Путь кама (СИ)

— Спасибо, Со, — поблагодарил кленового духа Мархи и, оттолкнувшись ногой, подпрыгнул.
Схватившись за спасительную лестницу, он несколько раз качнулся и в полете приземлился на ее пыльную поверхность.
— Силе-е-ен, — насмешливо и одновременно уважительно к двойнику пропищала птаха. Растворилась в воздухе, как это бывало каждый раз при пособничестве дерева.
Мархи с теплотой и радостью понял, что совсем не один в путешествии. С ним были его духи. Двойники, помощники, амагят, ие-кыла: все они служили шаману верой и правдою, пока тот выполнял миссию. И неважно, какова она была. Главное: что Мару верили и считали достойным.
С тех пор как парень принял в себе кровь предков и смирился с ношей миротворца, одиночество ему не грозило.
Миротворец! Ха! Демоны и злобные духи посмеялись бы после таких слов. Но ведь и вправду: участь шамана заключалась не в борьбе за идеал, не в бездумном раболепии перед тэнгри, участь шамана была в усмирении злобы, в понимании, сочувствии к каждому. Неотступное следование законам гармонии — вот, для чего жили ойуны, и чем успокаивалась их вечно терзаемая выбором, разделенная на осколки душа.
— Хоер тэшэ закрыты врата Небожителей! — вспомнились Мархи речи предка. — Каму с черными корнями нельзя на Кайлас!
— Я иду просить помощи. Как еще спасти братьев, если не преклонить колени перед богами-заступниками?
Дух из памяти умолк и покосился на товарищей за спиной. Полупрозрачные лица стариков, к которым он обращался, показались путейцу неумелыми масками презрения и злобы. Но под ними прятались вполне человеческие чувства: испуг и растерянность.
— Не ведаю, — спокойней ответил собеседник. — Однако на гору идти нельзя. Тебя встретит смерть. Не иначе.
Рядом с Мархи проявился Асай. Дряхлый, с поникшей головой сейчас он напомнил призрака куда больше, чем обыкновенно. Словно последняя капля божественной искры потерялась в нем, как Мархи вошел в спящее селение.
— У наших потомков, наших детей украли души. Род шаманов иссякнет с восходом полной луны. Неужто Их спокойствие, — Асай указал пальцем в потолок постройки. — Их сладкий сон важнее мира духов и людей?
Старые шаманы умолки. Неспешные переговоры, которые они вели где-то позади, стихли. Ответить Асаю никто не решался. Да и что можно было сказать? Предать себя или предать богов? Живому шаману выбирать самому. Ибо их век давно ушел и все, что могли предки сейчас, так это сетовать о своих упущениях или ругать молодежь.
— Великие отцы, на вас оставляю Тимучина. Берегите живого главу, а я пойду. Не поминайте лихом.
Мархи встал на колени, поклонился серым теням, тут же растворившимся в идолах, и вышел из башни Дома Предков. На циновке в комнате, обожжённой тысячами свечей, палочек и просьб остался одинокий, белый как полотно глава Пути. Пред ним у подножий изваяний взметнулся дымок от бамбуковых сухих побегов и закружился к черному от копоти потолку.
Время шамана таяло, уходило. Но надежда все еще теплилась в его ами, как теплился огонь молодости, упорства в сердце краснодарского паренька — Макса.
На вершине Кайласа ветер рвал и метал порванную накидку Мархи, отчего кам едва стоял на ногах. Ледяные порывы с мокрыми облаками заставили его присесть и уткнуться лицом в снежный наст. Ноги почти полностью ушли в белое покрывало, которое то и дело сплеталось с ветром и превращало пространство в непроглядный хаос.
Идти было невозможно.
Шаман плотнее укутался в мех и стал искать место укрытия. Правее от него с подветренной стороны на глаза попались две черные глыбы, утопающие в снегу. Они, как человек в черной маске, противостояли непогоде и верили, что за концом наступит новое начало. И начало это было неизбежным, как смена времен года, как исток и устье реки, что питает море или океан.
— Туда, — сухо указал Асай на глыбы и без труда зашагал по верхней границе снега, не оставляя следов.
