Редкостная Золушка (СИ)
Автобус резко вильнул вправо, потом влево. В этот момент переднее колесо было пробито точным выстрелом и прошитый бронебойными патронами автобус завалился на правый бок.
— В укрытие! — донеслась до меня команда, но я продолжал снимать. Не мог упустить такие кадры.
Военные из сопровождения открыли ответный огонь, принимая огонь на себя.
— Паха, не дури! — Я скинул руку друга с плеча, настраивая резкость…
Вовремя, так как из зияющей черноты, где пятью минутами ранее еще находилось лобовое стекло, показалась детская рука.
Я все продолжал снимать…
Ребенок вылез полностью, упав тут же на потрескавшуюся глиняную землю.
Сглотнул подкатившую к самому горлу желчь. Какофония звуков обрушилась на меня. Я не был оглушен стрельбой из бронебойного орудия, нет. В таком состоянии я провел несколько месяцев. В состоянии полной отупляющей пустоты.
— Твою мать, — бросил камеру в кузов. Подхватил сумку-аптечку. Спрыгнул с борта и побежал к ребенку. В спину неслись приказы вернуться. Жека проклинал всех и вся, призывая к благоразумию.
Я уже был у автобуса…
***
От Паши, точнее, от Алины не было вестей. Каждый раз приходя к нам с Сережей в гости она, встречаясь с моим вопросительным взглядом, выдавала с порога, что Паша не писал, не приезжал, не звонил…
Полгода. Боже мой! За это время наш сын вырос так, что легко выходил за годовалого мальчугана. Я все свое время уделяла ему, поняв одну простую истину — всех денег я не заработаю, и так мне и сыну на хлеб с маслом хватит. А вот это время слишком быстротечно, чтобы разменивать его на несущественное…
Каждый день я просматривала новости, искала информацию в интернете. Каждый Божий день я боялась узнать о том, что Паши больше нет.
Я смотрела на нашего сына и корила себя за то, что не сказала Паше о Сережке. Сейчас, имей я возможность что-то изменить, поступила бы иначе.
Я искала, я ждала, я умирала каждый день, и только сын возвращал меня к жизни…
Однажды я все же нашла то, что так долго и самозабвенно искала.
Статья о журналисте, который помогал военным спасать из под обстрела детей. "Герой нашего времени" — так называлась статья. Но не она привлекла мое внимание, а фотография…
На ней был запечатлен мужчина, крепко прижимающий к себе ребенка. Казалось, что он просто укачивает малыша. Мужчина сидел на глиняной земле, в одной руке держал очки, второй прижимал детскую головку к щеке. Камера выхватила выражение его глаз — многогранность тоски и безмерную ярость. И одна слеза, оставившая на припорошенной глиняной пылью щеке свой след…
Я старалась не смотреть на ребенка, перевела взгляд на мужчину.
Пашу я узнала с трудом. Лицо чуть состарилось бородой. Волосы отросли. Вокруг глаз залегли глубокие морщины.
Тяжело и надрывно вдохнула, прежде чем посмотреть на ребенка…
Боже мой, этот ребенок же тоже чей-то сын…А если бы это был мой сын… Наш сын…
Кто любит — тот горит внутри
Телефон ожил.
Слишком громкий для двух часов ночи сигнал входящего сообщения вырвал меня из беспокойного сна.
Несколько минут не решалась открыть сообщение, видя, что оно пришло от Алины. Я боялась тех вестей, что она могла мне сообщить в столь ранний час. Хотя сама же ее и просила писать мне в любое время суток, если станет что-то известно о Паше..
Еще один сигнал, уведомляющий о втором сообщении и опять от того же отправителя.
Трясущимся пальцем ткнула на запечатанный электронный конвертик. Первым сообщением шел скрин экрана ее телефона. Картинка содержала в себе информацию об авиарейсе. Вторым сообщением был текст: "Прилетает завтра".
Глаза защипало от слез. Я безрезультатно пыталась хоть что-то разглядеть на картинке. Все цифры и буквы расплывались в пелене невыплаканных слез.
