Дневник восьмиклассника (СИ)
На самом деле, лучше эти боты, чем прости-господи недо-бурки. Настоящие бурки высокие, а это недоразумение с резиновой подошвой предназначено для того, чтоб впитывать воду из луж и мокрого снега. Наверняка тот, кто их проектировал думал о бабушках, у которых мерзнут ноги в тапках. А кто-то другой домашнюю обувь для стариков засандалил по артикулу уличной. Мне так представляется эта история. Не может в нашей местности тряпичный ботинок быть использован для повседневной носки за пределами дома. А что размер чуть великоват — зато не трут. Вторую стельку из голенища от старых валенок вырежу и положу внутрь — сразу болтаться перестанут. Но пока да, пока болтаются на ногах. Твёрдые из неразношеной кожи, тяжелые и грубые, с выступающим рантом и белеющей на нём строчкой шва. В этом времени обувь зачастую не просто клеят, но и прошивают суровыми нитками, суровыми как окружающая действительность. Не факт, что именно детскую и подростковую обувь надо делать такой тяжелой и неубиваемой — через год ботинки опять станут малы. Если только не планировать смену владельца — но это вообще беда, планировать на уровне государства, что обувь будут донашивать за первым владельцем. Ощущения от этих колодок особенно непривычные после летней обуви у Мишки, и после кроссовок у меня лично. Кроссовки для всех случаев жизни — мой девиз в последние несколько лет. Был.
— Женщина, куртка на мальчика интересует?
— Какая куртка?
— Импортная, хорошая.
— Дорого?
— Нет, я же не спекулянтка какая! Моему мала оказалась, брала без примерки. Тут хоть бы свои потраченные вернуть.
— Хорошо, показывайте.
— Ой, женщина, не здеся! Давайте отойдём на лестницу.
Что-то мне этот старый как мир заход напоминает. А сама тётка, толкающая из-под полы свой товар просто вылитая аферистка. Такое благообразное лицо и бегающие глазки. Мол, всего боюсь, стесняюсь, никогда не продавала, а тут вот. Ага, у тебя, тварь, глазки по жизни бегающие. Эй, родители! Неужели вы не видите всё это! Да на ней пробы ставить негде, тут явно две ходки за мошенничество плюс по малолетке привод. Не, не видят. Ну и ладно, кто я такой, чтоб влезать.
— Давайте вон туда, там и померяетя. — Псевдонародный говор якобы должен добавить убедительности, образ лохушки деревенской отыгрывается слегка с перегибом.
— Миша, не копайся! Быстро снял свою куртку, отец подержит. — Мамаша в своём репертуаре. Думать некогда, мерить надо.
Куртка оказалась добротной и явно пошива какой-то страны из социалистического лагеря. Там народ вовсю благодарит Союз Нерушимый за заботу и мечтает из этого лагеря сдёрнуть. То одна, то другая страна решается на рывок, но пока ни у кого не выходит. Так что шьют куртки, выращивают горошек, добывают уран для всеобщего блага и социалистической интеграции. Пришедшаяся в пору курточка снимается с мен заботливыми руками потенциальной аферистки и быстро убирается в пакет её ловкими руками. Да, внимательно следим за этими самыми руками. Вот пакет в руках у нас на виду, а вот под её шипение: «Ой, милиционер! Загородите меня!» пакет исчезает в большой кошёлке.
— Где?
— Не стал подниматься, вниз пошёл. Фу, пронесло. А то представьте, ни за что, ни про что записали бы в спекулянтки. Девяносто рублей, берете?
— Что-то дорого — мать.
— Так куртка, считай, зимняя! Красавец у вас сын какой в ней будет.
— Да я и так красавец.
— Не лезь в разговоры взрослых! Ну что, Дима, твоё мнение?
— Вы, оказывается просто мне голову дурите, а брать и не собирались! Да я её позавчера тут за восемьдесят брала. Пойду, другие с руками оторвут — сбилась со своей роли селянка.
— Нет-нет, не уходите, мы уже решили. Берем! — Отец припечатал так припечатал. И я знаю, что дальше будет.
— Давайте тогда быстрее, а то в следующий раз может не повезти, и меня заберут, и вам на работу напишут.
