Ты здесь? (СИ)
Она не оборачивается, словно не слышит. Роется в ящике для приборов, после чего извлекает оттуда кухонный нож, рассматривая его дольше положенного.
— Знаешь, я много думала об этом, — металл поблескивает на солнце, слегка дрожа в её руках. — О том, что наше расставание — неизбежно. Что я не смогу жить так — не получится, понимаешь? Время будет идти, а ты все также будешь здесь — ждать, пока я закончу свои дела, гоняясь в поисках своих «хочу». Но в чем разница — уйти сейчас или тогда, когда от прежней меня останется только имя и сморщенное подобие?
Айви поворачивает голову, все так же продолжая плакать. Я чувствую, как паника на пару с дрожью, взявшейся непонятно откуда, накатывают на разум. Я боялся этого с того самого дня, когда открылась правда — убить себя ради того, чтобы отказаться от будущего. Невозможно передать словами, насколько ничтожно начинаешь себя чувствовать, когда не можешь изменить ситуацию, наивно полагая, что человек сумеет передумать. Когда им управляют чувства, а не разум.
Я осторожно делаю шаг, в попытке остановить, но Айви с легкостью отступает назад, упираясь в столешницу. Заглядывает мне в глаза с такой болью, что внутри меня все разрывается на мелкие кусочки — вот-вот рассыплюсь и не смогу собрать себя воедино.
— Я ненавижу то, что жива, Лео.
— Положи нож, — прошу я, но Айви не реагирует. — Положи этот чертов нож на место, Айви!
Отворачивает голову, второй рукой утирая слезы.
— Стоит тебе хотя бы попытаться коснуться себя и я исчезну, клянусь!
— Едва я подумаю о том, что ты уйдешь, у меня земля из-под ног уходит. Без тебя ничего не имеет смысла, а моя жизнь…
— Айви, неужели моя смерть так и не дала тебе возможность задуматься о том, насколько ценным может быть все, что тебя окружает? Неужели ты настолько не любишь себя и не видишь будущего, что готова вот так просто сдаться? — не выдерживаю я. Голос, на удивление, остается ровным. — Единственный, кто не ценил её, кто искал свой смысл, но так его и не нашел, кто жил напрасно и умер напрасно — это я! И в этом нет твоей вины! Никто не виноват, что вышло так, как вышло. Я не позволю тебе впустую растрачивать свое время. Ты первая призналась в любви ко мне. Это тяжело, не спорю, и у нас нет того будущего, которого бы нам обоим хотелось, но ведь это не повод… не повод умирать!
— Тогда найди мне повод для того, чтобы жить! — выпаливает она.
Мне больно смотреть на нее, страшно сделать шаг, чтобы успокоить. Айви отбрасывает нож в сторону, а затем усаживается на корточки, обнимая себя за плечи.
— Мириам права — нужно любить живого человека, а не призрачное подобие, — после продолжительной паузы проговариваю я, ловя недоуменный взгляд Айви, полный обиды и боли.
— Что ты такое говоришь? — возникает. — Снова пытаешься решать за меня? Это и есть твоя хваленая любовь, Лео? Это и есть смысл для того, чтобы двигаться дальше, когда без тебя это будет просто пыткой? Я не смогу так.
Её глаза кричат: «Прекрати говорить чепуху!», но она и сама понимает, что я прав, отказываясь принимать жестокую правду. На что мы оба надеялись, когда признавались в своих чувствах?
Ничего не получится. Это же не чертова мелодрама, где все, в конечном итоге, будут счастливы.
Алые бусины окрашивают белоснежную плитку, руку и часть джинс, в которые одета Айви. Я хочу сделать шаг, но не могу сдвинуться с места, словно прирос к полу. Она продолжает всхлипывать в попытке успокоиться, а все, что остается делать мне — наблюдать, не зная, что нужно сделать. Нет подходящих слов, нет никаких мыслей. Только горечь, что плавится внутри, только злость на себя и свое положение, только идиотское чувство безысходности.
Айви утирает слезы, поднимаясь на ноги. Замечает порез, а затем следует в сторону ванной, не смотря в мою сторону.
— Айви…
— Не стоит, Лео, — остановившись прямо у порога, произносит она. — Больше я себе не наврежу. Я боюсь потерять тебя больше, чем покончить с собой.
