Черный Гиппократ
— Нет, не только он, — Нестеров посерьезнел, впитывал информацию. — Я же обследовался — по всей больнице прошел. Слухами полнится больница: будто творятся в нашем отделении некие закулисные дела, есть какие-то тайны. Больные говорят, санитарки… Даже, заметил, дичатся как-то тех, кто отсюда…
Опять промелькнула тень по лицу Маргариты:
— Не думаю, что стоит всерьез обращать на это внимание. Наш Иванов не сам метит в главврачи. Его выдвигают, как наиболее достойного. Есть, конечно, завистники. Вот они-то и распускают слухи…
— А вы что думаете?
— Я? — Маргарита задумалась на секунду. — Я же не так давно тут. Фаина могла бы сказать. А я… Существуют разные уровни профессионализма. Иванов, Блох и Фаина — на одном; доктор Пашкевич и я — на другом. Мне кажется иногда, что есть в отделении некая закулисная жизнь. Но думаю, это более высокий профессиональный уровень, на который нас с Пашкевичем еще не пускают. Вот наберемся опыта — посвятят и нас… — Маргарита оптимистично улыбнулась. — А что касается больных, вы их меньше слушайте. Невежественные, далекие от медицины люди могут такого наговорить — будете медиков обходить за версту!
— Всякую чушь? — Нестеров пытался вернуть разговор в непринужденное русло — с розовыми берегами.
Но Рите, оказалось, было что рассказать:
— Когда я была на практике в детском отделении, часто, случалось, поступали «тяжелые» дети. Родители сами виноваты. Не хотят в больницу, держат ребенка дома до последнего — когда он уже начинает умирать… Но кто ж из родителей скажет, что он виноват — родитель. В смерти ребенка врачи виноваты!.. Вот и бьются врачи над умирающими детьми, пытаются спасти. Однако не всегда это удается… И самый последний шанс реанимировать ребенка — это внутрисердечный укол. Второе межреберье слева… В шприц набирается норадреналин, хлористый кальций и бикарбонат натрия… Уж если не подействовало, — значит, все. И понятное дело, не всегда срабатывает… А некоторые родители потом, обнаружив место укола иглы на груди умершего ребенка, говорят, будто убийцы-врачи намеренно укололи ребенка в сердце, чтобы убить… Вот невежество…
Игорь Горюнов — молодой красивый парень, спортсмен-легкоатлет, вернулся после тренировки домой, заглянул на кухню. Жена его Маша ставила на плиту кастрюлю с водой — собиралась варить на завтра борщ. Игорь любил украинский борщ — такой густой, чтобы в нем ложка стояла. Именно такой борщ и собиралась варить Маша.
Молодая жена — а прожили они вместе всего полгода, — положила в кастрюлю увесистый кусок говядины и подрегулировала газ.
Игорь Горюнов после тренировки весьма проголодался. И поскольку до ужина было еще далеко, Марина положила ему в тарелку винегрета — червячка заморить.
Игорь поел с удовольствием — молодая жена, несмотря на нежный возраст, неплохо готовила. И утомленный, прилег на диване поспать. Часок-другой намеревался поспать — не более. Восстановить силы после тренировки…
Заснул он быстро. И быстро у Маши вскипела в кастрюле вода. Маша слегка убавила газ, сняла поваренной ложкой накипь, прикрыла крышку и спустилась в магазин, что был в их же доме, на первом этаже, — за солью.
Как это часто бывает, встретила в магазине Маша подругу. Вместе в школе учились…
В это время вода в кастрюле закипела так сильно, что даже сбросила крышку. И побежала на плиту — прямо на конфорку…
Крышка покатилась по полу, громко звякнув, вода шипела на раскаленной конфорке… но Игорь спал и ничего этого не слышал. Да и далековато он находился — в соседней комнате. А Маша еще дальше — в магазине, в который спустилась всего на минутку, на секундочку всего… Да вот встретила подругу, с коей не встречалась «сто лет», то бишь не делю-другую…
… А огонь на плите потух. Вода в кастрюле успокоилась. Газ чуть слышно шумел… Спокойно спал Игорь.
Подруга у Маши интересная была. Много всего знала — что из ряда вон. Могла такое рассказать, что кровь в жилах застынет, а могла наоборот — разгорячить кровь. Сегодня она выбрала первое. Очень говорливая была, все держала за рукав Машу, не отпускала. Да та и не рвалась. Слушала и слушала. Пачка соли сиротливо лежала в авоське.
