11/22/63

10




Наступила суббота, день закупки продовольствия. У меня вошло в привычку заезжать за Сейди, а потом мы вдвоем отправлялись в «Вайнгартенс» на шоссе 77. Бок о бок катили наши тележки под музыку Мантовани, осматривали фрукты, выбирали мясо по лучшей цене. Если речь шла о говядине или курятине, куски предлагались на любой выбор. Мне это нравилось: после трех лет, проведенных в прошлом, меня по-прежнему ошеломляли низкие цены.

Тот день я намеревался посвятить не только закупке продуктов. Хаззарды жили в доме 2706 по Мерседес-стрит, в лачуге напротив и чуть левее двухэтажной развалюхи, которую Ли Освальд вскоре намеревался сделать своим домом. «Джодийское гулянье» отнимало у меня очень много времени, но весной я все равно успел трижды побывать на Мерседес-стрит. Парковал мой «форд» в центре Форт-Уорта и садился в автобус, курсировавший по Уинскотт-роуд, который останавливался в полумиле от Мерседес-стрит. Отправляясь в эти поездки, я надевал джинсы, ободранные высокие ботинки и выцветшую джинсовую куртку, купленные на распродаже. Если бы спросили, я бы ответил, что ищу дешевое жилье, потому что устроился ночным сторожем на «Техасскую листовую сталь» в западном Форт-Уорте. Такая легенда превращала меня в заслуживающего доверие гражданина (до тех пор, пока кто-нибудь не сочтет за труд проверить мои слова) и объясняла, почему днем в доме тихо, а портьеры задернуты.

Во время моих прогулок по Мерседес-стрит к складу «Манки уорд» и обратно (всегда со сложенной газетой, открытой на странице, где публиковались объявления о сдаче квартир в аренду) я увидел и мистера Хаззарда, здоровяка лет тридцати пяти, и двух его детей, с которыми отказывалась играть Розетта, и женщину с застывшим лицом, которая при ходьбе подволакивала одну ногу. Однажды мама Хаззарда, стоя у почтового ящика, подозрительно оглядела меня, когда я проходил мимо по полоске твердой земли, служившей тротуаром, но ничего не сказала.

В ходе моей третьей разведывательной миссии я увидел старый ржавый прицеп, стоявший позади пикапа Хаззарда. Он сам и дети грузили в него коробки, тогда как старуха стояла рядом на только что зазеленевшей травке, опираясь на трость, а перекошенное после инсульта лицо скрывало любые эмоции. Я бы поставил на полнейшее безразличие. Уходил я безмерно счастливым. Хаззарды съезжали. И после их отбытия рабочий парень по имени Джордж Амберсон намеревался арендовать дом 2706. Теперь моя главная задача заключалась в том, чтобы никому не дать себя опередить.

Я пытался найти наиболее надежный способ это сделать во время нашей субботней поездки за продуктами. На одном уровне сознания я общался с Сейди, отвечал на ее вопросы, откликался правильными репликами, подтрунивал над ней, когда она провела слишком много времени в молочном отделе, вывез нагруженную продуктами тележку на автомобильную стоянку, переложил все пакеты в багажник «форда». Но проделывал все это на автопилоте, размышляя о том, как организована сдача домов в аренду в Форт-Уорте, и, как выяснилось, прокололся. Не обращал внимания на слова, которые слетали с моих губ, а это опасно, если ведешь двойную жизнь.

По дороге к дому Сейди, когда она спокойно (слишком спокойно) сидела рядом со мной, я пел, потому что радиоприемник «форда» сломался. Двигатель тоже начал сдавать. Снаружи «санлайнер» по-прежнему выглядел шикарно, и я прикипел к нему всей душой, но прошло уже семь лет с того дня, как он сошел с конвейера, а его пробег превысил девяносто тысяч миль.

Я разом принес купленные Сейди продукты на кухню, героически покрякивая от напряжения и картинно покачиваясь. Не обратил внимания, что она не улыбается, и понятия не имел, что наше короткое возвращение к жизни душа в душу закончилось. Я по-прежнему думал о Мерседес-стрит и гадал, какое шоу я должен поставить там… или, точнее, сколь много там должно быть от шоу. Мне предстояло пройти по лезвию ножа. Хотелось стать своим на Мерседес-стрит, поскольку в этом случае на тебя не обращают внимания и смотрят с пренебрежением, и при этом ничем не выделяться. Потому что там собирались поселиться Освальды. Она не говорила на английском, а он всегда держался особняком, однако дом 2706 находился слишком близко. Прошлое, конечно, упрямо, но и очень хрупко, карточный домик, и мне предстояло соблюдать предельную осторожность до того момента, как я полностью закончу подготовку к его изменению. А значит, следовало…

В этот момент Сейди обратилась ко мне, и вскоре после этого жизнь, какой я ее знал (и полюбил) в Джоди, провалилась в тартарары.





