Древний Магикон (СИ)

— Хах, думаешь ее тогда вообще не было, — вмешалась Аня, сидевшая на первой парте соседнего ряда? — это расцвет Христианства, вера была как никогда сильна и искренна, думаю они знали, что такое справедливость, в отличии от нас.
— Вот именно, Ань, — с нажимом ответил Саша, — я не говорю, что ее не было. Я говорю, что у них была другая справедливость. Мы сегодня понимаем ее иначе, чем во время Августина. Вот смотри… — на этом он закончил свою мысль, так как в класс вошел учитель.
Ученики чуть привстали, немного оторвавшись от стула — что представляло собой принятую форму приветствия учителя. Некоторые учителя и от этого отказывались, не за чем тратить на это время в старших классах. Это в младшей и средней школе, на каждом уроке принято вставать и приветствовать учителя. В классе седьмом — восьмом уже начинали просто вставать, без громких криков «Здрааав-ствууууй-тееее». В девятом и старших классах уже достаточно было просто привстать с места, оторвать свою пятую точку от стула. Многие учителя ценили и такой жест, понимая, что у современных подростков это уже большое проявление уважения. Советское время октябрят и пионеров прошло.
— Ребята, сейчас задержалась у директора, — начала учитель, — осталось всего четыре недели до 9 мая. В этом году это еще и круглая дата — 65 лет Великой Победы. Победы, которая досталась нашим дедам тяжкой ценой, огромной кровью.
Виктория Викторовна, как и подобает учителю по истории и обществознанию была хорошим оратором. Она грамотно подбирала нужные слова, не запиналась и усиливала интонацию в нужных местах.
Виктория Викторовна присела за свой стол, отложила в сторону учебник по обществознанию за 10 класс и окинула учеников взглядом, останавливаясь на каждом из ребят, который вел активную общественную жизнь в школе. К ее удовлетворению, в глазах большинства она увидела заинтересованность, или по крайней мере, внимание. Она продолжила:
— Будет работа для каждого, нужно в следующие недели посетить ветеранов, помочь каждому по хозяйству. Для этого нужно организовать отряды тимуровцев. Нужны пара человек, с которыми мы разработаем план интервью и побеседуем с нашими ветеранами. Ну и нужно подготовить концерт для ветеранов. Нужны славные парни для возложения венков на мемориал, девушки, чтобы спеть пару песен и прочесть стихи…
По мере того, как увлеченный педагог продолжала излагать план предстоящих мероприятий, многие ученики явно расслабились, понимая, что урока как такового уже не будет. Это будет совещание.
Кира не стала даже пытаться скрыть свою радостную улыбку от того, что урок не состоится. За этой улыбкой скрывалось большое облегчение, потому что она была снова не готова к занятиям. Ее близкий круг друзей и приятелей знали ее как ответственную девушку. Для всех одноклассников и учителей она была способной ученицей, твердо идущей если не на золотую, то уж точно на серебряную медаль. Но последние недели она всех неприятно удивляла — учителей отсутствием выполненных домашних заданий, а своих друзей странным затворничеством и замкнутостью.
В школе Кира была как всегда общительна, но все-таки какая-то отстраненная и задумчивая, чрезмерно сдержанная в любых эмоциях — как в веселье, так и в раздражении. А после школы и вовсе не выходила гулять, и часами не отвечала на звонки и сообщения.
Никто не мог понять причин таких изменений в поведении, даже самые близкие друзья. Никто, кроме сидящей через ряд от Киры тихой и белокурой девушки Ани, которая сейчас сидела и внимательно слушала Викторию Викторовну, или делала вид, что слушает, но уж с очень сосредоточенным лицом, кто-то даже сказал бы, что с неестественным лицом.
Чем меньше оставалось времени от перемены перед третьим уроком, уроком физической культуры, тем сильнее нервничал Александр. Ему было не комфортно в спортивном зале. Всё, о чем он мечтал, это побыстрее зайти в тренерскую коморку и сыграть с кем-нибудь несколько партий в шахматы, пока остальные играют в волейбол.
Но не все так просто. Ему сначала нужно было встретить перед началом урока учителя, рассказать ему свое оправдание, почему он снова без формы, выслушать упреки из разряда: «Захаров, ты снова без формы? Когда оценки будешь зарабатывать, скоро конец года?» или «Снова форму постирал? Когда ты ее успеваешь пачкать интересно, если никогда не используешь?» и прочие подобные. Потом это всё заканчивалось тем, что физрук отправлял всех, кто без формы на скамейку запасных, тех, кто умел играть в шахматы — в свою тренерскую, где имелось 2 простеньких деревянных набора.
 