Закрыла глаза, несколько раз глубоко вдохнув. Слезы обожгли щеки. Так, прислонившись спиной к кованому изголовью кровати и беззвучно плача, я просидела несколько долгих минут, пытаясь просто найти тот собственный внутренний балансир.
Все-таки нашла в себе силы вновь взглянуть на экран телефона. Номер рейса, время прибытия…
В десять утра. Еще целых восемь часов… Я провела без Паши больше года, но именно эти восемь часов показались мне бесконечно долгими.
Ночью так и не смогла уснуть. Несколько часов просидела в комнате сына, слушая мерное сладкое сопение… Затем спустилась в гостиную, зажгла гирлянду на елке и просидела около нее до шести утра.
Очень хотелось поверить в новогоднее чудо. В то, что Паша меня простит. В то, что примет. В то, что я до сих пор ему нужна…
А если нет? От одной мысли, что Паша может посмотреть на меня холодным полным равнодушия взглядом становилось плохо.
Я вновь перевела взгляд на елку. Веселый беззаботный разноцветный огонек перебегал от лампочки к лампочке…
Сережа проснулся рано. Наверное ему просто передалось мое состояние. И если бы не подоспевшая к нашему порогу такая же невыспавшаяся как и я Алина, то я бы точно не успела собраться.
— Даааа, это я вовремя зашла. — Я как раз пыталась выпутать из детских пальчиков локон волос.
— Алинка, спасибо. Ты моя спасительница. — Мы с улыбающимся Сережей преследовали тетку по дому, пока та снимала припорошенную снегом верхнюю одежду, мыла руки, пила бодрящий кофе. Не дожидаясь того момента, когда она привычно откроет холодильник в поисках еды, я сунула ей в руки племянника, который сразу же перенаправил все свое внимание на короткий ежик.
— Ага, не получается, да… — Алина пощекотала Сережу. Он заливисто рассмеялся, прогоняя тем самым все терзающие меня сомнения и страхи.
Я понеслась в свою комнату. Долго выбирала, что надеть. Остановилась все же на спортивной парке и джинсах-трубах. Волосы собрала в высокий хвост, даже не надеясь на то, что мои аккуратно уложенные локоны дожили бы до аэропорта.
Остальное время я потратила на макияж, пытаясь заштриховать оставленную на мне печать всех прошедших ночей, полных слез.
Я появилась на пороге гостиной как раз к тому моменту, когда Сережа пытался сдернуть с елки так понравившуюся ему гирлянду.
— В следующем году придется к потолку ее прибивать, не иначе, — сказала я, беря сына на руки.
— Фух, — выдохнула Алина. — Ну вы и накушали щечки, господин.
— И не говори. Ну что, господин, пошли одеваться. Поедем встречать папу. — Повернулась к Алине и спросила. — Как думаешь, это слишком не "по-матерински" прикрываться ребенком?
— Это я буду прикрываться ребенком. А ты сама разбирайся, — ответила Алина.
Да уж…
Мы выехали за час до назначенного времени. Алина предложила воспользоваться ее машиной и я не стала возражать. Сейчас бы просто не смогла спокойно сидеть за рулем…
Телефон Алины ожил.
— Да, мама. Нет. Зачем?! Я сама встречу! Алло! — Алина бросила на пассажирское сидение телефон, встречаясь с моим вопросительным взглядом в салонном зеркале. — Родители тоже едут в аэропорт.
— Твою ж! Да, сына. Машинка едет, жжжжж. — Я снова посмотрела в зеркало. — Может быть не стоит ехать, а Алин?
— Надя, хватит уже бегать. Они бы все равно рано или поздно узнали о Сереже.
— Ты права, Алин. Мы не опаздываем?
— Все нормально. Прибудем вовремя…
Сегодня, кажется, и светофоры были согласны с моим решением рассказать Паше о нашем сынишке. По дороге нам не попалось ни одного запрещающего движение света.
Я отстегнула ремень безопасности, удерживающий детское кресло.
— Иди к мамочке, медвежонок. — Взяла сына на руки. В этом новом комбинезоне с пришитыми ушками на капюшоне Сережа и правда походил на маленького медвежонка.