По ту сторону льда

Сегодня по возвращении из Айрлэнгер Харддарк я провел в спортзале пять часов, но не выжал из себя и десятой части энергии, которая во мне клубилась. Арден был прав, со мной происходило что-то странное. Или что-то странное происходило с драконом во мне, который бился о прутья клетки человеческого тела, рычал, рассыпая внутри ледяные искры. В такие моменты ладонь начинала нестерпимо гореть. Ладонь и клочок запястья, на которое заползал изломанный узор чешуи.
Пиликнул напульсник: пришел отчет Стенгерберга.
Он присылал отчеты о ней три раза в день, и мне казалось, что это длится целую вечность.
Двое суток как вечность: остается только гадать, до каких пределов вечность способна растягиваться.
Строчки были скупыми – разумеется, они не могли отразить ее взгляда, когда Лаура Хэдфенгер спускается по ступенькам грязного перехода. Не могли отразить ее жестов, движений, и уж совершенно точно они не могли отразить тонкую хрупкость ее запястий под моими пальцами.
Шелк кожи.
Пульсацию жилки на шее и хриплые вздохи, когда я был в ней.
Припухшие губы.
Тихое:
– То-орн… – на выдохе.
Глаза в глаза.
Сейчас она вся – раскрытая подо мной.
Моя до последнего вздоха.
Я поймал себя на пределе сил, на боевом тренажере-симуляторе ближнего боя, после чего зашвырнул себя в ледяной душ. Дракон внутри снова сходил с ума, и это было основной причиной, по которой я собирался продолжать обороты.
Этот зверь, с которым мы должны быть единым целым, не станет мной управлять.
Хлещущие по телу ледяные струи сейчас ощущались как летний дождь: спустя пару минут тело перестает воспринимать холод и адаптируется. По-хорошему, ни холода, ни жара не существует – настолько, чтобы выбить меня из равновесия. Именно это определяет мое состояние – равновесие и контроль. Которые я создаю сам.
Угрозой этому не будет никто.
«Отмени слежку».
Я отправляю приказ раньше, чем сознание успевает проникнуться им.
Где-то внутри крошатся осколки вырванных кадрами фотограмм – стоящий у ее дома Эстфардхар с букетом цветов.
Харргалахт над небольшой аккуратной грудью. Я не должен его видеть, но я его вижу – чужой знак принадлежности на нежной коже, отблесками полыхающий на ее белизне. И напряженный сосок под тонким кружевом белья.
И судорожный вздох – когда она раскрывается, когда лежит, раскинув бедра, и пламя льется сквозь них, концентрируясь в харргалахт и отражаясь в его глазах.
Что-то с грохотом рушится.
Лед хрустит под ногами, иглами впивается в кожу, шипы ледяных кристаллов вспарывают каждый сантиметр пространства вокруг, чтобы с грохотом обрушиться вниз. Здесь, в тренажерном зале, тоже звуконепроницаемые стены, и когда последняя изломанная панель осыпается крошкой, как кольцо в моей ладони, я наконец-то чувствую вибрацию.
Вибрация напульсника, сообщающая, что звонит Стенгерберг.
Я стою посреди того, что было тренажерным залом, на хрустящих осколках льда.
– Да, – отвечаю коротко.
– Всю слежку? – уточняет он. – Даже фоновую?
– Всю.
Я отключаюсь и иду в душ.
Тот, что в другой части пентхауса, рядом со спальнями.
Тот, который уцелел.
Автоматическая дверь за моей спиной натыкается на ледяные иглы, раздается жалобный хруст.
Который сменяется тишиной.
 
Глава 3
 
Сегодня на Солливер платье стального цвета. Оно идеально вписывается в интерьер и остужает его, по меньшей мере, градусов на десять, если не сказать больше. Для встречи с ней я выбрал ресторан  «Эрхарден», в переводе с древнефервернского «Непокоренная высота». Располагается он на сто четвертом этаже здания, спроектированного Ульрихом Нигельманном. Сюда наравне с нашими знаменитыми высотками и смотровой площадкой комплекса Грайрэнд Рхай водят экскурсии, но даже летом, в лучах заходящего солнца, интерьер сверкает кристалликами заснеженных вершин.
Нам предстоит ужинать в общем зале, на платформе, возвышающейся на четвертом ярусе у панорамного окна величиной в шесть этажей. Когда Ритхарн идет по залу, на нее оглядываются: и мужчины, и женщины. Она – воплощение элегантности, волосы собраны на затылке, только два завитка обрамляют лицо. Из украшений на ней – только серьги, и я могу сразу сказать, что эти серьги созданы из фервернского льда по эксклюзивному заказу в «Адэйн Ричар».
 
