Кровавый Король (СИ)

Все, разом, будто Видар ударил остриём о каменное покрытие, упали на колени.
От него веяло такой силой, что солдаты боялись не то, что открыть рта, моргнуть.
Кристайн прячет взгляд в пушистых ресницах, строго настрого запрещая себе говорить, пока изменники живы. Последние же недобро косятся в её сторону. Если смерть неизбежна, так хотя бы и эту тварь они заберут с собой.
— Вы совершили измену. Приняли участие в перевороте. Встали на сторону изменщика, который, ко всему прочему, пачкался в сговоре с Узурпаторами. То, что вы молчите — наивернейшее решение.
Голос короля наполнен яростью, отвращением, альвийским сверкающим гневом.
— Каков был приказ этого ублюдка, когда моя армия подошла к воротам?
Видар поудобнее усаживается на троне, замечая, как в зале появляется Себастьян. Он кивает королю, вкладывая в действие хорошую новость — мать в безопасности.
Видар чувствует электрическое покалывание на подушечках пальцев. Он хочет оказаться рядом с ней как можно скорее.
— Каков был приказ, Лардэйл? — неистовый взгляд правителя направлен в сторону капитана группы.
— «Убить всех», — невнятно бурчит солдат, опасливо поднимая глаза.
И, о, Хаос, лучше бы он этого не делал! Устрашающая тень вспышкой гнева падает на лицо Видара. Животный оскал образуется на губах. Он безумно медленно дёргает левой бровью.
— Убить. Всех.
Смакуя каждую букву, произносит единственный законный король Первой Тэрры.
Он с нескрываем наслаждением в глазах смотрит на исполнение приказа.
Чётко. Без лишних вопросов. Без лишнего противодействия.
— Что с ней делать, Мой Король? — Капитан Себастьян грубо подхватывает Кристайн под локоть, подводя к трону.
— Брось. Я хочу послушать её историю… — Видар устало зажимает переносицу. — Все свободны. Себастьян, проследи за порядком. Как только моя матушка придёт в себя — я должен знать.
— Будет сделано, Ваше Величество, — кивает головой.
Он резко отпихивает герцогиню в сторону короля, та путается в длинном подоле платья и падает прямо у ступеней к трону. Себастьян презрительным взглядом окидывает Кристайн, а после разворачивается на сто восемьдесят градусов. Коротким жестом двух пальцев приказывает убрать из зала трупы.
— Сегодня в Халльфэйре будет славный костёр, — усмехается Видар, внимательно наблюдая за тем, как мёртвых изменников выносят прочь.
Кристайн боялась даже вздохнуть, не то, что отнять головы от мрамора. Ей казалось, что всюду пахнет кровью. Не её и слава демону. В конце концов, жизнь пока была при ней. А это уже хорошее начало.
— Что он делал с тобой, Кристайн?
Его голос кажется таким далёким, уже давно не родным. Он режет острыми буквами, которые слагаются в холодное оружие. Против неё. Против всего Пандемониума.
— Какая в том разница, Ваше Величество? Мне ждёт та же участь, что и…
Но Кристайн не договаривает, используя свой излюбленный метод: поднимает глаза и смотрит прямо внутрь короля.
Пытается найти отклик в его душе.
Безуспешно.
— Ты была на его стороне?
— Нет, Ваше Величество… Видар…
— Что он делал с тобой?
— Я была его papilio[2]. Он издевался надо мной. Одевал, словно бумажную куклу. Раздевал по своему усмотрению.
— Ублюдок! — срывается тихое ругательство с губ короля.
Он поднимается с трона, в несколько шагов оказываясь рядом с Кристайн. Протягивает ей раскрытую ладонь.
Пусть он никогда не любил её. Пусть она, в своём роде, тоже была для него лишь papilio. Но Видар уважал герцогиню за то, что та с достоинством несла свою любовь к нему, к королевству. Сейчас, когда она лежала в его ногах, не смея подняться, боясь за свою участь только потому, что она девушка, он был уверен в её чистоте перед Тэррой. Но не перед ним.
Кристайн боязливо вкладывает ладонь в его, хороня в себе блестящее ликование. Нездоровую привязанность короля к ней нельзя разрушить, в этом она уверенна.
— Теперь всё будет иначе.
Он дёргает уголком губы, но вместо того, чтобы обнять альвийку, крепко сжимает её предплечья.
Иллюзии Кристайн разбиваются о реальность. Он не делится с ней нежностью, не прижимает к груди.
 
Она сталагрязнойдля него. Раньше у неё были все шансы стать королевой. Теперь об этом не могло быть и речи.
