След сломанного крыла

— У нее нет будущего, — быстро говорит Радж. Он трясет листком перед лицом Марин. — Вот все, что у нее есть.
— Мы покажем ее врачу, — решает Марин, вспомнив о карточке, небрежно брошенной в ящик стола. — Карин рекомендовала мне хорошего психотерапевта. Я могу договориться на время после занятий.
— Ты этого не сделаешь, — произносит Радж, суживая глаза. — Это не обсуждается. Я принял решение.
— И когда же ты уверовал в то, что это твое дело — принимать решения? — спрашивает Марин.
— Когда понял, что ты делаешь все не то и не так, — Радж аккуратно складывает листок и кладет его в верхний ящик своего стола. — Если тебе не нравится мое решение, тем хуже для тебя. Другого выхода у тебя нет.
— Это твоя первая ошибка, — говорит Марин. Ее мысли в смятении. — У меня всегда найдется выход, — она наконец осознает то, чего не могла осознать раньше, ясно видит то, чего старалась не замечать со своей первой брачной ночи. — Если мы с тобой не сойдемся во мнении насчет Джии, у нас не останется ничего общего.
Она начинает продумывать дальнейшие шаги: отдельные комнаты, разные счета в банке. Все, что может разделить их жизни.
— Ты хочешь разойтись? — спрашивает Радж. Слова с трудом вырываются из его горла. Он смотрит на нее с явным недоверием.
Марин понимает, что они затерялись в лабиринте, из которого нет выхода. Они все время поворачивают не туда. Каждый угол в этом лабиринте оказывается тупиком. А если даже там и был выход, теперь его нет. Он разрушен их взаимным недоверием, их самоуверенностью, убеждением в собственной правоте. Гордыней в чистом виде, за которую приходится платить слишком высокую цену. И она молчит.
— Неужели для тебя это так просто? — спрашивает Радж.
— Когда речь идет о моей дочери, все остальное отступает на задний план, включая и нас с тобой.
Плечи мужа тяжело опускаются; похоже, он принимает ее решение без борьбы.
— Если это действительно так, значит, я обманывался все эти годы. Я думал, у нас семья. Теперь я вижу, что это была всего лишь игра.
У Раджа звонит телефон. Он поворачивается к жене спиной и отвечает на звонок.
* * *
Идет дождь. В районе залива бывает четыре времени года — солнечное, еще более солнечное, дождливое, еще более дождливое. Сегодня дождь идет стеной и ослепляет любого, кто осмеливается выйти на тропу войны. Марин, сидящей в своей машине, он дарит передышку. Дворники на полной скорости двигаются по ветровому стеклу, но они не в состоянии остановить дождевые потоки, струящиеся по стеклу. Уставившись на телефон, она раздумывает, кому можно было бы позвонить.
Она общается с множеством своих коллег и подчиненных, но никому из них нет дела до ее горестей, потому что ей никогда не было дела до их бед. На рождения, смерти, свадьбы и другие радостные и печальные события она реагировала парой дежурных фраз, лишь на мгновение отрываясь от работы. Ни разу она не удосужилась спросить, как себя чувствует ее сотрудник, не может ли она чем-то ему помочь. Теперь, когда она сама нуждается в помощи, никто не протянет ей руку помощи, никто не выслушает ее. Она одинока, потому что годами отказывалась быть рядом с людьми, когда это требовалось.
Реинкарнация — главный принцип индуизма. В детстве Марин и ее друзья любили игру, где каждый угадывал, кем или чем были остальные в предыдущих жизнях. Они выдумывали все что угодно — от принцесс и кинозвезд до тараканов, самой низшей ступени перевоплощения.
— Ты должна была быть мужчиной, — сказала Марин одна из ее самых близких подруг, когда они сидели в ее домике, построенном из глины и кирпича, и смотрели, как снаружи бушует муссон.
— Точно, — согласились с ней остальные.
— Почему вы так думаете? — спросила Марин, перебирая свои волосы, перевязанные лентой. — Разве я похожа на мальчика?
— Нет, — ответили они ей. — Но ты никому не позволяешь говорить, что тебе делать.
— А почему я должна кому-то позволять это? — спросила Марин уверенным тоном. — Только потому, что я девочка?
 