Именно этот момент, когда он врет и его отчитывают, Саша не любил. Именно он заставлял его нервничать. И нет, не потому, что он не умел врать, или ему было стыдно, что он что-то придумал, соврал учителю, нет. Обманывать он не стеснялся и это у него не плохо получалось. Но он не нагло и откровенно обманывал, он умело перерабатывал имеющуюся информацию и реальные факты, подносил всё это таким образом, чтобы они действовали в его интересах. Одним словом — не правда, ну и не ложь, а полуправда, которая меняла взгляд на общую картину.
Форму постирал? Действительно постирал, только несколько дней назад, и она уже высохла. Но услышав фразу «не взял форму, потому что постирал ее», учитель не задает же вопрос — а она высохла? С точки зрения логики, это глупый вопрос. Логика взрослого человека сама завершает картину — после стирки вещи мокрые, не успели высохнуть, поэтому не пригодны к занятиям. Пожалуй, самый простой пример не лжи, но недомолвки.
Именно этим Захаров и оставлял свою совесть в спокойном состоянии. Вот чего он не любил, так это наглости. Ни от себя, ни от других. Действительно, почти месяц уже приходить на уроки физкультуры без формы и оправдываться всеми возможными способами — наглость, при чем не прикрытая наглость. Именно это и злило Сашу. Он злился сам на себя и на свое неприятие этого урока, на свою зажатость и страх перед сверстниками, которые заставляли его наглеть.
По дороги в спортивный зал Саша увидел старика, стоявшего у входа в школу. Седой старец был в мешковатом балахоне, похожем на рясу священника, только серого цвета и без огромной цепи с крестом. Старик смотрел на парня. Пробегающие мимо ученики словно не замечали необычного гостя. «Странный дед» — подумал Саша, отводя от него взгляд и продолжая свой путь. «Чё пялится?».
Саша быстро кинул рюкзак и куртку в мужской раздевалке. Он не стал дожидаться остальных одноклассников, вышел и направился в спортзал, где сел на пустую лавку у входа. В зале уже было трое мелких пацанов, кажется из 6-Б, которые воспользовавшись свободным временем на переменке бросали баскетбольный мячик в кольцо.
— Захаров, снова без формы, — Саша подскочил, это был не Артур Адамович, их учитель, а Фёдор Константинович — он вел уроки у младших и средних классов.
— Здравствуйте, Фёдор Константинович, да, постирана. Сегодня Вы у нас вести будете? — «Блин, только бы не это», подумал Саша, «если он будет замещать, в тренерскую не пустит, жлоб. Буду сидеть тут, на лавке весь урок».
— Да, Артура Адамовича не будет на этой неделе — словно хладнокровный судья, монотонным, тихим и чуть хрипловатым голосом вынес приговор учитель, приговорив Захарова к неспокойным и полным насмешек сорока пяти минутам третьего урока.
Урок начался вполне стандартно — перекличка, распределение по командам. Команды сделали сборными, перемешав десятый и одиннадцатый классы. Игра началась оживленно, то и дело были слышны торжественные возгласы забивающих и ругань пропускающих мяч. Захаров понимал, что на него никто не обращает особого внимания, он присел ближе к углу зала и мог спокойно думать о чем-то своем, ждать окончания урока. Мог, но почему-то сегодня у него не получалось. Он чувствовал какую-то непонятную тревогу, чувство страха не понятно чего, но чего-то очень не хорошего.
 
«Странно», подумал парень — «все прошло хорошо, прокатила отговорка, задиры-старшеклассники не обратили на него никакого внимания и не осыпали градом насмешек и придирок. Константинович уже, кажется и забыл о существовании тех, кто сидел на скамье запасных без формы, он был поглощен судейством в игре. Что тогда не так? Почему меня до сих пор трясет? Кажется уже и внешне заметна моя трясучка».