Салават-батыр (СИ)

— Про то, как я к башкирцам отношусь, в моем манифесте прописано, — сказал тот и, немного погодя, пояснил: — Мне бы, родимый, токмо престол отвоевать, а уж я бы у вас в долгу не остался. Дам башкирцам волю, отыму у заводчиков и возверну им исконные земли. И пущай живут себе на здоровье на приволье да радуются. Тем, кто служить ко мне самоохотно явится, обещано особое мое благоволение. Воздастся им за их верную службу мне, Петру Федоровичу, во благо государства Расейского, во имя деда моего Петра Первого.
Салават с трепетом выслушал многословные заверения Пугачева и проникся к нему еще большим доверием.
— Благодарствую, Ваше величество. Башкорты об этом только и мечтают, — не скрывая своей радости, сказал Салават и поклялся, что будет служить ему до конца.
— Верю я тебе и башкирцам твоим! — воскликнул тронутый до слез Пугачев и, притянув его к себе, крепко обнял и расцеловал.
С той самой минуты Салават Юлаев, как и Кинья Арысланов, вошел в круг его доверенных лиц.
Впоследствии Емельян Пугачев не раз делом докажет верность данному батыру слову, руша и сжигая незаконно отстроенные на отобранных у башкир землях заводы.
С жителями завоеванных поселений самозванец поступал по-разному: по большей части прогонял, кого-то оставлял у себя, а непокорных и провинившихся убивал.
Еще до прихода в ставку Салавата, после взятия одной из крепостей к Пугачеву подвели захваченного в плен капитана Головина.
— Ваше величество, мерзавец ентот над кашеваром своим измывался. Дозволь, батюшка, имущество оного в прибыток войска изъять, а самого вздернуть.
— Валяйте, — махнул небрежно рукой Пугачев и, спустившись с лошади, прошествовал к воротам крепости, перед которыми собралась встречавшая его хлебом-солью местная голытьба.
Едва он приблизился, как поджидавшие его мужики мигом сорвали с себя шапки и повалились ему в ноги.
— Помилуй нас, царь-батюшка!
В то же мгновенье зазвонил церковный колокол.
— Вставайте, детушки! — сказал Пугачев.
Люди, один за другим, стали подниматься с колен и, прикладываясь по очереди к его руке губами, слезно жаловаться на распроклятую свою жизнь.
Наслушавшись их сетований, «батюшка» быстро и легко восстановил справедливость: хозяев-душегубов повелел повесить, а их добро поделить поровну между беднотой и казаками.
Ближе к вечеру в занятом Пугачевым купеческом доме затеяли, как водится, пирушку. В самый ее разгар явились стражники, ведя с собой немолодого человека в бедной, потрепанной одежде.
Высвободившись из объятий прилюдно лобызавшей его девки, Пугачев поднялся со своего места и, пошатываясь, прошел к двери.
— Кого там еще привели? — недовольно спросил он.
— Хлопушу, — ответил один из стражников.
Пугачев широко раскрыл помутневшие глаза и завертел головой.
— Не знаю я никакого Хлопуши. Повесить на первом же суку!
Стражники зашумели:
— Ваше величество, нельзя Хлопушу казнить!
— Помилуйте его, Христа ради!
— Хлопуша — мужик надежный! Я его знаю, — вставил свое слово Максим Шигаев. — За свой век отведал он немало лиха. Клейменый да кнутом битый, не единожды с сибирской каторги убегал. А намедни его с ренбурхского острогу выпустили…
Пугачев слушал их, таращаясь то на одного, то на другого.
— Из острогу, говоришь? — переспросил он, пытаясь разобраться, что к чему. Потом подозрительно прищурился и с ухмылкой произнес: — Вот так прямо взяли да выпустили?!
— Государь-батюшка, меня к вам губернатор с манифестом самолично послал, — вмешался наконец задержанный.
Не владевший грамотой Емельян Пугачев, не потрудившись даже заглянуть в протянутую ему бумагу, скомкал ее и сунул в карман штанов.
— Думаешь, мне неведомо, об чем губернатор твой пишет? — махнул он рукой и, вглядевшись в изуродованное лицо Хлопуши, спросил: — Послу хай, а как тебя по правде кличут?
— Афанасий Тимофеич, фамилия — Соколов.
— Ба, а Хлопушей как заделался? Уж не оттого ль, что много народу ухлопал?
— Оно конечно, хлопать приходилось, царь-батюшка. Да токмо прежде меня Храпушей прозывали…
 