11




— Джордж? Ты можешь зайти в гостиную? Я хочу с тобой поговорить.

— А может, ты сначала положишь гамбургер и свиные отбивные в холодильник? И я думаю, что мороже…

— Пусть тает! — крикнула она, и вот это вернуло меня на землю.

Я повернулся к Сейди, но она уже ушла в гостиную. Взяла пачку сигарет со столика у дивана и закурила. Уступая моим мягким просьбам, она пыталась меньше курить (по крайней мере в моем присутствии), и зажженная сигарета выглядела более зловещей, чем повышенный тон.

Я прошел в гостиную.

— Что такое, дорогая? Что не так?

— Все. Что это за песня?

Ее лицо побледнело и напоминало маску. Сигарету она держала перед губами, словно щит. Я начал осознавать, что прокололся, но не знал, как и когда, и это пугало.

— Я не знаю, о чем ты…

— Песня, которую ты распевал, когда мы ехали домой. Которую ты орал во весь голос.

Я пытался вспомнить и не мог. Помнил только мысли о том, что всегда должен появляться на Мерседес-стрит одетым как рабочий, который едва сводит концы с концами, если хочу, чтобы меня принимали за своего. Конечно же, я пел, но я часто так делал, думая о другом… Все так делают.

— Наверное, какую-нибудь попсу, услышанную на Кей-эл-ай-эф. Пришла вдруг на память. Ты знаешь, как бывает с песнями. Я не понимаю, почему ты так расстроилась.

— Если ты и слышал эту песню, то в другой жизни. Со словами: «В Мемфисе я встретил пьяную девицу, она меня тащила в нумера».

У меня упало не только сердце. Все, что находилось ниже шеи, обвалилось на пять дюймов. «Кабацкие бабы». Вот что я пел. Песню эту только через семь или восемь лет запишет группа, которой оставалось еще года три до попадания в американские хит-парады. Да, конечно, думал я тогда о другом… но разве можно так тупить?

— «Она меня всего одела в розы, дала мне дозу и себя, само собой»? По радио? Федеральная комиссия по связи тут же закрыла бы радиостанцию, транслирующую такое!

Я начал злиться. Главным образом на себя… но не только на себя! Я шел по натянутой струне, а она кричала на меня из-за песни «Роллинг Стоунз».

— Остынь, Сейди. Это всего лишь песня. Я даже не знаю, где ее слышал.

— Это ложь, и нам обоим это известно.

— Ты чудишь. Думаю, мне лучше взять свои продукты и поехать домой. — Я пытался говорить ровным голосом. Но тон был больно знакомым. Так я всегда говорил с Кристи, когда она приходила домой поддатая, в перекрученной юбке, с наполовину вытащенной блузкой, с растрепанными волосами. Не говоря уже о размазанной помаде. Размазанной о край стакана или о губы какого-нибудь парня, с которым она познакомилась в баре?

Мысль эта добавила мне злости. К черту, подумал я. Не мог сказать, кого туда посылаю — Сейди, Кристи или себя, да и не это волновало меня в тот момент. Мы всегда злимся больше всего, когда нас ловят с поличным, верно?


— Я думаю, что тебе лучше сказать, где ты слышал эту песню, если ты хочешь вернуться сюда. И где ты слышал фразу, которой ответил парню-упаковщику на кассе, когда тот сказал, что завернул курицу в два пакета, чтобы она не протекла.

— Я понятия не имею, о чем ты…

— «Отменно, чувак» — вот что ты ему ответил. И я хочу знать, где ты это слышал. И зашибись. И буги-шузы. И круто. И безбашенный. Я хочу знать, почему ты говоришь эти слова, а больше никто не говорит. Я хочу знать, почему ты испугался этого глупого скандирования «Джимла» и почему говорил об этом во сне. Я хочу знать, где находится Дерри и почему Дерри похож на Даллас. Я хочу знать, когда ты был женат, на ком и сколько времени. Я хочу знать, где ты жил до того, как приехал во Флориду, потому что Элли Докерти, по ее словам, этого не знает, а некоторые из твоих рекомендательных писем поддельные. «Какие-то они странные» — так она выразилась.

Я не сомневался, что Эллен до этого не докопаться без помощи Дека… но она докопалась. Меня это особо не удивило, однако я жутко рассердился из-за того, что она поделилась с Сейди.

— Она не имела права говорить тебе об этом!

Сейди вдавила сигарету в пепельницу, потом тряхнула рукой, словно горящие крошки табака подпрыгнули и обожгли ее.

— Иногда ты словно… я не знаю… из другой вселенной! Той, где поют о пьяных женщинах из М-Мемфиса, которых трахают наверху! Я пыталась убеждать с-себя, что это не имеет значения, что л-л-любовь преодолеет все, да только не получается. Любовь не преодолеет ложь! — Голос дрожал, но она не плакала, а ее глаза не отрывались от моих. Если бы я видел в них только злость, мне бы не было так тошно. Но я видел и мольбу.