Пакет с курткой «доверчиво» передан папе, как носителю мошны, это она верно определила. Именно ему в руки, которые сейчас будут отсчитывать требуемую сумму. Дави клиента, навязывай ему свой сценарий поведения, держи темп! Всё по классике. Уже тёткина рука высунулась в ожидании денег, уже отец начал отслюнявливать купюры…
Крик аферистки слился с моим. Она кричала от боли — тяжелый как грехи этой бабы ботинок рантом врубился в её голень. Я тупо кричал «Милиция!» и висел на большущей сумке, в которой так легко прятать и настоящий пакет с курткой, и пакет с обманкой. Удар в лицо, вернее попытка расцарапать мою детскую ангельскую мордашку проваливается в пустоту. Я уже отработанным движением пихаю бабу с лестницы, сам едва не лечу вслед за ней. Спасают ручки сумки, они отрываются и улетают вместе с хозяйкой. Повторный вызов милиции, уже не такой громкий заставляет её быстро оказаться на ногах и исчезнуть где-то внизу. Хлопнувшая дверь сообщила мне, что побег ей удался. А милиция? Гипотетический милиционер так и не нарисовался. Сколько прошло времени с момента подачи первого звукового сигнала? Секунды две-три, не больше, а родители уже начинают отмирать, кхекать, шевелить глазами. Еще пять секунд, и даже раздаётся первый вопрос в исполнении отца:
— Что это было?
— Аферистка, мошенница. Как в фильме «Печки-лавочки». Помните, шёл недавно.
— Точно, был такой момент.
— А рез помнишь, чего повелся на подставу?
— Э-э-э…
— Где были ваши глаза и головы, когда вас обворовывали?
— Перестань! Ты буквально напал на женщину, надо бежать отдать ей деньги. Позор-то какой! Мой сын как бандит напал на человека, на женщину, отобрал у неё вещи… Я не удивлюсь, если сейчас она приведёт милиционера.
— Да, мама, и такой расклад возможен. Тогда нам надо будет еще громче орать и звать настоящего милиционера, а не подельника той воровки.
— Ты как…
— Вера, погоди. Не пори горячку. Михаил, ты уверен, что это была мошенница?
— Да чего проще проверить! Вон у тебя в одной руке пакет с курткой, за которую ты собирался деньги ей отдать. Так посмотри, что там.
— И ведь верно. Чего-то я растерялся. Вот же… В кино такое сто раз видел, но то в кино. Чтоб самим с таким столкнуться.
— Дима, хватит уже потакать придури твоего сына! Давай это злополучный пакет! Ну!
Мдя, чем больше была уверенность матери Миши Корчагина в своей непогрешимости, тем сильнее был удар, нанесённый вере Веры суровой реальностью. Кусок непонятной тряпки того же цвета, что и куртка притворялся предметом одежды очень недолго. Вытащенный и взятый двумя пальцами за уголок он развернулся в нечто, скорее всего бывшее куском спецовки. Весёленького синего цвета.
— Ох… — Отец охнул, но судя по артикуляции изначально он собирался вовсе не охнуть, а выматериться абсолютно по-пролетарски. — Офигеть не встать! Мишка был прав.
— И что, что прав? Теперь у нас ни куртки, ни денег! Если он такой умный, то чего молчал с самого начала? — Мать не сдавалась перед прозой жизни, её старший сын не мог оказаться умнее матери.
— Вер, вот же деньги, я их не успел отдать!
— Вер, вот же куртка, я её успел отнять! — в тон отцу проблеял я. Ну да, каюсь. Так меня эти родители достали, что просто слов нет.
— Ты как с матерью…! Какая куртка, где?
Сумка без ручек, зажатая в моих цепких ручках, была раскрыта. Да, та самая, которую я мерил. Да, померил снова.
— Ой, а где вы такую курточку красивую взяли? Это чья, польская?
— Наша! — Гаркнул папа — С рук взяли, последнюю.
— И чего так орать, мужчина? Ну нету и нету. Мой вон такой же как ваш лоб вырос. А то может уступите, я червончик сверху накину.
— Дамочка! Идите уже! И мы тоже пойдём. С покупками на сегодня шабаш.
— Дима, ну как же! Еще рубашки не купили!
— Я сказал, всё! Поехали домой! МЫ с Мишкой уезжаем, а ты. Если хочешь, можешь оставаться, увидишь ту аферистку, передавай привет.
— Ой-ёй! Я не подумала. Чего стоим, пошли быстрее на остановку!
Семья понеслась быстрым шагом, почти бегом в сторону остановки общественного транспорта — до автовокзала было не так чтобы близко. Я бежал следом за ними, чувствуя, как натирают ноги новые ботинки-убийцы. И еще вопрос, кому сегодня от них достанется больше боли — той тётке или мне.