Солнечный щит (ЛП)

— Ты не хочешь его искать? — спросил он. — Он может искать тебя, гадать, где ты…
Я не выдержала и повернулась к нему.
— Я знаю имя отца, потому что оно было на моих документах для продажи, Веран. Меня не ловили. Меня продала семья.
Он притих. Он молчал, и я слышала, как мысли гремят в его голове, а потом вопросы поднимают бурю. И я не хотела отвечать на них, но я знала, что если не отвечу, он будет думать, что семья может быть только единым целым, а не ножом, который режет твою веревку.
— Вега Палто, порт Искон, — сказала я. — Это его имя, там меня продали. Меня зовут Нит, это все, что я знаю. Дальше описывалось мое здоровье во время покупки. Я рискнула шеей, чтобы забрать это из своей папки — я сломала намеренно палец, чтобы меня осмотрел лекарь, — я показала ему левую ладонь, шишку на костяшке, едва заметную среди других шрамов. — И что я там увидела? Что мой отец из Алькоро продал меня за сто пятьдесят серебряных. Забавно, что я все еще столько стою, да?
Он молчал. Камни глухо стучали от копыт наших лошадей. Куст задрожал от броска Крыса. Обреченное существо пискнуло перед смертью.
— Дико то, — продолжила я, — что я его немного помню. Стараюсь не помнить, но смутно помню, что он любил кофе с корицей. Я помню тот запах. И если он был алькоранцем, то моя мама, наверное, сиприянкой, и я помню, как она заплетала мои волосы. И я помню счастье. Это самое странное. Все другие дети, кого продали, были из отчаянных семей, которые были готовы продать лишнего ребенка на десять лет труда, чтобы свести концы с концами. Не я. Меня продала счастливая семья, которая могла позволить корицу. И без связи. Они не ждали, что я вернусь.
— Это… — начал он. — Может, это ошибка, Ларк. Или… ты не так запомнила.
— Ты прав, — резко сказала она. — Я могла выдумать, что была счастлива, эта часть имеет меньше всего смысла. Я могла отыскать их и узнать, что я выдумала. Может, они — бездельники, которым просто нужно было больше денег, — я повторила его вопрос. — Понимаешь, почему я не хочу их искать? Так я хотя бы знаю, что у меня есть. Я знаю, какая я. Меня не интересует моя семья, Веран. Они не дадут мне безопасность или личность. Это просто кровь, и тут от этого проку мало. Семья не выстоит.
Скала поднялась справа, закрыв на миг красное солнце, опускающееся к горизонту. Он не щурился, глядя на меня. Он просто смотрел, зеленые глаза были огромными и печальными поверх почерневших щек и грубой тряпки.
— Не жалей меня, — сказала я.
— Я так и не делал.
— Делаешь. Сейчас и делаешь. Хватит.
— Я не жалею тебя, — сказал он. — Просто… я хотел бы это изменить.
— Жизнь не изменить. Мы просто должны реагировать.
— Я… не верю в это.
— Вот как? Ты-то можешь произнести слово, и весь мир будет рад услужить тебе.
— Вот только тело подводит и забирает с собой разум, — медленно сказал он. — И это подвергает опасности меня и сковывает тех, кто вокруг меня, и я не смогу делать то, что мог бы делать, и, наверное, умру молодым.
Я перестала дышать под банданой.
Я все забывала это.
Я отвела взгляд, когда скала справа пропала. Солнце ударило по глазам. Я опустила шляпу на глаза.
— Прости, — выдавила я. — Я не хотела так сказать.
— Хотела. Но я понимаю. У меня больше привилегий, чем у многих. Больше, чем у тебя. Но мысль, что жизнь такая, какая есть, и я должен это терпеть… что это значит для меня, Ларк? Мне сидеть в комнате с подушками на полу до конца жизни? Потому что многие так думают.
— Должно быть что-то между подушками на полу и бегом за опасностью.
— Если есть, я хочу услышать, и быстро, — сказал он. — Потому что пока что я сталкивался только с двумя крайностями. Честно, если я могу умереть в любой миг, то уж лучше в действии, чем на полу спальни.
Я не успела ответить, правое запястье укололо. Я отогнала слепня, ругаясь под нос. Он укусил меня прямо в «и» в «Силе». Я смотрела на татуировку, вспоминала мои слова ему вчера, что сила и упрямство нужны были для выживания.
Но если это было, но этого все еще не хватало?
 
