Ты здесь? (СИ)
— А вы?
Женщина впервые за весь наш разговор тепло улыбнулась.
— Я совмещаю приятное с полезным. Ритуалы фарс, всего лишь отвлеченье для глаз неверующих, но фурор производят знатный. Но и он — дань утешенья для тех, кто так яро верит в упокой. Мы тесно связаны с нашими чувствами, эмоциями, равно как и с людьми. Потому и отпускать дается тяжелее, чем может показаться на первый взгляд. Но так надо. Перестань цепляться за призрачную надежду, ведь чем больше веришь, тем больнее отпускать и встречаться с действительностью.
— У меня все написано на лице, да? — уголки губ задрожали. Женщина придвинулась и мягко накрыла своей шершавой ладонью тыльную сторону моей руки.
— В глазах правду видеть легче.
Глубокий вдох мало помог сдержать эмоции; зубы вцепились в нижнюю губу, что вызвало отчаянное желание расплакаться — слишком много в последнее время слез. Но по-другому не выходит: мысли о разлуке, о том, что это и правда конец на периферии сознания обжигали беспомощностью. Женщина задула одну из свечей, а затем, когда я поднялась на ноги, неожиданно раскрыла один из ящиков в столе и протянула расписную ленту.
— Обычно я не делаю подарков тем, кто пришел в мой дом за советом, но вижу, что для тебя это слишком тяжелое бремя. Верить мне или нет — решение твое, но иногда простые вещи имеют огромную силу. Думаю, если повяжешь ленту на запястье, то со временем обязательно поймешь мою мысль. Мир слышит наши мольбы и мысли. Проси с умом.
— Спасибо, — шелковая ткань приятно соприкоснулась с кожей.
У порога, за которым шум дождя стал сильнее, я огляделась. Призрак маленькой девочки, прятавшийся все это время где-то в тени, наконец оказался рядом с хозяйкой. Губы непроизвольно тронула улыбка — кажется, боль от скорого прощания разделяла не только я одна.
— И я все время думаю об этом. О том, с какой нежностью медиум смотрела на девочку, и ловлю себя на мысли, что смотрю на тебя точно так же. О том, что мое сердце разрывается не меньше, чем сердце матери. Различие в том, что там куда больше материнского, а во мне больше того, что я просто не могу выразить словами. И я не могу это потерять. Не хочу это терять.
Айви закрывает руками лицо. Я делаю глубокий вдох.
Запертые сознанием воспоминания то и дело пляшут перед глазами, как огни светомузыки. С каждой секундой они все ярче, ближе, ближе, ближе. Протяни руку и сумеешь коснуться — пронзает кончики пальцев до ощутимой дрожи, до того, что начинаешь теряться средь них, как в лабиринте.
Ощущения кажутся знакомыми, позабытыми спустя всего год — непривычно.
Я себя чувствую. Не так, как при жизни, не так, как с Айви. По-новому странно, необъяснимо словами. И в этом ощущении почему-то тепло. В этом ощущении пустоту вытесняет что-то другое, то, в чем получается найти покой. Осознание? Знак? Предчувствие приближающегося конца?
Принятие. И его во мне сейчас просто до краев. Первое октября далеко, но при этом близко. День, когда я родился. День, когда я умер. День, когда я должен навсегда покинуть мир. Одна дата, что несет за собой столько событий и столько чувств по этому поводу — я не могу выразить ни одно.
— Ты снова исчез, — Айви грустно усмехается, вновь оглядывая багровый горизонт, — но я все еще чувствую твое присутствие. Обещаю, когда ты появишься снова, я не позволю слабости взять надо мной верх, а сейчас… — она всхлипывает, — позволь мне еще немного побыть слабой.
И поцелуй в висок становится моим негласным согласием.
========== 17 глава. Прощание ==========
Комментарий к 17 глава. Прощание Саундтрек главы:
Cage The Elephant — Goodbye
… горькие слезы, рыдания — так прощаются люди, когда их надежда на новую встречу тоньше паутины.
©Гарриет Элизабет Бичер-Стоу
Это трудно. Смотреть, как кто-то изо дня в день пытается справляться с тем, что неизбежно. Видеть, как при готовке Айви утирает собирающиеся слезы, нарезает на доске овощи и говорит о сюжетных поворотах, на которые решилась в новой книге. Как тени клубятся в углах, как лампа освещает её осунувшееся лицо и глаза, в которых столько боли, что даже словами не удается передать.