«Нужно было придумать что-то другое, идиотка!», — внутренне негодует она. — «Но он всё равно будет приползать ко мне для своих желаний. А не будет — заставлю…»
— Я позабочусь о твоём комфорте. — Видар убирает руки. Будто и не касался. Былое тепло вовсе растворилось. — А после ты расскажешь мне о всех несбывшихся планах Лжекороля? Хорошо?
Кристайн судорожно кивает, вжившись в роль жертвы. Видар провожает её до покоев, а затем направляется к покоям матери.
⸶ ⸙ ⸷
Халльфэйр, Королевство Первой Тэрры, наши дни
Видар часто возвращался к воспоминаниям минувших лет. Особенно, находясь в склепе родителей. Королева Беатриса ушла из жизни ровно в тот час, когда молодой король переступил порог покоев. Последнее, что увидел Видар — слабую улыбку на губах матери.
«Мой мальчик исполнил обещание», — тихая фраза до сих пор стучала в висках.
Сейчас его взгляд устало скользил по надгробиям. В одной из могил даже не было праха. Лишь изумрудная мантия короля Тейта Гидеона Рихарда, которая уже наверняка давно разложилась на атомы.
Видар бережно укладывает на могилы по бутону сиреневой гортензии, усаживаясь на корточки. Иногда ему казалось, что это место — его личный способ контролировать свой гнев и темноту, что сковали сердце так давно. Здесь он позволял чувствовать себе боль, горечь утраты, слабость. Отец всегда ругал за «чувства дисбаланса», но мать каждый раз боролась за них снова и снова, будто её самоцелью было напомнить сыну, что в его власти не только злые поступки, что зло имеет множество субтонов.
— Отец, если бы Вы только знали, кто избран Первой Советницей нашей Тэрры, — усмехается Видар. — А Вы бы, матушка, устали нравоучать отца. Я хочу сохранить хрупкое равновесие, хочу оставить за нами право величия… Но, что если Малварма — изменники? На днях нас посетил Война, явно не из желания проведать. Он вручал нам её — Верховную, словно от сердца отрывал. Я прошу у Вас благословения… и силы…
Король укладывает руки на землю, прикрывая глаза.
Каждый раз он обманывал себя, внушал, что эти незамысловатые действия способны облегчить ту многолетнюю боль в месте, где с физической точки зрения обитало сердце.
Чувство потери — единственное фантомное чувство, что, засев однажды в сердце, не поддаётся выскабливанию. Года здесь бессильны. Попытки отвлечься — лишь актёрские маски с комедий дель артэ. С Потерей приходится быть обвенчанным, преклонять перед ней колено каждый раз и, быть может, тогда Она позволит немного отойти на второй план.
Видар поднимается. Государственные дела не позволяли ему надолго расслабляться. Его лицо принимает суровое выражение, он быстро отряхивает тёмно-зелёные, почти чёрные, брюки от земли, а затем выходит за территорию фамильного склепа.
Подходя ближе к замку, замечает маржанку. Что-то заставляет его замедлить шаг и внимательно наблюдать за ней.
Рука Эсфирь была слегка вытянула вперёд, а на предплечье восседал большой чёрный ворон.
По оценке Видара, он должен был весить килограммов семь, не меньше, но ведьме, казалось, это не доставляло неудобства. Она разговаривала с птицей, обаятельно улыбаясь.
Эсфирь чуть приподнимает руку, и ворон, резко направляется ввысь, с колоссальной скоростью, взмывая до самого высокого шпиля замка, а оттуда — будто бы мёртвым камнем, падает вниз. За несколько сантиметров до тонкой руки останавливается и с гордостью касается лапами оголённой бледной кожи.
Видар хмурится. Когда она находилась поодаль — ему хотелось отдать приказ, чтобы вышвырнуть несносную так далеко, насколько законы Пандемониума позволяли. Гнев и ярость служили естественной реакцией на выскочку. Но, когда она стояла рядом, так нагло глядя в глаза, не опасаясь за собственную шкуру (будто она пережила абсолютно все события этого мира), дерзя только потому, что таковым был смысл её существования — подсознание играло жестокую шутку. Гнев испарялся, а ярость вспыхивала в новом свете — каким-то неясным раздражением, нездоровой дрожью всего нутра, вены обжигало кровью. Он не понимал своей реакции. Хотел лишь, чтобы она исчезла из его жизни также быстро, как и появилась. Надеялся, что устроит ей такую жизнь, какой она ещё не вкусила. Глядя в пустые разноцветные глаза — потаённое желание оставалось лишь несбыточной эгоистичной хотелкой. Эсфирь Лунарель Бэриморт — слыла достойным соперником. Это он понял ещё тогда, когда увидел бесовскую кучерявую прядь.