Путь кама (СИ)
Шерсть, которая еще не сошла с холки оборотня, встала дыбом. В глазах застыла безысходность, которая стала медленно превращаться в волчье беснование. Парень ринулся на Безыма, чтобы добить раненного. Когда до учителя оставались считанные метры, нагваль подпрыгнул и приземлился прямо на голову воина. Тот покачнулся, но успел прикрыть тело Мара своим торсом. Ал зарычал, вцепился когтями в одежду друга и стал вырывать его тело из цепких объятий.
Перед лицами борцов мелькнула тень. Мощный рывок заставил Ала отпустить Мара и кубарем слететь со скрюченного в три погибели учителя.
— Что это было? — растерялся белоголовый, и, подняв взгляд от земли, умолк.
С двухметровой высоты за ним следили песочно-карие глаза на грубом, в рытвинах и щербинах, лице.
— Здравия, недоросль, — почти шепотом произнес незнакомец и погладил свою посебренную временем бороду. — В кои-то веки заглянул к приятелю, а тут такое деется. Весело живете.
Спокойствие и смешливое равнодушие речи иноземца было ненастоящим. Под небрежно накинутой шкурой бурого медведя виднелись натянутые до предела мышцы, руки были сжаты в кулаки. Еще секунда и он был готов рвануть в бой, растерзать недругов или, напротив, спасти невинного.
К чужаку доковылял Тимучин и, одобрительно, по-товарищески, похлопав по спине, спросил:
— Как тебе ребятишки? Забавные, да?
Забавные? Мар с трудом открыл глаза, возмутительные слова старика взбесили. Посмотрев на Ала, лежащего на куче щебня и пытающегося сохранить остатки гордости, он заметил точно такие же нотки раздражения.
— Ладные камы. Чегой-то они не поделили? Безым, а ты на кой полез в драку? Решил, белый сивого не одолеет?
Безым поправил субтильного Мархи, которого до сих пор держал на руках, и ничего не ответил. Только у входа в лечебную юрту, он полушепотом кинул через плечо:
— Мы ушли.
Мара почти занесли в уютный шатер, как он услышал Тимучина. Слова предназначались незнакомому шаману. И были довольно удивительны даже для здешних мест:
— Хад, мальчик слабоват. Не дам.
На что Хад, тот самый незнакомец, бесстрашно заявил:
— Слабоват он, покуда жизни реальной не чует. А какова жизнь в Пути, скажи-ка? Верно! Никакой! Со мной ему лучше будет. Научу ремеслу не хуже вашего брата. Да и того, другого сберегу.
— У меня вот — другое дело, — вырвал из болота воспоминаний и вернул обратно голос Акая.
— Что?
— У меня — другое, — повторил японец. — Знаешь, как тяжело всю ночь в Доме Предков на коленях стоять? Холодрыга, воет кто-то, духи назло лампады тушат.
— Смотря с чем сравнивать, — неопределенно заметил Мар, отлил из кувшина в плашку настойки и подал другу.
Акая глотнул грязно-бурой жидкости и снова закашлял. Пошла вторая неделя, как он пытался выкарабкаться из хвори. Кашель и лихорадка все не проходили. Шаманы редко заглядывали к нему, махнув рукой на бесталанного ученика. Одна проказница Клубничка изо дня в день приносила ему похлебки и свежезаваренную настойку.
— Как с чем? Ала учат с ие-кыла управляться, на охоту берут. Рыжую на врачевание наставляют. Ты вон, вообще, в Лос-Анджелесе косточки грел. Только меня за недалекого держат: то воды натаскай, то предков шаманских подношениями усмири. И как я после такого до пика доберусь?
— Нормально доберешься. Похудел хоть. Коленями по животу бить не будешь.
Акай помедлил, потом размахнулся пустой посудиной и метнул в Мархи.
— Заткнись, кусок помета! — завопил он и, расплакавшись от обиды, уткнулся в овечью шерсть.
На том разговор прекратился.
Ветряные мельницы завывали между деревьев, перемалывая остатки осенних теплых дней. Из жерновов выходила обледенелая стужа, покрывала искусственный остров, созданный некогда первыми шаманами, коркой голедухи. Дневная звезда едва пробивалась мутным пятном через плотную пелену низких облаков.
На одном из нижних ярусов Кайласа стояли Ал, Геракл и Мархи.
