Тенор (не) моей мечты (СИ)

Я принеслась на прослушивание. Как обычно, Катя в самый ответственный момент свалилась с острым ларингитом, я отвезла ее в больницу, потому что дома оставлять просто побоялась.
Прилетаю на базу. Дверь закрыта. Никого нет. Дежурный охранник глядит на меня, как на дуру. Мол, простите, но их сегодня и не было. У супер-звезд что-то там произошло такое, внутренне-конфликтное. Что? Не в курсе. Где? Тем более не в курсе. Уж извините, меня о вашем приезде не предупредили. Наверное, забыли. Вы ж знаете, у них такой график напряженный, маму родную забудут.
И вот стою я под дождем, как нарочно. Дочь в больнице, муж — непонятно где, решает проблемы родного коллектива. И на звонки всяких утомляющих его жен не реагирует. Ни он, ни Лева, никто, короче. Куда-то их унесло, где абонент не абонент.
Зато прекрасно среагировал Владлен, которому пиар-менеджер «Крещендо» информацию о моем несостоявшемся прослушивании и сдала. Невзначай так, чисто случайно.
Вроде бы — ничего особенного. Вроде бы — просто рабочие моменты. Земля ведь не сошла с орбиты, и все живы — чего же так убиваться?
Ну, подумаешь, за спиной еще несколько месяцев хихикали: «Боже мой, это та самая певичка, которую даже муж в своей собственный проект пристроить не смог». Ну, подумаешь, любовница мужа, блондинистая Дана, заявилась ко мне домой, и сочувственно объясняла, что никто не виноват, просто так вышло. И Артурчик тут вовсе не при чем.
И вишенкой на торте — когда я дозвонилась до «Артурчика» на следующий день, то он… терпеливо. О! Как божественно терпеливо сказал:
— Нюсенька, котеночек. Тут у нас… проблемы. Давай не сейчас.
Вот как-то так люди перестают общаться. Просто понимают — без истерик, с холодной головой и решимостью, которой они до этого момента и не обладали вовсе — что ВСЕ. Какое страшное слово «ВСЕ». Какое соблазнительное.
Все.
И ты сама по себе. И больше не разочаровываешься, потому что и не надеешься.
Все.
И тебе надо перенести боль один раз, отрезать и откинуть, чтобы не дергало больше…
Все.
И мне ведь было хорошо в этом «ВСЕ», целый год хорошо и спокойно.
И что теперь?
— Мама! — я понимаю, что меня теребят, тормошат и прижимают к себе.
— Мама! Ты что?
И голос у моего ребенка испуганный-испуганный. А я не то, что успокоить ее не могу. Я вдохнуть толком не могу. Как тогда, когда из моего дома наконец ушла торжествующая девка, что спала с моим мужем и «забыла» предупредить меня об отмене проекта…
— Сейчас, — шепчу я. — Сейчас.
— Я его убью! — слышу я голос Кати.
И качаю головой. Все кружится и кружится. И такие замечательные звездочки в глазах. Ух, красота.
— Нельзя, — все-таки удается сказать мне. — Папу убивать нельзя.
Поднимаюсь — оказывается, я просидела непонятно сколько на полу в прихожей. Ну, хоть халат накинула.
— Мама! — злится Катя, но сдерживается и говорит тихо — значит, я действительно погано выгляжу. — Вот как вас с отцом понять?
— Может, нас не надо понимать? Надо просто любить?
— Шутит она…
Я даже не делаю привычного замечания о том, что говорить «она» при присутствующем человеке неприлично. Капаю себе успокоительного. По капле на год жизни.
— Мне показалось, что вы помиритесь.
Теперь слезы на глазах у дочери.
— Кать…
— Дураки вы! — кричит она — Вы — дураки. А как же я?
Мы обнимаемся. Крепко-крепко. И вся моя злость куда-то улетучивается. Нет, не то чтобы я собиралась мириться с Артуром или пускать его в дом. Хватит. Рискнули, схлопотали по новой — и будет. Но…
Живем дальше. И радуемся. Несмотря ни на что.
Я разогрела еды, послушала рассказ об уроке вокала с нормальным преподом.
— И Маша эта — ничего, — снисходительно добавила дочь.
Я покивала, налила нам обеим ромашкового чая. И только собралась предложить посмотреть какой-нибудь сериальчик на ночь… как…
— Трьяяям! Дзииии! Уы-ы-ы! Трьям! — раздалось во дворе нашего благопристойного, новенького, огороженного заборчиком дома.
Мой бог, что за фонящий звук… «Две гитары за стеной жалобно заныли…»
Чей-то мат в микрофон, на итальянском, голос Артура: «Че за фигня с техникой?» В ту же тональность сработала сигнализация у машины под окном…
 
