След сломанного крыла

— Их купила я, но уже после свадьбы, — неохотно отвечает Триша, отводя глаза в сторону. — Поскольку они куплены на его деньги, они принадлежат ему.
Все молча смотрят на нее. Наконец Марин нарушает молчание:
— Ты хочешь сказать, что все купленное после вашей свадьбы Эрик считает своим?
Марин качает головой. Буквально за несколько секунд она превращается в руководителя, оценивающего сложившуюся ситуацию и недовольного итогом оценки.
— Я обзвоню знакомых и найду тебе хорошего адвоката, специалиста по разводам.
— Это я так решила, а не он, — Триша поворачивается к сестре. — Он проявил великодушие в отношении алиментов. Он хотел поделить все пополам. Я отказалась.
Рани закрывает глаза, моля небеса дать ей совет. Она сжимает руки и протягивает их к дочери.
— Триша, почему? На что ты будешь жить?
— Со мной все будет хорошо, — она закончила укладывать свою обувь в коробку и перевязывает ее лентой. — Я собираюсь найти работу.
Все стоят молча, ведь известно, что Триша давно не работает. Так же молча они возвращаются к своему занятию. Это оказывается легче, чем они думали, так как многие вещи были куплены после того, как Эрик и Триша произнесли свои клятвы. Рани исподтишка наблюдает за своими дочерьми. Она представляет себе канатоходца, который отчаянно стремится перебраться на другой конец каната, натянутого над пропастью, но не уверен, сумеет ли сделать это.
— Он хочет развестись? — спрашивает Рани, усаживаясь на диван, чтобы немного передохнуть. Время прошло быстро, потому что они работали прилежно. Она наливает всем по стакану холодного чая. — Это из-за детей?
Триша быстро поворачивается к ней, взглядом предупреждая ее, чтобы она оставила эту тему.
— У нас просто не получилась семейная жизнь, — мягко говорит она, безуспешно пытаясь скрыть правду. — Браки распадаются каждый день.
— Без причины? — спрашивает Марин, вступая в разговор. Она только что приклеила к коробке ярлык «Блюда и тарелки». Фарфоровая свадебная посуда остается в серванте. — Мне всегда казалось, вы обожаете друг друга.
Рани не поделилась с Марин тем, что ей рассказала о разрыве Триши с Эриком Соня. Она была уверена, что из-за Джии у Марин и так хлопот полон рот. Но от ее старшей дочери трудно скрыть правду. Для Рани эта тайна — еще один скелет в шкафу.
— У нас были разные цели в жизни, — холодно отвечает Триша. Спустя несколько секунд она спрашивает: — А как Джия? — быстрая смена темы никого не обманывает. — Она снова в школе?
С тех пор как Джия вернулась в школу, прошла неделя. Рани зашла к ним утром в день ее выхода на учебу и присутствовала при довольно неуклюжем ритуале утренних сборов. Радж говорил о погоде, не глядя на Марин. Та проверяла рюкзак Джии, чтобы удостовериться, что выполненные задания разложены по нужным папкам. Джия обняла бабушку на прощание и села в машину Раджа, который повез ее в школу. Марин тут же вернулась к своей работе, предоставив мать самой себе. Днем Рани позвонила ей, чтобы узнать, как у внучки прошел первый день, но Марин холодно ответила, что все хорошо и что Джия делает в своей комнате уроки.
— Да, — отвечает Марин. Теперь ее очередь прятать глаза. — Она оценила твою подарочную корзинку.
— Ты привезла ей корзинку с подарками? — спрашивает Соня с легкой улыбкой. — В самом деле?
— Мне хотелось ее порадовать, — говорит Триша, пожимая плечами.
— А что там было?
— Ну, диски, несколько книг… — Триша делает паузу. — Еще, кажется, смесь для горячего шоколада и гель для душа.
— Как раз то, что ей нужно, — говорит Соня. — Такое сладко пахнущее мыльце.
Соня хохочет, ее веселит нелепость ситуации.
Рани открывает рот, чтобы сделать Соне замечание, но прежде чем она успевает выговорить хоть слово, Триша тоже прыскает в кулак. Сначала она конфузливо хихикает, но вскоре уже вовсю смеется вместе с Соней. Удивленная Марин смотрит на них, но и она не в силах устоять — смех заразителен.