Марин ненавидела подчиненное положение женщины в их культуре. Это была обычная практика: мужчины владели женщинами. Мужчины были высшими существами: они считались более умными и более сильными. От женщин, вне зависимости от их возраста, требовалось подчиняться мужчинам и следовать их диктату. Они должны были покрывать голову в знак уважения, просить у мужчин разрешения покинуть дом, им очень редко разрешалось получить высшее образование. Именно поэтому Брент бросил все и уехал из Индии; такую жертву он принес своим дочерям. Для лучшей жизни им необходимо было хорошее образование.
В тот день Марин уверяла подруг, что, если и была мужчиной раньше, никогда не станет им опять, ни в одной из следующих жизней. Когда они спросили почему, она ответила со всей уверенностью, происходящей от незнания:
— Потому что это слишком легкий выход. Мне нравятся более сложные пути, потому что тогда узнаешь, кто ты такой на самом деле.
Она не могла предвидеть, каким тяжелым окажется этот путь, как Брент будет, пользуясь своим положением главы дома, держать над ней горящий факел, всегда готовый опалить ее, если она не подчинится. Эта угроза была такой сильной и реальной, что, если бы ее сейчас спросили, кем бы она хотела стать в следующем перевоплощении — мужчиной или женщиной, — Марин ответила бы: никем. Она бы предпочла вовсе не возрождаться.
 Рани 
 
Она родилась для того, чтобы давать жизнь другим. А еще для того, чтобы вести домашнее хозяйство. Сколько помнила себя Рани, ее всегда обучали премудростям домоводства: шить белье, правильно складывать его, делать роти идеально круглыми. Она сама и другие девочки, которых она знала, постоянно усваивали эти уроки с того времени, как выговаривали первое слово.
Рани слышала, как ее братья говорили о школе, о предметах, которые они изучали, и об играх, в которые там играли. Они приносили домой книги, которые она мечтала прочитать, но не знала как. Рани долго умоляла старшего брата научить ее читать, и он дал ей несколько уроков. Дальше она училась сама. Она тайком выносила книги из дома и в те недолгие минуты, когда оставалась одна и не была занята хлопотами по хозяйству, проглатывала столько глав, сколько успевала. Когда братья повзрослели, их книги стали более сложными. Они рассказывали о местах, где Рани никогда не была, о странах, которые она мечтала посетить.
После приезда в Соединенные Штаты постоянная незащищенность Рани по сравнению с женщинами, уверенными в своей карьере и положении в доме, заставила ее посмотреть на все по-иному. Будь то телевизионные передачи или реальная жизнь, Рани наблюдала за американками, словно соглядатай. Ее восхищали достоинство, с которым они держались, и их наряды. Ей хотелось знать, каково это — самой нести за все ответственность. Каково быть тем, кто принимает решения, кто мостит дорогу для нее и ее дочерей, для их будущего, а не получает все в готовом виде?
Она никогда не рассказывала о своих желаниях. Не откровенничала даже с женщинами из общины, которых называла своими подругами, опасаясь их реакции. Со временем ее мечты таяли. Но несколько месяцев тому назад, в день рождения Сони, она воскресла вновь; ей даже не надо было ничего решать, ей просто следовало идти до конца.
После ухода Сони из дома у Рани не было причин отмечать ее дни рождения. Этот, как и остальные, прошел тихо, от тишины в доме даже звенело в ушах. Брент сидел в своем любимом кресле и читал газету. Глаза начали доставлять ему неудобства: это был побочный эффект диабета, разрушающего его организм. Врач прописал ему капли, но он всегда пользовался «Визином», чтобы снять покраснение в глазах.
 
— Рани, — позвал он жену, не желая вставать сам. — Принеси мне мои глазные капли.
Обычно Рани спешила выполнить его просьбу, но этот день дался ей нелегко. Еще год без ее младшей дочери.
— Ты скучаешь по ней? — спросила Рани, стремясь заполнить пустоту.