Черный Гиппократ
— Витек! — вдруг воскликнул Иванов, и Фаина вздрогнула, будто этот Витек уже стоял рядом. — Витек, привет! Это я… Узнал? Да… Я вот по какому делу… Есть подходящий донор, Витя. Записывай адрес… — Иванов сделал Фаине знак, и она шепотом назвала ему адрес; Иванов продиктовал адрес в трубку; потом склонив голову, переспросил: — Что ты говоришь?.. — улыбнулся. — Да, это адрес Фаины… Да… донор — ее муж, — на лице Иванова изобразилось удивление. — Что значит почему? Она продала его с потрохами. Ты же знаешь — нас интересуют как раз потроха!.. Что? Ха-ха!.. — продолжая мять очаровашку-грудь, Иванов взглянул на Фаину. — Он говорит, что подумает над твоим почином. И, может, свою благоверную спишет на потроха!..
Фаина, видимо, испытывала немалое наслаждение от манипуляций искусной руки Иванова. Фаина так и наплывала на него грудью:
— Это Башкиров такой остроумный?
— Да, бывает иногда.
Иванов положил трубку на аппарат. А Фаина была все ближе. Она сначала с ногами забралась на диван и уже порывалась перекинуть ножку, оседлать Иванова (наверное, представлялся ей в эту минуту породистым могучим и стремительным орловским рысаком, на которого она спешила пересесть с опостылевшего козла), но он остановил ее:
— Я тоже хочу попробовать партию в бильярд.
— В бильярд? — до нее уже туго доходили слова. — В какой бильярд?
Он лизнул ее яркие выразительные губы:
— Я тебе гарантирую, там будет очень много шаров. Они будут перекатываться, и стучать, и падать в лузы.
— Ах, это!.. — блаженно зажмурившись, улыбнулась Фаина.
— А твоя луза… — Иванов любовался ее прекрасным лицом. — О, я постараюсь, чтобы главные шары… я постараюсь, чтобы кий… — возбуждение все сильнее, все более властно охватывало его.
Фаина расхохоталась:
— Ты будешь натирать этот кий мелом?..
Она все же оседлала его. Пылко и крепко Фаина обхватила Иванова — руками и ногами:
— Слушай, Иванов! Ты много говоришь сегодня. Показывай, где твой бильярд.
Он поднялся с дивана. Она сидела у Иванова на груди крепко. Она так прижималась, будто хотела врасти в него — чтобы без нее ему уже невозможно было… Сожалела ли она в эту минуту хоть сколько-нибудь о своем козле, о его отвратительной вечно щелкающей машинке, о его поползновениях в постели, о трехкомнатной квартире в непрестижном районе, о темном подъезде, пропахшем кошачьей мочой, о всей своей прежней жизни?..
Сожалела ли?..
Нисколько.
В тот момент, когда Иванов нес ее, она вообще ни о чем не думала. Она душой и телом отдалась инстинктам. Она хотела… Она жаждала принять атрибут мужской власти — великий гениальный Ивановский жезл. А спина ее — раскаленная плоть — прямо-таки плавилась от того хотения, и остудить ее сейчас мог только прохладный бильярдный стол…
Глава восемнадцатая
Иванов стремительно, деловито вошел в палату. Свита, состоящая из Блоха, Пашкевича, старой сестры-мамы и Маргариты, едва поспевала за ним. Иванов в эти мгновения даже напоминал чем-то великого государя, преобразователя России — Петра. Порывистый, решительный, властный, с умным высоким лбом, с громким уверенным голосом…
У Иванова было с утра прекрасное настроение. Наверное, он был полон планов на сегодняшний день.
Когда Иванов присел у постели Нестерова, тот увидел, какие у него красивые, голубые, живые, проницательные глаза. И еще глаза хирурга Иванова были в этот день участливые…
Нестеров опять подумал, что где-то видел эти, а может, похожие глаза…
И голос у Иванова был ласковый:
— Ну, как дела у нас, Владимир Михайлович? Решились?..
— На операцию? — у Нестерова был весьма удрученный вид.
— Да, — участливо кивнул Иванов. — Надо удалять, знаете… Другого выхода я не вижу. По лезвию бритвы ходите…
— Да, доктор! Я согласен, — пожал плечами Нестеров. — Сами понимаете, некуда мне деваться, раз уж так получилось. Тем более новые боли появились…
— Какие боли? — вскинул брови Иванов.
— В пояснице, доктор, — поморщился Нестеров. — Очень неприятные боли. Таких раньше не было.
— В пояснице? — слегка нахмурился Иванов.
— Да, даже выше. Под лопатками где-то…
Иванов бросил быстрый взгляд на Блоха.
Тут мымра-медсестра подала голос:
— Лежит, не встает… Бледный, смотрите… Это почки!..
— Очень неприятные боли, — повторил Нестеров. — Хоть на стену лезь!..
— Не может быть… — Иванов пребывал в сильном недоумении. — То есть, я хочу сказать, мы купировали приступ.