— Ты не поверишь, Машка! Ужас что творится! Раньше хоть милиции боялись, а теперь никого не боятся. Полнейший беспредел!..
— А что такое? — замирало сердце у Маши.
— Люди пропадают в городе…
— Опять людоед?
— Нет. Людоед хоть что-то оставлял: то голову, то кисть руки в мусорных баках находили… А тут вообще ничего. Пропал человек — и с концами.
— Да? — поражалась Маша. — Бедный Питер! Вечно какая-то напасть на него!..
— Одна женщина недавно с мужем поссорилась, — продолжала подруга, сделав «страшные» глаза. — В ночь ушла… И с тех пор не вернулась…
Маша качала головой:
— Может, она не в ночь, а от мужа совсем ушла?
— Куда? — со знанием дела возражала подруга. — Документы все на месте, деньги на месте. Куда без денег-то сейчас уйдешь? Разве сейчас встретишь милосердного человека? Времена-то такие!.. Всюду беспредел: воруют, убивают…
Долго разговаривала Маша с подругой. Интересная подруга была: еще пять случаев рассказала про пропавших, людей…
…А газ в квартире шумел, шумел… пел тихонько свою песню…
Ближе к вечеру Владимир заглянул в палату к Алексею Перевезенцеву. Тот лежал и с тоской смотрел в окно. Он, конечно же, думал о том, как круто с ним обошлась судьба: это ранение надолго выбило его из седла. Месяца на два-три, говорил врач, если не будет осложнений.
Алексей обрадовался Нестерову, кивнул на табурет возле себя:
— Поговорим о чем-нибудь, Володя. Тоска лежать так.
Нестеров сел:
— О чем поговорить? — он не спешил включать первую передачу, делая вид, будто зашел к Алексею просто так.
Но Алексей сам умел неплохо поворачивать руль и включать передачи:
— А ты о том поговори, о чем с Маргаритой беседовал… некоторое время назад.
Нестеров оглянулся на приоткрытую дверь. Пост дежурной сестры бал совсем рядом.
— Значит, слышал?
Перевезенцев улыбнулся:
— Слышал, каюсь… Но я же не виноват: вы разговаривали достаточно громко.
— Я думал, ты спишь.
— Какое там! Уже отоспался… И чувствую, я в этой больнице на всю жизнь отосплюсь…
— Ну, и что скажешь?
— Ты о разговоре с Маргаритой? — глаза Нестерова лукаво блеснули.
— Да.
— Грубоватая работа, Володя. Ты не обижайся, конечно. Но намеки твои… Я имею в виду — как ты выводил ее на тему — ни в какие ворота. Это только простодушная влюбленная Маргарита не могла понять, что ты подкатил к ней не просто так — не соскучившись… э-э… по общению.
Нестеров почувствовал себя неловко:
— Ну, почему? Мне, действительно, симпатична Маргарита.
— Хорошо, если так! — кивнул Перевезенцев. — Я бы к ней тоже не прочь подкатить. Да вот корабль мой надолго на приколе. Мне теперь месяца два без девушек милых…
— А что тема? Если уж ты в курсе…
— Тема занятная, — Перевезенцев посмотрел на Нестерова с явно профессиональным интересом. — У тебя есть что-то конкретное? Есть компромат на кого-нибудь?
Нестеров покачал головой:
— В том то и дело, что никаких фактов у меня нет. Сомнения одни, догадки, подозрения. Этого — целый букет…
— Любопытно.
— Значит, выслушаешь?
— Почему бы и нет? — улыбнулся Алексей. — Времени у меня больше чем достаточно. Поговорим. Все лучше, нежели без толку дремать…
И тогда Владимир рассказал Перевезенцеву обо всем, что мучило его. И о своих подозрениях, и о предупреждении соседа по палате — Соловьева, и о слухах, которые его тревожили, — не забыл. Перевезенцев слушал не перебивая, не переспрашивая. Владимир все поглядывал на него — уж не заснул ли тот. Но Перевезенцев был само внимание.
Рассказал Владимир и о смене своей тактики: каким образом он перешел от обороны к активным действиям. Эпизод с выпиванием в туалете пятнадцати яиц произвел на Алексея неизгладимое впечатление. Алексей согласился, что для сего подвига необходимо было немалое мужество… А эффект — некоторое замешательство Иванова — заставил его задуматься.