Солнечный щит (ЛП)

Поднявшись в гостевое крыло, я задыхался, за окнами сверкала молния. Прижимая ладонь ко лбу, я постучал в дверь Элоиз. Ответа не было, но она могла оставаться в кровати. Я приоткрыл дверь.
— Элоиз? — позвал я.
Было тихо и тускло. Она, наверное, уснула. Я поговорю с ней завтра.
Я уловил писк и вздрогнул, комар летел во тьме по коридору. Я раздавил его об дверную раму. Я вытер ладонь об мокрый камзол и закрыл дверь. Я повернулся и пошел к своей комнате, поздравляя себя за тихие шаги.
Нет, я был идиотом. Я бросил обувь у двери слуг. Я был так тих, потому что был босым. Молния за окнами снова вспыхнула. Я закрыл глаза ладонью, оставил щель, чтобы видеть путь.
Ощущая себя глупо и утомленно, тело затекло и замерзло, я добрался до своей двери, повернул ручку, желая забыться во сне. 
  
12
 
Тамзин
Я нашла кнопку!
Она всегда была со мной. Я просто не ценила этого. Верите или нет, она была в металлическом обруче на ведре для отходов. Их было четыре, по две на каждом обруче, чтобы удерживать их на месте. Одна торчала. Я стала тянуть за нее, сломала ноготь, но вытащила кнопку из дерева (ведро тогда было пустым). Теперь я сжимала в руке трофей размером с ноготь на большом пальце.
Здравствуй, маленький друг!
Пойя приходила недавно, и она была мрачной, кричала на Бескин из-за дыма под потолком и скорпиона в банке с рисом, и от того, что она зря поменяла все в шкафчике с кофе. Из обрывков, которые я слышала, я поняла, что она столкнулась с бандитами в пути, хотя уцелела. Только вернувшись, она отперла и распахнула мою дверь, сжимая чернильницу и лист пергамента.
— Пора тебе поставить подпись, — сказала она.
— Это кровь на простынях? — раздался голос Бескин из-за угла.
— Не моя, — отозвалась Пойя, толкнула вещи мне в руки. — Но это нам может помочь. Кто сказал, что это не ее?
Я сжимала пишущие приборы, которые она мне дала, посмотрела на ее ноги, расставленные передо мной. Одна штанина была закатана, открывая пыльные бинты на лодыжке. Но не рана привлекла мое внимание, а край татуировки, выглядывающий из-под ткани. Две маленькие изогнутые линии изгибались друг к другу как скобки.
Я прищурилась.
Она нетерпеливо рявкнула:
— Давай, твое имя, и в этот раз разборчиво.
Я сделала, что она требовала, поджав губы, пока чертила буквы. Потом она забрала пергамент, ворча, что ей снова ехать по проклятой глуши, чтобы доставить письмо вовремя. Она хлопнула дверью так, что мое пустое ведро упало, и я поправила его и обнаружила шатающуюся кнопку.
В моей ладони она была как оружие.
Я вспомнила о татуировке над бинтом на лодыжке Пойи. Я не видела эту метку с тех пор, как прибыла ко двору, и этим аристократ высокого ранга не хвалился бы товарищам. Но я не была удивлена, увидев это на коже Пойи, и я не удивилась бы, если бы у некоторых людей в списке моих врагов была такая же татуировка. Я сжала кнопку пальцами.
Что делать с новой информацией? Я задумалась.
Что делать с новым другом?
Летучие мыши летали снаружи, воздух был густым от их воплей и запаха. Они носились на фоне бирюзового неба, истинного цвета моконси. С этим и моим новым трофеем я взбодрилась сильнее, чем за недели. Боль в теле была далекой и знакомой. И я могла хоть что-то делать.
Оставить след.
Я осторожно сжала кнопку и надавила на глиняную стену. Я попыталась провести линию, но глина только крошилась. Хм. Плохо.
Я придвинулась к двери темницы. Она была из дерева. Я прижала острие к доске и вонзила. Получилась мелкая царапина. Я осторожно улыбнулась. Было уже не так больно.
Летучие мыши кружили снаружи. Я провела кончиком кнопки по царапине снова. 
  
13
 
Ларк
Бам.
Тупой топор вонзился в широкую сосну. Я вытащила его и взмахнула снова, мышцы спины болели. Пот лился между лопаток, и я ощущала, как солнце поджаривает открытую кожу, ведь на мне не было рубахи и жилетки. Мне было все равно. Я не могла рубить дерево в жилетке, и я не могла позволить, чтобы рукава рубахи порвались — это случилось с единственной запасной — и я рубила дерево только в повязке на груди, и за это время я стала темнее, чем мокрый берег реки.
 
