Я Распутин (СИ)
– Сейчас скажу повару, чтобы согрел вам куриный бульон, вам всегда помогает после припадков.
Брюнетка шурша юбками вышла из комнаты, а я с трудом спустил ноги на пол и оглядел комнату в поисках зеркала. Нашелся только таз с водой на табуретке и в нем отразилось… обветренное, морщинистое лицо с крупным бугристым носом, полными плотоядными губами, длинной черной бородой и глубоко сидящими глазами. Длинные волосы были разделены пробором надвое. Ноги в портянках… Пробор, которого я никогда не носил… Да что со мной? Я поднял руку потрогать пробор и нащупал справа большую шишку. Почему-то открыл рот, посмотрел на ровные, белые зубы. Ощупал себя руками.
Тело не мое. Руки не мои. Я не я.
А кто?
Женщина сказала «Григорий Ефимович».
И тут меня подбросило. Я что, в теле Распутина?!?
Я рухнул на кровать, завывая от ужаса и снова провалился в темноту.
В себя я пришел только ночью. Открыл глаза – комната на месте. Закрыл глаза.
Если я потерял сознание в архиве и до сих пор не пришел в себя? И все вокруг – галлюцинация? Тогда надо спать и надеяться на врачей. А если нет?
На стенке рядом с подушкой зашуршало, я снова открыл глаза и увидел таракана. Это было так реально и так неожиданно, что я шарахнулся.
– Очнулись, Григорий Ефимович?
Оказывается, я в комнате был не один, рядом проснулась сиделка. В полумраке ее не разглядеть, лампадка у икон дает слишком мало света… Лампадка! Я застонал и снова потерял сознание.
Вроде бы ненадолго – все еще ночь. Или это следующая? Глюк никуда не делся, стоило мне пошевелиться, как сиделка завозилась и открыла глаза и пришлось мне замереть и изобразить спящего.
Распутин! Юродивый сибирский крестьянин, целитель, друг царской семьи. Был застрелен в декабре 16-го года в доме князя Юсупова.
С большим трудом я не поддался истерике. Глюк, глюк, конечно глюк… Но внутренний голос мерзенько подначивал – ага, конечно, головой ты не ударялся, в роду подобных болезней не было, не кололся, не нюхал…
Нюхал!!! А что если Федя подсыпал мне клофелину или что там подсыпают? Ну да, мы поехали на шашлыки, вот там и… «А почему ты тогда не помнишь поездку?» осведомился внутренний голос, «Память отшибло?» Ну да, как там мама это называла, ретроградная амнезия.
А если не глюк, если я действительно Распутин? Тогда мне конец. Я же ничего тут не знаю, не умею… даже эти чертовы портянки сам вряд ли намотаю. Я хоть и служил год в армии, но у нас уже были берцы с носками. Господи, о чем я думаю…
Господи!!! Да меня только за незнание молитв сожрут с потрохами, Гришку в хлыстовстве обвиняли, духовная консистория, эдакие православные инквизиторы, расследовала. И он чудом проскочил мимо монастырской тюрьмы, а там как бы не хуже, чем на царской каторге. Я напрягся, вспомнил Отче наш, Богородице Дево, радуйся. Проговорил про себя Символ Веры. Нет, кое-что я из православного НЗ вполне знал. Но сильно ли мне это поможет?
Сдаваться властям? Рассказать правду? Так туда же, в монастырскую тюрьму и упекут, как свихнувшегояся на религиозной почве. Сиди себе на цепи да жри хлеб с водой. Ладно, хватит паниковать, делать-то что? Если это глюк то ничего, ждать помощи извне. А если… нет?
А если нет, то надо быть Распутиным – наглым, самоуверенным, властным, иначе сожрут и косточек не оставят. Я как-то раз уже был им – несколько лет назад, к столетию Февральской революции, на истфаке сделали драматический проект «Гибель империи» и меня под общий хохот определили на роль Гришки… Вот оттуда и пошел мой интерес, тогда я впервые зарылся в документы, а худрук театрального кружка ставил мне жесты и повадку, ну, как он сам это понимал, все же лучше, чем ничего.
Хорошо, тогда надо определиться, где я. Как там эту тетку называли, Ольга Владимировна? А мужика – ваш-дит-ство? А, это ваше превосходительство, значит, он в генеральском чине. Так, кто из поклонниц Распутина носил такое имя? Головина – нет, Вырубова – нет, Лохтина – да! Именно Ольга Владимировна! И она замужем за действительным статским советником, инженером Лохтиным, смотрителем дорог в Царском Селе. А действительный статский – как раз генеральский чин.