Айви говорит без умолку. Так много, так быстро, так… словно тишина действительно заставляет её чувствовать себя одинокой.
— Сегодня звонила мама, — она усаживается за стол, ложкой перемешивает салат и все никак не может начать есть. — Сама, ты представляешь, Лео? Сказала, что чувствует, что мне плохо. Такое чувство, будто её это действительно волнует. Мы проговорили не больше пяти минут. Она звала меня в гости, как только разберусь с делами. Сказала, что заболела и ей нужна моя поддержка, как никогда. Досадно, а? Люди вспоминают о важном только когда оказываются в беде или переживают не самый лучший момент жизни, рассчитывая, что кто-то из прошлого обязательно должен им помочь.
Я обхожу её со спины и присаживаюсь рядом. Сережка в носу переливается золотом, отросшие пряди спадают на плечи и выглядят слегка влажными. Она только недавно из душа: горящие красным щеки, чистая свободная футболка, на которой видны капли воды. Осторожно пытаюсь заправить прядь волос за ухо. Айви заметно покрывается мурашками.
— Да, я уверена, ты находишь это весьма забавным.
Взгляд невольно падает на календарь. Перечеркнутым красным даты, обведенное в кружок первое октября. Она считает дни. И с каждым ей становится все тоскливее. С каждым, я уверен, она боится, что мы так и не сможем увидеть друг друга.
Я тоже боюсь. До чертиков, если честно.
Это каждый раз бьет меня все сильнее. Конечно, мириться со своей участью тяжело, принимать — еще тяжелее, но… когда ты видишь, когда подсчитываешь дни вместе с тем, кто тебе дорог, становится невыносимо. Если бы это было возможно, если бы я только мог продлить этот момент!
Рука проходит сквозь стол в попытке удара. Я в отчаянии, в смятении, я буквально разрываюсь на части от того, что должно произойти. Но делать вид, будто это правильно, будто так и правда будет лучше — моя прямая обязанность. Я не имею права показать Айви то, насколько сильно сожалею о скором уходе.
Обо всем, кроме встречи с ней. Кроме любви, что до краев наполняет душу и наверняка наполнила бы мое живое сердце. Впрочем, оно и мертвое наполняет, как бы абсурдно это не звучало.
Айви так и не притрагивается к салату.
Тепло уходит из города. Солнце кажется все тускнее, плывущие облака все больше, словно огромный слой ваты, что все время пытается заслонить небосвод, наводит и без того гнетущее чувство. Растянутый папин свитер, собранные в неаккуратный пучок волосы, перепачканные в земле руки — Айви сидит на балконе, заботливо пересаживая цветы из сада в горшки. Кошка трется где-то рядом, все время попадая ей под руку, но Айви улыбается — тепло, нежно, почти без грусти.
Ветер снова треплет темные волоски на голове. Море стихает и заново заводит свою песню. В этот момент мир действительно кажется спокойным, умиротворенным, как кадр из фильма. И Айви в нем, несмотря на тоску, что отчетливо расползается под радужкой серых глаз, прекрасна.
— Знаю, милая, я тоже очень по нему скучаю.
Кошка мурчит в ответ.
— Как ты? — Мириам осторожно обнимает Айви за плечо, поглаживает по голове и не выпускает её из объятий до тех пор, пока та сама не отстраняется в сторону. — Вижу, что немного лучше.
— Перерывы стали настолько долгими, что я начинаю сходить с ума.
— Когда он появлялся в последний раз?
— В прошлый четверг. На три минуты, я считала.
— Ив…
— Знаю, Мириам, — Айви грустно улыбается, прикрывая глаза. — В первые дни было хуже, сейчас… сейчас я не могу сказать, что в порядке, но… уже легче. Так что не смотри на меня так, словно я умираю.
Мириам кивает, вновь зацепляясь за худые плечи Айви. Лампочка над головой желтыми бликами скачет по их лицам, на которых отчетливо вырисовывается печаль. Я благодарен — будь я здесь, обнял бы Айви не раздумывая ни секунды. Я хочу этого больше всего на свете.