Притворись, прошу! (СИ)
Проснулся я без будильника, который не удосужился включить, и совершенно не ведая, когда вообще заснул. Лежа на боку, я глядел на опрокинутую тарелку и расползшуюся по покрывалу холодную лазанью — и чувствовал себя примерно так же, как она. Никогда прежде на трезвую голову исполнение приказа «Поднимись с кровати!» не было так похоже на самый настоящий подвиг. Туалет, быстрый душ, поверхностная чистка зубов — вот и все, на что мне хватило времени. По пути на работу я высосал пару пакетиков энергетика. Желудок ныл — это для него не еда; после богатого событиями позавчерашнего дня он требовал мяса, и макароны с сыром и относительно мясная лазанья быстрого приготовления не удовлетворили его громкие урчащие «хочу».
Личный офисный закуток встретил меня на удивление холодно. Включаясь, компьютер жужжал, пружинистое кресло скрипело, назойливые, точно мухи, голоса не умолкали — кто-то где-то смеялся и напрашивался-таки получить по лицу. Ох уж этот лошадиный гогот… Такое ощущение, что у меня похмелье — похмелье у моей души… За два часа, тянущихся для меня со скоростью наполовину парализованной улитки, Отис мелькал то там, то сям, но ни взгляда не бросил в мою сторону, ни разу не подошел, ни о чем не спросил, ни о чем не попросил. Задание на ближайшую неделю у меня было и так, но обычно он не упускает возможности обменяться хотя бы парой слов. «Обед в кафе за углом!» или располагающее к взаимным остротам «Опять кутил?»
«…после останутся только неловкость и сожаления. В попытке избавиться от них ты похеришь нашу дружбу, и даже работать вместе, вероятно, мы не сможем…»
…Сейчас именно ты херишь нашу дружбу… Какого черта…
Пытать себя голодом и нежданно нагрянувшей жаждой в наказание за недавнюю неадекватность — иначе и не назовешь — не имело смысла. Время не повернуть вспять, а если и можно было бы — этим должен заниматься Отис, а не я. У него проблемы. Он ведет себя как не пойми кто. Куда же делся мистер «Давай-ка все обсудим!», хотел бы я знать?.. До комнаты отдыха я добрался, покачиваясь и сталкиваясь плечами с имитирующими занятость коллегами, безликими и безымянными. Тихая просторная комнатка с диваном, умирающей от старости кофеваркой, холодильниками и столами на — с огромной натяжкой — двух человек заглушила все офисные шумы, как толща воды, сомкнувшая кристальные стены за моей спиной. Коробка с дешевой жирной выпечкой, изредка покупаемая начальством, впервые к моему сожалению, оказалась пуста, и, захлопнув картонную крышку — изрядно помяв ее, я замер над столом.
— Плохой день? — поинтересовался Ларри, тут же усевшись на диван. Пересекаться с ним сегодня хотелось меньше всего, тем более говорить, так что в ответ я только громко хмыкнул, понадеявшись, что этого ему хватит вполне. — Выглядишь так, будто тебя вот-вот стошнит…
— Если и стошнит, то, по сути, ничем — потому что от голода…
В его левой руке зашуршал мягкий прозрачный пластик, не позволяющий аромату сэндвича с белым хлебом и какой-то разноцветной травой окончательно сбить меня с ног. Второй сэндвич Ларри прижимал к животу, стало быть… угощает меня?.. Мы что, снова в школе?..
— Ну же, — с призраком улыбки произнес он, — сядь уже и возьми что дают. Или мне нужно прибегнуть к шантажу, чтобы заставить тебя поесть?
Мой взгляд предательски метнулся к поблескивающему пластику, и выдержка дала течь. Разочарованно вздохнув (принимать подачки — до чего скатился), я пересек комнату и устало опустился на диван рядом с Ларри. Как только новичок освободил руку, принялся, как и я, открывать свой сэндвич, и комната наполнилась громким шуршащим треском.
— С чем он? — подозрительно спросил я, приподнимая уголок белого хлеба.
— А тебе не все ли равно?