— Так что не жалей меня, — сказал он.
Я подняла голову.
— Я и не жалею.
— Именно.
Я скривила губы за банданой, и его щеки округлились под черной краской. А потом он отвел взгляд и потер глаза.
— Ты и проклятое солнце.
Я посмотрела на горизонт, хотела сдаться и поехать с другой стороны, но мысли застыли в голове. Я резко вдохнула.
— Веран, стой. Погоди. Стой.
Он потянул за поводья лошади. Я приблизила к нему Джему, глядя на пейзаж перед нами. Он проследил за моим взглядом.
В миле впереди нас лежали пещеры Утцибора с широкими площадками для клеймления. В закате уже было видно несколько черных точек вокруг тополей, летучие мыши просыпались. Вскоре их будет намного больше. Но между нами и ними были четыре фигуры на лошадях, направляющиеся среди кустов, чтобы их не заметили, к глиняному зданию возле скал. Уходящее солнце сверкнуло на наконечнике мотыги, привязанной к седлу.
— Кто там? — спросил Веран. — Это стражи Тамзин?
— Это Доб Грязь, — сказала я. — Еще бандит. Я сталкивалась с ним и одной из стражей Тамзин недавно. Наверное, они узнали, куда она уехала.
— Проклятье, — Веран крепче сжал поводья. — Из всего, что могло… что, по-твоему, они хотят сделать?
— Не знаю, но ничего хорошего. Давай спустимся и приблизимся. Там роща, где мы можем выждать. Нужно убедиться, что Тамзин там.
Мы съехали с лошадей и повели их по склону вниз, следя за группой, подкрадывающейся к зданию. Я оглянулась пару раз, кусая губу — я хотела бы, чтобы уходящее солнце было прямо за нами, но тогда пришло бы двигаться на одной линии с группой Доба. К счастью, путь был усеян выпирающими камнями, будто корнями скал. Мы прикрывались ими, стараясь вести лошадей подальше от гравия, который мог бы шумом нас выдать.
Мы добрались до тени тополей, окруженных кустами. Мы привязали лошадей и пошли среди зарослей. На краю рощи мы легли на животы и смотрели на здание.
Доб и три его товарища укрылись у реки и разглядывали дом из-за шалфея. Я смотрела на площадки для клеймления, глиняные дома у пещер, их крыши из соломы были красными в свете заката. Одно здание выглядело менее заброшенным — окна были открыты, а труба почернела от недавнего дыма. Земля у двери была вытоптанной, а не усыпанной прутьями от ветра, как у других домов.
— Там мулы, — шепнул Веран, кивая.
В тени занятого здания был столбик под навесом, где два коричневых мула и осел искали что-то у земли.
— Думаю, крупного я видела на прошлой неделе, — сказала я. — На нем ехала женщина, когда наткнулась на Доба.
— Что они ищут? — спросил он, глядя на Доба. — Думаешь, слышали о Тамзин?
— Не знаю, что им от нее нужно, — ответила я. — Это не похоже на Доба, он — браконьер, порой ворует скот. Он не интересовался работорговцами или дорогой, только хотел быть ближе к пастбищам на севере. Скорее всего, он хочет отомстить — у той женщины было много мешков, значит, были деньги и товары. Он, наверное, решил ее ограбить.
Веран выдохнул.
— Что нам делать?
— Ждать, — сказала я. — Посмотрим, что сделает Доб. Кто знает, может, он сделает часть работы за нас.
— Думаешь, он отпустит Тамзин?
— Нет, думаю, он может убить стражей внутри.
Он скривился.
— Я надеялся, что никого убивать не придется.
— Как же мы, по-твоему, заберем Тамзин?
— Я… не думал дальше того, как выйти из твоего лагеря живым, — признался он.
— Свет, ты вообще не думаешь наперед?
— Точно, — признал он. — Мое оправдание, что часть моего мозга не всегда работает.
 
Я покачала головой, и он рассмеялся.
— Хотя я могу взломать замок, — сказал он. — Это может пригодится.
— Может. Но подождем. Нужно знать, с чем мы столкнулись. Мы не знаем, один там страж или двадцать. Лучше пусть Доб выполнит грязную работу, если это возможно.
Он сдвинул платок и опустил подбородок на руки. Я подперла щеку кулаком. Крыс выбежал из-за кустов и лег между нами.