Он пролистал историю болезни. Еще раз просмотрел результаты анализов.
Блох смотрел на Нестерова тревожно. Глаза Блоха — зрелые сливы — так и нависли над Нестеровым.
Иванов задумался:
— Что за боли вдруг?
А у Владимира начали крепнуть подозрения. От чего это так растерялся Иванов, отчего засуетился? Вон как взъерошил историю болезни! Недоумение в глазах… Почка ему не понравилась, которую собрался удалять. Зачем ему плохая почка?.. Неужели все сходится на этом?
В такое трудно поверить.
Блох склонился и шепнул что-то на ухо Иванову. Иванов стрельнул глазами в Нестерова и взял себя в руки:
— Вот видите, Владимир Михайлович! Я же вам говорил, что вы ходите по лезвию бритвы. И что в любой момент… — он покачал головой. — Ах, уважаемый! Как бы не случилось чего похуже!..
Он опять зашелестел страницами:
— И вы говорите, таких болей раньше не было.
Нестеров пожал плечами:
— Ну, может, не такие сильные. Что-то было, припоминаю… Но я подумал тогда: поясницу на рыбалке застудил. Дня три болело. Давно.
Иванов все качал головой и хмурился. От хорошего настроения у него не осталось и следа:
— Отеки где-нибудь?.. — приподняв одеяло, он осмотрел ноги Нестерову. — Вроде нет…
— Отеки были, — словно осенило Нестерова; он входил во вкус игры. — Да, да! Были отеки… Туфли то налезают, а то в другой день — нет. Особенно когда устанешь — когда много походить придется…
Нестеров боялся однако переиграть. Перед ним был умный проницательный противник. Чуть-чуть забежишь наперед, перетянешь гайку — и заподозрит неладное…
Иванов посмотрел на Маргариту:
— Ну давайте сделаем контрольный анализ мочи, — он повернулся к Нестерову. — Или вы уже ходили с утра?
— Нет, не ходил.
— Не ходил… — будто эхо, отозвалась мымра.
— Вот и отлично! — кивнул Иванов. — Посмотрим утреннюю порцию…
Маргарита отметила что-то у себя в блокнотике.
Через пару минут врачи и медсестры покинули палату. Маргарита отправилась на пост, старушка в «сестринскую» переодеваться.
Иванов и Блох шли в сторону холла с лифтами. Сегодня была пятиминутка в конференц-зале — под председательством главврача.
Глаза Блоха были тревожны:
— Не нравится мне этот Нестеров. Послушай меня, Саша… Надо избавиться от него! Дадим рекомендации и выпишем его к дьяволу…
— Не переживай, Давид Яковлевич, — холодно отвечал Иванов. — Именно потому, что он тебе и мне, кстати, не нравится, мы не выпишем его. Не исключено, что он заподозрил… Мы подумаем еще, как с ним быть.
Тем временем Владимир обдумывал итоги разговора. Все как будто показывало на то, что Иванов и Блох… Владимир повернулся на левый бок — лицом к стене — чтобы спрятать лицо от соседей по палате… Иванов и Блох… Это в голове не умещалось, об этом страшно было думать. А может, он как раз и надумал? И беспочвенны его страхи? А тот, что выписался, — врач-инкогнито— просто шизоид с нездоровыми фантазиями?..
Сомнения и подозрения мучили Владимира, он повернулся на правый бок, но отчего-то почувствовал себя недостаточно комфортно; лег на спину, хмуро уставился в потолок.
Виталий Сергеевич спросил сочувственно:
— Болит?
— Болит…
Владимир думал о том, что неплохо было бы с кем-нибудь посоветоваться. Слишком уж впечатляюще выводы были на подходе. И столь ответственные выводы разумнее обдумывать не одному… Но с кем посоветоваться? Кто достаточно компетентен, чтобы суметь повлиять на мнение его, Владимира, — поддержать или оспорить, или подсказать какой-нибудь выход, могущий пролить дополнительный свет на ситуацию?.. Эти ребята, прооперированные по поводу аппендицита? Симпатичные ребята, но зеленые очень — и ветер в голове. Один вон из рук плейер не выпускает, музычку слушает, а другой с утра до вечера рассматривает девочек в журнале… Виталий Сергеевич? О, нет! Он, конечно, добрая, сострадальческая душа, — но совершенно во власти хирурга Иванова. Он не союзник, а скорее — наоборот… Маргарита? Совсем девочка… Вряд ли во что-то вообще посвящена. А если все же посвящена?.. Тем более не подходит, ибо стоит по другую сторону баррикады. Однако Маргариту стоит прощупать… на предмет информации. Фаина?.. Уж кто-кто, а она, наверняка, посвящена во все тайны отделения. Не случайно вхожа по вечерам в кабинет заведующего!.. Любопытно, о чем они там говорят? И этот сатанинский блеск в глазах — он не просто так. Он со значением. У Фаины на красивом лице прямо-таки написано, что она роковая женщина. К ней с вопросами лучше не соваться… Ну, а к мымре и вовсе нет желания подходить…