— Ну да, таперича уразумел. Мудрость невеликая, потому как ты и есть храп [66], — махнул рукой Пугачев. — Крепко пометили тебя, однако ж, бояре… — посочувствовал он и, вдруг оживившись, добавил: — Ты мне, брат, лучше вот что скажи. Не желаешь ли ты послужить расейскому ампиратору Петру Федоровичу Третьему, то бишь мне?
— С превеликой охотою, ваше величество! — отозвался Хлопуша, сверкая глазами, отражавшими отблески огней горящих свечей.
— А генерала Рейнсдорпа не убоишься?
Хлопуша выпрямился и, не мигая, ответил:
— Плевал я на енерала! Я вам служить желаю!
— А не сбежишь?
— Никак нет, батюшка! — сказал Хлопуша и стал неистово клясться, что будет служить ему отныне и вовек верой и правдой.
Пугачев вначале осклабился, потом вдруг не выдержал и расхохотался, хлопая его дружески по плечу.
— Ну полно, братец, верю, верю! Чую я, мы с тобой поладим. Такие, как ты, мне дюже нужны, — признался он и плеснул новичку полную чарку водки, которую тот, не сходя с места, залпом осушил.
Пугачев одобрительно кивнул — дескать, наш человек, после чего велел накормить его и дал немного денег, наказав купить новое платье.
Атаману Овчинникову это не понравилось. Едва Хлопуша вышел, как он бросился к Пугачеву с упреками:
— Государь, зря ты ентому каторжному доверился. Уйдет, как пить дать — уйдет. Сперва вынюхает тут все, как да чего, и был таков, напрямки — к енералу, что его подослал. Вздернуть бы плута, покамест не поздно…
— Да чего ты, Андрюха, на его взъелся? По всему видать, Хлопуша — мужик добрый. А и убежит, какой с него спрос. Не велика потеря. Чать, от одного армия наша не оскудеет…
— Ну а с бумагами как быть, которые при ем были? — не унимался Овчинников. — Окромя указа, что губернатор тебе передать велел, он ишо три с собой притащил. Для казаков писанные, чтоб тебя за государя не признавали… Зачем-то по карманам разным рассовал…
— Так ведь Хлопуша самолично их и выложил, не стал утаивать, — с раздражением заметил Пугачев, беря в руки губернаторские бумаги. Пробежав одну из них глазами, как будто читает, он разорвал враз все три листа и швырнул их огонь. — Видал? Вот и вся недолга. Остались казаки без генеральских указов. Уж теперь-то твоя душенька довольна?
Овчинников обиделся.
— Поступай, как знаешь, ваше величество. Воля твоя. Мое дело — предупредить…
Как оказалось впоследствии, Пугачев не ошибся, поверив незнакомцу. Претерпевший за свою жизнь немало лишений и наказаний Афанасий Тимофеевич Соколов, по кличке Хлопуша, подосланный Рейнсдорпом с целью просветить наивных казаков и с их помощью изловить самозванца, многократно оправдывал его доверие. Вместе с жителями деревень, расположенных по берегам реки Хакмар, и вверенными ему людьми он захватил Бугульсанскую и Стерлитамакскую пристани и прошелся по заводам, отстроенным на отнятой у башкир территории, снабдив пугачевские войска оружием, порохом, пушечными ядрами, одеждой и провизией.
Не засиделся в ставке и Салават. Пугачев поручил ему заняться активным вовлечением в борьбу башкирского населения, а сам тем временем пошел на Оренбург.
  
V
 
Узнав о неотвратимом приближении войск Пугачева, губернатор Оренбурга Рейнсдорп едва не лишился чувств. Выйдя из оцепенения, он первым делом распорядился подготовить стены и укрепления к обороне, перенести в город из небольших крепостей боевое снаряжение, продовольствие и фураж. Приняв экстренные меры, генерал созвал на совещание главных чиновников.
 
— Господа, мы с вами оказались в наитруднейшем положении. Как вам известно, главные силы русской армии задействованы на русско-турецких фронтах и брошены на наведение порядка в Польше, — сказал губернатор, задыхаясь. — По этой самой причине центр не может обеспечить нас достаточным подкреплением. Ну а что касается рот, направленных по приказу его сиятельства графа Чернышева из Санкт-Петербурга и Москвы, то лишь сам господь бог ведает, когда оные до нас доберутся! Между тем казачество наше не вполне благонадежно. Участились случаи массовой измены. Войско же самозванца, соответственно, приумножается. Жду прибытия генерал-поручика Деколонга с сибирским корпусом, отрядов казанского губернатора фон Бранта и формирований коменданта Троицкой дистанции бригадира Фейрвара, но надеяться на их скорую помощь пока что не приходится. Такие вот обстоятельства, господа… Давайте же сообща подумаем, как нам быть, что делать. То ли нам своими силами против бунтовщиков от Оренбурга оттеснить, то ли помощи извне дожидаться?