Один за другим они обернулись и попытались найти в сумраке родную деревню с полусферами из войлока и шкур. Внизу расстелились прекрасные долины из пушистого снега и острые складки горных цепей.
— Восемь лепестков зимнего лотоса, — вспомнил Мар слова одного из учителей Сургуля. — На вершине мы увидим их, как на ладони.
— Я увижу, — уточнил Ал. — Увижу и покину деревню Пути, чтобы никогда с вами не пересекаться, гниль, — добавил он, с гневным пренебрежением взглянув на Мархи.
Злость и обида все также сильно кипели в сердце подростка, хотя с гибели отца прошло почти два месяца.
— Ребят, перестаньте, — взмолился Акай.
Троица знала, что Ал прав. Как только он пройдет испытание, Хад заберет его с собой во множество Срединных миров, по которым странствует, чтобы усмирять духов и изгонять нечисть. Тогда дороги учеников Пути и подмастерья свободного кама разойдутся. Не станет друзей, канут в небытие общие воспоминания.
И если у Геракла от одной мысли о расставании крутило живот, то Ал с радостью и надеждой ждал неизбежного.
— Мы пока здесь, внизу. И не поднялись даже до трещины. Чего мечтать о том, что будет? — попытался остудить друга Акай, но вместо усмирения добился для себя только роли мишени гневных выпадов начинающего тирана.
Ал, взбеленившись, схватил его за край дубленки. Сильно встряхнул.
— Думаешь не смогу? Сомневаешься?
Смуглолицый парнишка побледнел и покачал головой.
— Нет. Только осторожней. На пик спускаются тэнгри. Увидят и вмиг заберут ами с собой.
«Тупица. Сейчас Ал его порвет», — подумал Мар и, чтобы предупредить следующий выпад, встал перед Акаем, заслонив того от белоголового.
Пока Ал придумывал способ расправиться с парочкой недоумков, перечивших ему, на плато, где стояла троица, влез Хад. Медвежья неуклюжесть и вес в пару сотен килограмм делали из него жителя равнин. И то, что ради пацана, он решился забраться столь высоко, говорило о большой ценности сорванца с силой бессмертного волка Мунх Шона.
— Довольно! — скомандовал Хад, голос которого походил на медвежий рев. — Живо в деревню.
Камы повиновались. С бурым медведем-шатуном лучше не спорить и это понимал даже наивный Гер.
До поселения оставалось не больше часа пути, когда Ал резко остановился. Остальные подумали, что он выбился из сил, и предложили присесть, чтобы разжечь костер и поужинать. Ал не спорил. На бледной коже вспыхнули алые пятна и подросток безвольно опустился на камни. Что-то серое, словно тень от насекомого или птицы, мелькнуло на его щеках и бесследно растворилось в темноте зимы.
— Как ты? — спросил Акай.
Белый волк оскалился.
— Отлично. Меня ждет будущее. А ты, размазня, сдохнешь, захлебнувшись своим жиром и соплями.
От неожиданной бравады путники оцепенели. Мар нацепил перчатки, спрятал огниво и твердым, решительным шагом направился в поселение. Он устал от парней, их перепалок, устал от ночных кошмаров, в которых альбинос снова и снова вонзался клыками в его предплечье. Оторвавшись от троицы, он расслабленно выдохнул.
Впереди была только дорога, пустая и одинокая, как жизнь Макса. В сумерках мелькали сугробы, пролетали безликие небесные путешественники и шептались полтергейсты, живущие сразу в двух мирах. Юный внук Асая все шел по хрустящему снегу и вспоминал тот дивный мир, из которого когда-то сбежал. Улыбка то рождалась, то угасала на его обветренных губах.
Был ли выбор? Наверное, нет. Смог бы он стерпеть шаманскую болезнь? Навряд ли. Только здесь, в месте, где он нашел свою силу, места ребенку с Земли не находилось. Только шаману, только посреднику из древнего рода.
Из темноты вынырнули деревянные истуканы, охраняющие поселение от вторжения врагов. Мар остановился и огляделся. Кроме него и застывших на столбах зверских морд, вокруг не было ни души.
«Кайф. Наконец, один», — подумал парень. Беззаботно улыбнулся.
— Чего скалишься? Придумал, как на Кайлас взобраться? — услышал Мар детский голосок неподалеку и стал приглядываться к истукану справа.