Мархи снял с бедра тесак, который носил с собой время от времени с двенадцати лет и стал орудовать им словно ледорубом. Вонзая металл глубоко в наст, он вытягивал себя вслед за ножом, пока тело вновь не уходило в снежную пучину. Прошло полчаса не меньше, когда кам, наконец, ступил на земную, голую твердь.
 
— Прошел и ладно, — решительно бросил он себе и подошел к старику.
Жжение от пота стало разрастаться между лопаток, но каму было не до того. Ничего важнее миссии в сей час быть не могло.
Асай прятался под камнем высотой в пять метров с аркой-углублением в два человеческих роста. Внутри серел высеченный вход.
Куда вели самодельные врата, парень догадывался, но решиться на первый шаг оказалось делом трудным, почти невозможным. Здесь на Ольхоне он знал, понимал законы бытия, даже согласился с ними и старался не перечить. Что ждало его там — не ведала ни одна живая душа.
Когда рев ветра немного стих, Мар шагнул внутрь и осмотрелся. Темнота немного рассеялась, освещенная предутренним солнцем, блеснувшим сквозь облака.
«Восточная сторона», — тут же сориентировался кам в пространстве и прошел чуть дальше.
Дорога, выщербленная в глыбе, оказалась просторной и сухой. Созданная кем-то или чем-то сотни, а то и тысячи лет назад, она осталась до сих пор нетронутой, девственно-чистой. Только пыль и животные экскременты дали понять, насколько она стара и заброшена. Через десятки метров проход сузился, стал спускаться вниз. Серпантин покружил Мара пару минут, пока резко не закончился тупиком.
— Что? Дед, куда дальше?
Асай глухо рассмеялся, провел невидимой никому, кроме внука, рукой по каменной преграде. Она затряслась и стала сыпать песок и пыль прямо под ноги Мара, отчего тот раскашлялся, едва успев прикрыть глаза. Отвернулся.
— Ты нас похоронить здесь решил? — буркнул кам, сморщившись от запаха тлена.
— Путь к небесам знают только главы. Неужто думал простым шаманам он открыт?
Парень пожал плечами и огляделся.
Светлые, сине-голубые руны и письмена внезапно покрыли мертвые андезитные стены и осветили проход, по которому он только что спустился. На тупиковой стене разлилась картина тысячи раз повторяемая на бубнах и в юртах шаманов: три мира, один под другим, красовались своими обитателями. Среди знакомых проскальзывали фигурки людей, зверей и богов, но большую часть шаман никогда не видел.
На верхнем «этаже» сидели тэнгри: большие, могучие и непоколебимые властители стихий, жизни и природы. На среднем — трудились, рождали потомство человеческие существа, флора и животные всех Срединных миров, витали джины, духи гор, рек, всего сущего. В Нижнем томились демоны, озлобленные духи и души умерших.
Мар поднял взгляд и ахнул. Прямо над его головой кружились тринадцать звезд. Семь Западных и пять Восточных.
— К Мала, Отцу Неба, есть доступ только ами. Остальные души оставляй здесь, — приказал Асай и растворился.
Все еще под впечатлением от красоты сияния знаков, Мархи снял со спины бубен, вынул колотушку и сел. Шея затекла от неустанного просмотра чудес на потолке, в горле образовалась пустыня.
Надо же, какими замысловатыми магами были предки. Смастерили тайное место, где можно не бояться врагов, где сами боги оберегают тело кама, пока тот камлает. Умно.
Глаза шамана закрылись. Бубен зазвучал, как сотни раз до этого. Сначала тихо и медленно, призывая силы Ольхона и отгоняя бесов, потом громче и настырней.
Олень Бо вышел на поклон двойнику по призрачному полю не спеша, разминаясь. Когда бока и копыта привыкли к мерной вибрации натянутой кожи, он рванул к хозяину, не в силах сопротивляться его зову. Сила Мара, удар колотушки, топот слились в непереносимый обычному человеку вой тысяч миров, через которые этот звук устремился к Небесам.
Горловое пение вырвалось из шамана, ударилось о стены и завибрировало эхом по всему туннелю. Развеяло тоску и непереносимое одиночество здешних духов.
Ничего подобного Кайлас не слышал тысячи лет. Никому не дано было взобраться и петь Небу на самой высокой точке столпа богов. Никому, кроме… Достойных.