На мгновение все три снова стали девчонками. Они смеются так, как когда-то смеялись поздно вечером в своей комнате, объединенные общей болью, смеялись, чтобы не заплакать. Не было ни прошлого, ни будущего, было только настоящее, в котором требовалось выжить.
 
Глядя на дочерей, Рани мечтает навсегда удержать их здесь, в месте, где они помнили бы, что можно сообща смеяться и радоваться, когда в сердце царит печаль. Она начинает надеяться, что связь между сестрами восстановлена и после всех горестей может произойти что-то хорошее. Но надежда быстро рушится. Смех Триши становится горьким, недобрым, а потом и вовсе обрывается. С явным отвращением она трясет головой.
— Наверное, мне бы следовало побольше узнать о Джии, прежде чем выбирать для нее подарки, — говорит Триша.
— Что ты хочешь сказать? — спрашивает Марин, тоже перестав смеяться.
— Почему она не рассказывает тебе о том, что с ней происходит? — спрашивает Триша. — Это трудно понять, — Триша ставит одну коробку поверх другой. — Ты так не считаешь?
Марин медленно подходит к Трише, глядя ей в глаза:
— Хочешь знать, что я считаю?
— Джия — подросток, — прерывает ее Рани, становясь между ними. — В поступках подростков не всегда можно найти здравый смысл.
— Просто мне кажется… — начинает Триша, но Марин набрасывается на нее, не обращая внимания на дипломатические уловки матери:
— Я думаю, что моя дочь тебя не касается, и ты наверняка понимаешь, что меня не интересуют советы женщины, у которой своих детей нет, — Марин упирается руками в бока и принимает позу человека, готового броситься в битву. Внезапно ее осеняет мысль: — Не потому ли Эрик ушел от тебя? Не из-за того ли, что ты не можешь иметь детей?
— Я сама не хотела детей, — неторопливо произносит Триша ядовитым тоном. — Как тебе такой вариант? Нужны ли они вообще, учитывая наш семейный талант к материнству?
— Моя дочь всем обязана мне, — заявляет Марин.
— В том числе и синяками? — спрашивает Триша так тихо, что Рани даже не уверена, слышит ли ее кто-нибудь еще. Но когда Марин хватает свою сумку и идет к двери, мать понимает, что она услышала.
— Удачного переезда! — бросает Марин.
Рани хочет окликнуть ее, попросить дочь остановиться, пока не поздно, но слова застревают в горле. Она может только беспомощно наблюдать, как разрушается ее семья. Но едва Рани собирается смириться с неизбежным, Триша тоже бросается к двери. Опередив сестру, она с умоляющим видом говорит:
— Марин, прости меня за неуместные замечания. Я люблю Джию. Я люблю тебя. Просто я сегодня совершенно не в себе.
Триша наклоняется, ее тело напряжено, она почти готова услышать отказ. Не услышав, она обнимает Марин. Несколько секунд они стоят молча, потом старшая из сестер отступает, открывает дверь и выходит.
* * *
Рани бродит по темному дому, проводя рукой по отполированному дереву и красивой мебели. Они втроем закончили упаковку и затем приготовили простой обед: картофельное пюре с лепешками. Никто не комментировал то, что произошло между Тришей и Марин, предпочтя молчание новой ссоре. С их прошлым лучше уметь молчать. И забывать. Соня вскоре ушла.
Рани и Триша быстро навели порядок на кухне. От услуг Элоизы Триша отказалась сразу после ухода Эрика. Когда кухня засверкала чистотой, Триша пробормотала, что собирается ненадолго прилечь. Рани согласно кивнула, наблюдая, как ее дочь устало поднимается по лестнице в свою спальню. Она решила не уходить: потребность остаться с дочерью оказалась сильнее желания уединиться в своем доме.
Когда наступает вечер, Рани в полумраке рассматривает убранство комнаты. Простое, но элегантное, оно свидетельствует о том, как далеко ушла Триша от дома, в котором выросла. Рани первая готова признать, что у нее нет вкуса к таким вещам. Бесполезно украшать жилище, похожее на тюрьму. Но у Триши были другие взгляды на этот счет, и она решила создать великолепный дом. Она сделала его кораблем своей мечты, местом, где она смогла соединить реальность со своим представлением о прекрасной жизни.