Я снова опустила топор. Несмотря на то, что я долго его точила, острие осталось тупым. Я вытащила топор, наконечник болтался на древке. Не помогало и то, что дерево, которое я рубила, было в два фута в диаметре. Хвороста в лагере было все меньше, и нам приходилось рубить сосны. Их было невозможно расколоть. Я бы использовала клин и кувалду, но — сюрприз — тут этого не было.
Я услышала шаги Розы. Крыс поднял голову и завилял растрепанным хвостом.
— Ты бормочешь под нос, — сказала она.
— Нет, — я вытащила топор из дерева — черт, древко почти выпало.
— Что-то о кувалде.
— О. Это было вслух?
Она была сегодня без искусственной ноги, опиралась на костыль. Ее штанина была завязана под обрубком. Она опустилась на землю возле сосны, вытащила ножик. Она взяла ветку и стала срезать прутья для вязанки хвороста.
Мы молчали миг, тишину нарушали только глухие стуки топора и шорох ее ножа. Новости, с которыми я вернулась два дня назад, стали ударом для остальных в лагере. Я не стала говорить о стычке с Добом и жутком запахе гуано от путницы. Я отдала мазь от мозолей Розе и тоник Уит и Андрасу, но ужин той ночью был из кукурузного печенья, где хрустел песок, и бульона из последнего рябчика, которого поймал Седж. После этого я послала Сайфа и Пикла к реке набрать пыльцы и кореньев. Я удвоила количество капканов. Нам повезло, одна из ловушек Седжа поймала зайца, а одна из моих — толстого суслика. Мы стали коптить вчера мясо, но это сожгло остатки нашего хвороста. Потому я и боролась с большой сосной.
— Нам нужно увести лошадей к реке и оттащить один из упавших тополей, — Роза связала прутья. — А потом можно распилить его в лагере.
— Знаю, но времени не было. Для этого нужны Сайф и Пикл, а они следят за дорогой.
— Седж мог бы помочь.
— Наверное, — Седж был большим и мускулистым, но дольше всего в плену он рубил дерево для печей стеклодувов в Моквайе, и он испортил себе спину. Он не мог поднять топор над головой. Но, может, помог бы дотащить павшее дерево.
Мы снова притихли. Повязка на моей груди промокла от пота, я вытерла лицо банданой, отводя взгляд. Я избегала этого с возвращения, стараясь не поддаваться страху, какой испытала несколько дней назад.
— Мы поговорим о Снейктауне? — спросила Роза.
Я повязала бандану на лбу и подняла топор еще раз.
— О чем говорить? Я не могу вернуться. Придется ехать в Пасул.
— Пасул далеко.
— День пути — не так плохо, — я пыталась убрать тревогу из голоса от мысли, что оставлю других в лагере на три или четыре дня.
— Ты не выглядишь как из Моквайи.
— Но и не как из Алькоро.
— Ты можешь сойти за них — смесь Алькоро и Сиприяна. И люди привыкли видеть тебя в Снейктауне. Но в Моквайе ты будешь больше выделяться.
— Я буду выделяться. Возьму с собой Сайфа. Он сможет побегать там. Другого выбора нет.
— Я могла бы поехать в Снейктаун, — сказала она.
Я снова взмахнула топором.
— Нет.
— Почему?
Топор опустился.
— Думаешь, я выделяюсь, Роза? Сколько одноногих девочек-сиприянок в Снейктауне?
— О, я теперь девочка? Я думала, мы решили, что я на два года старше тебя. Если я девочка, то ты — плаксивый младенец, — она согнула правую ногу и опустила руку на колено. — Ты — не единственная защитница каньона, Ларк. Ты не наша королева.
 
— Кто-то должен быть.
— Нет. Ты просто одна из нас. Я ценю твою власть, и маленькие равняются на тебя. Но ты не можешь тянуть груз сама. Ты должна дать часть нам.
Я оперлась на топор и посмотрела на нее.
— Я знаю, что ты думаешь иначе, но я не просто упрямлюсь. Как выглядело бы, если бы я убежала из Снейктауна, и потом пару дней спустя потрепанная незнакомка приехала бы за теми же припасами? Патцо не идиот. Он поймет, что ты вместо меня. И они повесят плакат с твоим лицом, если не бросят за решетку сразу.