла, — закончил на оптимистичной ноте парнишка.
Далее у меня по плану было посещение любовницы, к которой я пришёл в половине восьмого с бутылкой вина и конфетами. Там меня уже ждал накрытый стол, но добрались мы до него только спустя полчаса, проведенных с большим удовольствием в постели. Сев за стол и положив в тарелку разогретые котлету с жареной картошкой, Леночка сообщила неожиданную новость:
Я в январе уезжаю в Муром, мама заболела, ей тяжело одной, очень просит приехать.
Неожиданно, однако! Некоторое время поразмыслив, я пришел к выводу, что это к лучшему, всё-равно нам надо бы расстаться, а то уже как-то слишком сильно мы сблизились. Не дожидаясь моих комментариев, женщина продолжила:
Знаешь, я ведь, как тогда сбежала, маму и не видела больше, только письма писала… А теперь, получается, еду к ней, а с тобой расстаёмся навсегда, — она спрятала лицо в ладонях и её плечи задрожали.
Пришлось мне бросить недоеденный ужин и утешать плачущую женщину. Весь дальнейший вечер был заполнен пустой грустной болтовней моей Леночки и сексом вперемешку со слезами. А в семь утра мы проснулись и, даже не смотря ни на утреннее соитие, ни на вкусный завтрак, я ушел от любовницы в тягостном настроении, которым она в течении всего нашего свидания щедро со мной делилась. А ведь у меня и без её слёз и соплей настроение было, откровенно говоря, дерьмовое. Кроме того, пришлось ещё пообещать, что и сегодняшний, последний мой вечер на гражданке, я также проведу с ней.
С утра в первую очередь я отправился в продовольственный магазин, придя за пять минут до открытия. Там я купил литр спирта, три пачки плиточного чая и килограмм галет, потом отправился в военторг, где приобрёл флягу, солнцезащитные очки и белую простынь. Вернувшись в общежитие, перелил спирт в купленную флягу и сложил в сидор все то, что должно было мне пригодиться на этой проклятой войне. Много места заняли унты, но без них — никак, а сразу одевать нельзя — не по Уставу. Однако, как я и рассчитывал, вещмешок вместил всё необходимое и ещё осталось место для маскхалата.
До экзамена по физике оставалось ещё три часа, поэтому я не стал терять время, а взяв учебник, погрузился в повторение ранее изученного материала. Освежив в памяти за два последующих часа все пройденные темы по механике, я оделся и отправился в техникум, где первым делом пообедал, а уж потом предстал пред светлые очи Бориса Моисеевича Бальхевича — тщедушного, но очень вредного старика с желтушным лицом. Похоже, он вбил себе в голову, что инцидент со рвотой студентов был заранее спланированным мною актом вредительства, направленным именно против него. А как же иначе ещё объяснить тот факт, что погоняв меня по всем темам в течении полутора часов, заставив решить три заковыристые задачи и убедившись, что придраться не к чему, он тем не менее, нисколько не смущаясь, заявил, что ставит мне четверку, а если я не согласен, то могу в установленном порядке обжаловать оценку. Говорил же что он гнида! Как бы то ни было, но сессия у меня была сдана и можно было не думать хотя бы об этом. Хотя, разумеется, я понимал, что стоящая передо мной проблема выживания на этой проклятой войне гораздо сложнее и важнее, чем досрочная сдача сессии в техникуме.