Распутин вылечил Лохтину от какого-то кишечного заболевания – и с тех пор она стала его большой поклонницей. Судя по нежным поглаживаниям, даже больше чем поклонницей. Если я в доме Лохтиных, то на дворе 1905-й или 1906-й год. Русско-японская война уже закончилась, расстреляно в Москве Декабрьское восстание. Революция еще протянет годик, потом семь лет покоя, война и вторая Смута с Гражданской…
Мои мысли перескочили на семью. Мою, не Распутина. Если в том, моем «времени» я умер и сюда переместилось только сознание – родители же с ума сойдут. Я единственный ребенок – ни братьев, ни сестер. Но если сознание просто раздвоилось? И в Распутина угодила моя копия? Я прислушался к себе. Никакого отклика настоящего старца в голове не ощущалось.
Меня снова захлестнуло ужасом и я чуть не заорал. Столько лет изучать Распутина и угодить в тело старца. Хотя, какой он старец. Распутину… то есть считаем, что мне, тридцать шесть лет – самый расцвет сил. В селе Покровское, что рядом с Тюменью его ждет жена и трое детей.
Два дня я валялся в кровати, слушал разговоры и выгонял хозяйку и прислугу при любом неприятном вопросе. И молчал, молчал, читал газеты – я потребовал принести все доступные. Да, слишком подробный глюк, до мелочей, не надо так долго копаться в архивах. Октябрь шестого года.
«Из Загреба получено сенсационное известие, что партия старочехов внесла вчера в городской совет предложение просить монарха при его посещении Боснии присоединить Боснию и Герцеговину к Кроации и вместе с Далмацией и Славонией восстановить старинное хорватское королевство под скипетром Габсбургов».
«„Союз русского народа“ проявляет в настоящее время небывалую по энергии деятельность. Неизвестно откуда появились крупные средства, и союз стал по всей России рассылать огромные тюки черносотенных листков, призывающих к немедленному избиению жидов и крамольников»
«В ночь полиция конфисковала в помещении редакции журнала „Русское Свободное Слово“ вышедший на днях 3-й том сочинений гр. Л.Н.Толстого, в котором помещены следующие статьи: „Так что же нам делать?“, „Исповедь“, „К политическим деятелям“, „Восстановление ада“, „Стыдно“ и „Требование любви“. Все эти статьи, напечатанные в других изданиях, до сих пор конфискованы не были».
Проснувшись на третий день, я наконец встал, пошатнулся, но все-таки подошел к окну. На улице белел снег. Серое питерское небо не позволяло точно определить время дня. Конец октября. «Мой» первый визит в Царское Село ужу был, Распутин привез Николаю икону Святого Симеона Верхотурского, видел его детей и царицу. Молился о здоровье царевича Алексея. Значит, обратной дороги теперь точно нет. И мне остается только быть Распутиным.
«Покуда я жив, будет жить и династия!» – я пафосно вытянул дрожащую руку, перекрестил окно. Вышло неплохо. Да, вот так и будем.
Я обошел комнату, прислонился к теплой, изразцовой печке. Оглядел весьма аскетичную обстановку – кровать, стул, стол, табурет с тазом. На крючке висели коричневый армяк и картуз, у входа стояли стоптанные сапоги.
Заглянул под кровать, обнаружил тут плетеный короб. Да, пора бы посмотреть, чем богат, а то все газеты да бульончик. Внутри, завернутая в чистую тряпочку, нашлась паспортная книжка. На крестьянина тобольской губернии Григория Распутина, с перечислением основных примет, годом и местом рождения. Там же, в тряпочке, лежало пятьдесят рублей десятью синими пятерками и перевязанная веревкой пачка писем.
В кожанном кошельке на завязках позвякивала медная мелочь, а также неказистый серебряный перстенек с православным крестом. Я поворошил чистое исподнее, нашел кусок мыла и щетку с коробкой зубного порошка, потертый Молитвослов. Вот и все богатство. Да… негусто.
– Отче, что же вы встали? – дверь открылась, вошла Лохтина. Позади нее толпились какие-то господа в пиджаках. На лицах было написано искреннее любопытство.