— Сейди, если бы ты…

— Нет. Хватит. Больше не повторяй, что ты не делаешь ничего постыдного и что мне тоже не придется стыдиться. Это уж предоставь решать мне. Вопрос стоит ребром: или уходит швабра, или уйти придется тебе.

— Если бы ты знала, то…

— Так скажи мне!

— Не могу! — Злость рванула, как лопнувший воздушный шарик, оставив после себя эмоциональную пустоту. Я отвел глаза от ее каменного лица, и мой взгляд упал на письменный стол. От увиденного у меня перехватило дыхание.

На столе лежала стопка заявлений на работу в Рино, куда Сейди собиралась поехать этим летом. Верхнее — в «Отеле и казино Харраса». В первой строчке она написала свое имя, большими печатными буквами. Полностью, включая и среднее, которого я раньше не знал.

Я наклонился, очень медленно, и закрыл большими пальцами ее первое имя и последний слог фамилии. Осталось «ДОРИС ДАН».

Я помнил день, когда разговаривал с женой Фрэнка Даннинга, прикинувшись покупателем недвижимости, которого заинтересовал Вестсайдский оздоровительный центр. Она родилась лет на двадцать раньше Сейди Дорис Данхилл, но обеих женщин отличали синие глаза, бархатная кожа и роскошная, пышногрудая фигура. Обе курили. Кто-то мог заикнуться о совпадении, но только не я. Я точно знал: нет тут никакого совпадения.

— Что ты делаешь? — Ее обвинительный тон скрывал истинный вопрос: Почему ты продолжаешь уходить от ответов и изворачиваться? — но я больше не злился. Совершенно не злился.

— Ты уверена, что он не знает, где ты? — спросил я.

— Кто? Джонни? Ты про Джонни? Почему?.. — Тут она решила, что ей от меня ничего не добиться. Я видел это в ее лице. — Джордж, ты должен уйти.

— Но он мог выяснить, — настаивал я. — Потому что твои родители знают, а для них он — душка. Ты мне это говорила.

Я шагнул к ней. Она отступила на шаг. Как отступают от человека, у которого вдруг помутилось в голове. Я увидел страх в ее глазах, почувствовал, что сейчас ей меня не понять, но не мог остановиться. Помнится, и сам испугался.

— Если ты и просила ничего ему не говорить, он все из них вытащит. Благодаря своему обаянию. Так ведь, Сейди? Он очень, очень обаятельный, когда не моет руки, не расставляет книги по алфавиту и не говорит, что эрекция — это отвратительно. Он же очаровал тебя.

— Пожалуйста, уходи, Джордж. — Ее голос дрожал.

Вместо этого я приблизился к ней еще на шаг. Она отступила, уперлась в стену… и сжалась. Словно истеричке влепили пощечину или в лицо уличной проститутке выплеснули стакан холодной воды. Я отошел к арке между гостиной и кухней, поднял руки, словно сдаваясь. Что я, собственно, и делал.

— Я ухожу. Но, Сейди…

— Я не понимаю, как ты мог это сделать. — Слезы пришли. Покатились по щекам. — Вернее, почему ты отказываешься все исправить. Нам было так хорошо.

— У нас и сейчас все хорошо.

Она покачала головой. Медленно, но непреклонно.

Я пересек кухню. Казалось, не шел, а плыл. Достал контейнер с ванильным мороженым из одного из пакетов и поставил в морозилку «Колдспота» Сейди. Я думал, что это кошмарный сон и я скоро проснусь. Но сердце знало правду.

Сейди стояла в арке, наблюдая за мной. В одной руке она держала новую сигарету, в другой — заявления о приеме на работу. Теперь я видел, что сходство с Дорис Даннинг поразительное. Тут же возник вопрос, а почему я не замечал этого раньше? Потому что мои мысли занимало другое? Или я не осознавал полностью, с какой махиной посмел связаться?

Я вышел на крыльцо, закрыл дверь, защищавшую от насекомых, посмотрел на Сейди сквозь сетку.

— Остерегайся его, Сейди.

— Джонни во многом странный, но он не опасен, — ответила она. — И мои родители никогда не скажут ему, где я. Они обещали.

— Люди нарушают обещания, люди сходят с ума. Особенно люди, которые попадают в стрессовую ситуацию, да и с самого начала психически неуравновешенные.

— Тебе лучше уйти, Джордж.

— Пообещай мне, что будешь настороже, и я уйду.

Она крикнула:

— Я обещаю, обещаю, обещаю!

Мне не нравилось, как сигарета дрожала у нее между пальцами. Еще больше огорчали шок, ощущение утраты, горе и злость в ее покрасневших глазах. Я чувствовал, как они провожали меня к моему автомобилю.