Черт, тоже верно…
Сперва я вгрызся в сэндвич. Жуя и блаженствуя, я уловил вкусы ветчины, помидоров, соленых огурцов, майонеза, листьев салата и сыра — на фоне такого впечатляющего количества начинок хлеб абсолютно терялся: я будто ел оригинальный сырно-мясной салат, закусывая его зерновой салфеткой. И, признаться, это было неплохо! Отлично, вообще-то, даже! Так что вторым шагом стало выказывание благодарности Ларри за превосходную подкормку. Сказать ничего я не сумел, потому как кусал-жевал-наслаждался-откусывал вновь, чудом не прихватывая пальцы, так что с непродолжительным мычанием показал ему палец вверх — ну и хватит с него, уверен, он все понял, не дурак.
Только когда, забывшись, я слизал с пальцев майонез — справа послышался смешок — и запульнул метким броском упаковку от сэндвича в урну, я смог перейти к третьему шагу — вопросу, что почему-то никак меня не хотел отпускать:
— И чем именно ты бы шантажировал меня?
В этот момент новичок опускал в урну свою упаковку, так что первую его реакцию я увидеть не смог — спина, плечи и затылок не сдали эмоции хозяина врагу.
— Думаешь, я мог бы шантажировать тебя совместным времяпрепровождением? — с медовой улыбкой спросил он, возвращаясь на место. Оба мы откинулись на спинку дивана, наши плечи невзначай касались друг друга, но былого дискомфорта это мне не доставляло.
— Я тебя знать не знаю, так что да.
— Честный и прямолинейный, как и всегда… Ты ожидаешь от окружающих всяких подлостей — но допусти хотя бы в отношении меня, что получишь что-то без подвоха. Я не из тех, кто любят трепаться о сексе и делиться «победами». А уж в вашу с Отисом голубую игру перед Сарой лезть не собираюсь тем более.
— Тогда что тебе нужно?
— Ты мне нравишься, — простодушно улыбнулся он.
— И это ничего ровным счетом не объясняет.
— Я знаю.
Скрипнул диван — Ларри поднялся. У приоткрытой двери он обернулся и одарил меня какой-то уж слишком очевидно болезненной улыбкой, отчего мне искренне стало его жаль. Он — как я в средней школе, когда помогал с домашкой, приносил угощения и всякие мелкие презенты девочке, которая мне очень нравилась. Вот только я не нравился ей. Благо с годами ситуация изменилась!.. А действительно изменилась ли?..
Отис…
Нет, не поменялось, похоже, ровным счетом ничего.
На периферии, размытой моей погруженностью в сравнение «было» и «сейчас», возник темный силуэт, и моей наивной надеждой, разумеется, стало предположение, что это Отис. Но к кофеварке подошел невысокий черноволосый Гарри, жир с патл которого можно было бы использовать для поджарки бекона. Удивительно, как его скулы остаются острыми для глаз окружающих, даже когда он стоит в профиль — наверное, угловатый, точно вытесанный из камня нос оставляет его черты грубыми и резкими.
— Интересно… — как бы ненароком обронил он, осматривая взятый из стопки одноразовый стаканчик.
Я планировал проигнорировать его, дабы не начинать пустой треп, от которого еще больше распухнет голова, но Гарри искоса посматривал на меня. Выхода нет.
— Что?
— Интересно, говорю… Много-много интересного можно услышать, если оказаться у приоткрытой двери в нужный час…
Для меня его надменные песнопения были молнией — и теперь в черепной коробке прогремел первый раскат приближающегося грома. Чернеющие прямо на глазах тучи клубились так яростно, словно норовили раздавить птиц, панически проносящихся между ними. Вот-вот начнется гроза…
— Извини, мне показалось… — фальшиво рассмеялся я. — Показалось всего на секунду, что ты не собираешься забыть обо всем, что мог случайно услышать, грея ухо у двери.
— Когда что-то кажется, стоит обращаться к врачу. — Гарри повернул ко мне восковое лицо, в доброжелательность, запечатленную на котором, поверить не смог бы даже самый особенный ребенок — настолько неестественно выглядела эта тонкая желтоватая натянутая до предела кожа.
— Мило. Что еще скажешь другу?
— «Другу»?.. — От омерзения его передернуло. — Отис тебе друг. Не я. Достаточно понаблюдать всего раз, как вежливо с ним ты общаешься — и как своевольничаешь с другими людьми…
— С тобой то есть?
— Да, со мной! Согласиться встретиться и в последний момент все отменить, потому что Отису потребовалась помощь — это в твоем стиле! Выбивать кофе из рук, не звать на игру «Лос-Анджелес Доджерс»…