Нет-нет-нет-нет! Меня здесь нет!
— Любимая! — через мгновение уже с нормальным звуком услышала я голос Артура. — Эту песню я посвящаю тебе.
Господи, пожалуйста, пусть этот придурок не скажет, кому именно он посвящает перфоманс, а! Есть надежда, что соседи не поймут, к кому пришло счастье вдруг, в тишине. Мне ж тут еще жить. Я очень, по крайней мере, на это надеюсь. Как же квартиру менять не хочется!
И под окном грянуло. В весьма и весьма оригинальной аранжировке.
Нет, конечно, для признания в любви и примирения «Есть в графском парке черный пруд» подходило просто изумительно. Ну, что в тему — то в тему… Страдания пьяного Атоса по уничтоженной любви — то, что доктор прописал.
Пели хорошо, на два голоса. Непонятно только кто был второй — с жутким акцентом, но роскошным и странно знакомым голосом. Загадку эту я решила не разгадывать. И к окнам не приближаться. Еще бы надо свет выключить, чтобы не палится. И прикинуться, что никого нет дома.
Я рычала, Катя хихикала. А вот когда раздалось вступление к следующей песне, я поднялась.
— Ты куда? — подскочила дочь, показывая, что готова идти хоть на край света, но с мамой. Хотя в этой ситуации, видимо, и с папой тоже.
— Топор поищу, — отозвалась я под бесподобное исполнение «Моя любовь живет на пятом этаже…»
— А у нас есть топор?
— Нет. Но вдруг найду. Почему вот в приличном доме — и топора нет… Плохо.
«Спокойного сна…» — разносилось между домами. Акустика у нас тут хорошая, далеко артистов слыхать. Даже странно, что их еще не поливают матом и не закидывают яйцами из окон.
Я заскрипела зубами.
— Ты ж говорила, что папу убивать нельзя.
— Это тебе нельзя. По статусу не положено. Он твой отец.
Гогот Кати.
— Что смешного?
— Люк! Я твой отец…
— Я сейчас за топор перейду на темную сторону! А ты оставайся, юный падаван.
Странно, но в какой-то момент я… начинаю прислушиваться к концерту. Я не слышала, очень давно не слышала, чтобы Артур пел вот так. Фигню всякую, «Машину времени» вперемешку с «Битлз» и какой-то еще импортной попсой. Как ему хочется, как ему удобно. Просто в кайф. Пусть и на морозе, черт его дери…
Катя уже была у окна с телефоном, распахнула створку. И снимала, высунувшись из окна по пояс.
— Жаль, не сначала, — проворчала она в короткой паузе между «Анна, ma belle» (бывшей «Michelle», авторства Маккартни) и «Memory» (из «Кошек», моей несбывшейся мечты).
Первые песни концерта она не записала, а вот триумфальное появление полиции с веселыми сине-красными огоньками где-то на шестом номере вольной программы — вполне себе.
— Мама! — испугалась Катя.
— Ничего им не будет, — махнула я рукой.
Но… сколько там дают солдатам, чтоб одеться? Минуту? Вот через нее, родимую, мы уже неслись с пятого этажа вниз, перескакивая ступеньки.
Упаковали певцов быстро. К тому моменту, как мы выбежали из подъезда, машина уже выезжала со двора.
— Инструменты! — вздохнула Катя. — Усилок. И гитары недешевые…
— Сначала спасаем их, — распорядилась я.
И мы стали таскать в квартиру технику с детской площадки. Ощущая себя при этом… странно. Особенно странно было, когда к нам присоединился сосед с первого этажа, бритый наголо владелец злобного пинчера, со словами:
— Менты совсем оборзели. Нормально мужики пели! Душевно! Ваши?
— Ага, — кивнула Катя. — Наши.
— Жаль, Людка моя не слышала. Ей бы понравилось.
 
* * *
Вот так живешь-живешь на одном месте уже лет семь, а где родное отделение полиции, узнаешь чисто случайно. Февральской ледяной ночью. С помощью Гугла и все того же соседа. Ой, зря отказалась от того, чтобы проводил. С соседом и пинчером оно было бы как-то попроще.