Хлопок двери отдается эхом, что набатом бьет по вискам. Звенящая тишина, наступившая после, заставляет чувствовать омерзение. От себя, от слов, что так просто слетели с губ, вызвав еще одну порцию боли для Айви, от своего существования. Я думал, что перестал ненавидеть себя и сожалеть обо всем, что сделал при жизни. Но сейчас, когда солнце почти скрылось за краем горизонта, я понимаю, что это не так. Я не перестал — теперь ненависть стала в разы сильнее.
Лучше бы мне и правда исчезнуть.
========== 13 глава. Попытка ==========
Комментарий к 13 глава. Попытка Саундтрек главы:
Mandu Waiting — On No One
Каждая неудавшаяся попытка — это еще один шаг вперед.
©Томас Эдисон
Сегодня, спустя несколько недель проливного дождя и ворвавшегося в город холода, я впервые наблюдаю за падающим снегом один — раньше рядом был кто-то из друзей или родных, притупляя гнетущее ощущение одиночества. Оно под натиском других чувств отступало назад, но не в этот раз — мне непривычно и мучительно стоять посреди гостиной в тишине и темени, вновь предаваясь воспоминаниям.
Помню, мама делала какао, не слишком сладкое, но настолько вкусное, что ощущение искрящегося в животе тепла до сих пор кажется вполне реальным. Кухню заливал свет ярких ламп и гирлянд, огни которых скакали по стеклу. Вокруг царил уют и веяло суетой — мама порхала от кухни до гостиной, словно бабочка, сияя, как те самые гирлянды. Из прически выбивались локоны, что липли к слегка влажной коже и ей приходилось заправлять их за уши, чтобы они не мешали готовке. Я стоял у окна, как сейчас, следя за её силуэтом сквозь отраженье, и не мог отвести взгляд — слишком красивой она тогда была. В своем нежно-голубом платье, что доходило до колен, с лентой в волосах и лучистыми глазами, которые горели неописуемым счастьем.
Папа помогал накрывать на стол, периодически останавливая её для того, чтобы закружить по гостиной в танце, когда знакомая мелодия расплывалась по помещению. До чего же прекрасной была тогда картина, вкупе с падающим на улице снегом и моим улыбающимся лицом.
Так странно. Память все-таки удивительная вещь, умеющая затрагивать самые потаённые уголки души, несмотря на то, что уже и затрагивать, по сути, нечего — мертвые не чувствуют. И, с одной стороны, это навевает неимоверную горечь пополам с тоской, а с другой… с другой, я будто снова становлюсь двенадцатилетним мальчиком, что одет в смешной шерстяной свитер и длинные широкие штаны, которые волочатся при ходьбе по полу.
Те мгновения происходили будто не со мной — детство раскололось на осколки задолго до смерти родителей. Наверное, в тот момент, когда мама сгорела буквально за год — последний наш праздник проходил все так же в гостиной, но теперь танцевать она просто не могла — не было на это сил. И папа, придерживая её за талию, прижимал худое тело так близко, что, казалось, еще немного и он без труда сумел бы смять маму пополам, подобно сухому цветку, в котором почти не осталось жизни.
Мне, по правде, хотелось того же, сколько себя помню. Не столько повторить те дивные вечера, проведенные в кругу семьи, сколько обрести их вновь — родных, что покинули меня слишком рано. Думаю, тогда бы все было совершенно по-другому, и вместо того, чтобы с щемящей тоской вспоминать моменты прошлого, я сумел бы создать новые.
Я бы правда сумел, если бы впустую не растратил свою жизнь.
Рождество, до которого, казалось, еще далеко, прошло слишком незаметно и быстро. Поразительно, как меркнет вера в сказку с годами. Детям свойственно верить в чудо, желать свершения волшебства и исполнения желаний. Взрослым, погруженным в рутину и заботы, эта вера кажется глупой. Мне бы хотелось снова стать ребенком, с замираем сердца ждущим Санту и выглядывающим того меж облаков. Все тогда было… проще. Проще смотреть на вещи, проще чувствовать себя счастливым и переполненным эмоциями, проще говорить глупые вещи и учиться понимать других.
Понимать, хах. С этим навыком до сих пор возникают проблемы — прикидывать на себя чувства другого. Да и с глупыми вещами стало в разы сложнее, ведь скажи я теперь что-нибудь не то, и невольно оставлю рану на чужом сердце, что и так покрыто скрытыми от меня шрамами. Невыносимая мысль, гадкая. Я и сам, в общем-то, не лучше — трушу появиться перед глазами Айви, чувствуя вину. Видимо, привычка бегать от проблем — это навсегда. Но иначе не получается — уж слишком сильно я накосячил в прошлый раз.