– Прекрасно выглядите, Солливер. – Я поднимаюсь ей навстречу, и она улыбается.
– Я ждала, что вы это скажете.
– Я так предсказуем? – Мне снова хочется улыбнуться.
– Нет, просто ваши комплименты – это нечто особенное.
Я отодвигаю для нее стул, а после возвращаюсь на свое место. По ощущениям, Солливер не испытывает ни малейшей неловкости от того, где ей приходится ужинать, с кем ей приходится ужинать, и в каком окружении ей приходится ужинать. Мергхандаров она, кажется, не замечает – как само собой разумеющееся.
– Как прошел твой день, Торн?
Инициативу она тоже не стесняется проявлять, равно как и на «ты» переходит с небывалой легкостью.
– В работе.
– Мой тоже. – Она изучает меню на планшете, благодарит официанта за стакан воды (который выбрала вместо аперитива), но акцентирует внимание на моем взгляде. Мы сталкиваемся ими, и в ее глазах я вижу что-то похожее на то, что мог бы видеть в своем. Сканирующий эффект.
– Съемка? – уточняю я.
– Угадал! – Солливер смеется, и, надо признать, смех у нее весьма заразительный. – Известность отрезает сразу несколько возможных тем для разговора. Например: кем вы работаете, и все в том же духе. Или дело вовсе не в нашей известности?
– Кем работаю я, ты точно знаешь.
– Почти справедливо.
– Почти?
– У меня нет на тебя досье.
Она опускает глаза раньше, чем я успеваю ответить, роняя уголки тени от длинных густых ресниц на высокие скулы. А когда поднимает, интересуется:
– Можешь посоветовать хорошее вино?
– Ты не знакома с картой вин «Эрхардена»?
– Тебя это удивляет?
– Скажем так, немного. – Я открываю электронное меню на первой странице барной карты.
– Как я уже сказала, вчерашний вечер у меня был занят, сегодняшний день – тоже. Ну и потом, о том, куда мы едем, я узнала от Хестора.
Я отправил за ней водителя Лауры. Так или иначе подводя черту под этой страницей своей жизни – и я действительно не вспоминал о ней до того, как прозвучало имя водителя. Нет, не о ней. О снимках, на которых она вместе с Эстфардхаром изучает Рагран.
– У тебя было целых сорок минут, чтобы поинтересоваться меню.
– Целых? – Солливер откидывается назад и смотрит мне прямо в глаза. – Я не привыкла заниматься делами, когда еду расслабляться.
Я выделяю несколько вин, и у нее в меню они перехватывают подсветку.
– Странно, у меня создалось ощущение, что ты привыкла изучать игровое поле.
Она приподнимает брови. Делает это так изящно, что мне невольно хочется коснуться ее лица. Ригхарн все делает изящно. Закидывает ногу на ногу. Подается вперед. Даже бокал с водой поднимает так, будто там уже самое дорогое вино.
– Привыкла, – отвечает Солливер. – Если это критично.
Она отмечает вино двухсотлетней выдержки и еще несколько бутылок, смотрит на меня.
– В остальном полностью полагаюсь на твой выбор.
Мы делаем заказ, и спустя пару минут официант уже расставляет бокалы и добавляет необходимые приборы.
– На чем мы остановились? – спрашивает она, когда мы снова остаемся наедине.
– На критичных узлах игрового поля.
– Ах, да. – Солливер закусывает губу – на миг, а после снова пьет воду.
Воду она пьет так, что я сразу представляю ее губы на своем члене.
– Так что для тебя критично? – спрашиваю, так и не дождавшись продолжения от нее.
– Критично… предположим, тот факт, что ты выбрал столик в общем зале, и что нас сейчас могут видеть все. Ты же хотел, чтобы нас все видели, Торн?
– Для тебя это имеет значение?