Где восходят звезды (ЛП)
Вместо этого ее отправили жить в большом деревянном ящике посреди Альберты. Там не было отопления, воды, разделяющих стен, вообще ничего внутри. Было пусто, и я себя ощущала пустой. Хитоми поежилась, вспомнив, как холодно было, когда они только переехали в Маграт. Ее отцу пришлось продать свои золотые часы почти за копейки, ведь они отчаянно нуждались в печи. Ее мать говорила, что они хотя бы были вместе. Некоторые семьи были разделены, мужчин отправили в лагеря, а то и в тюрьму.
Теперь родители Хитоми и брат-подросток Садао собирали свеклу, чтобы оплатить их «дом, милый дом». Хитоми не была с ними, потому что нянчилась с двумя маленькими сестрами, Эцуки и Киоко. Они жили тут два года, и душа Хитоми болела от нереальности и несправедливости всего этого. Это было кошмаром Золушки, где счастливый конец был запрещен законом для японки, как она.
Запись в дневнике: квадратик с цифрами 1 и 8 в месяце дезабывабрь (потому что я забываю вещи! Ха-ха-ха!)
Я подслушала, что медсестры говорили о создании пистолетов из желе и мармеладных мишек с ликером на Рождество, и это напомнило мне об отце. Все, что было с алкоголем, подходило. Мой папа умел красиво складывать слова. Его альтернативная реальность открывалась от бутылки. Он был Ниссеем, родился в Канаде, но канадцев это не волновало, пока он отличался от них.
Так давайте выпьем и примем горький плод, который бросила жизнь, превратим его в нечто волшебное. Сделаем его золотисто-розовым и сладким. Превратим в этот чудесный ароматный персик, ждущий, что его оценят и полюбят. Детьми мы любили слушать, как папа рассказывал нам историю о Персиковом мальчике.
Старая пара японцев нашла идеальный персик на дороге, была рада, что съест его, но он превратился в мальчика. У них не было своих детей, и они были рады вырастить Момотару. Они научили его уважать, быть смелым и добрым, и он слушал и учился. Персиковый мальчик любил и был любимым, он вырос хорошим юношей. Он завел верных друзей, которые помогали ему одолеть ужасных демонов, и они вместе сделали мир счастливым местом.
Но только в историях папы японский ребенок мог одолеть деймонов. В реальности все видели в нас демонов с треугольными шляпами, узкими глазами и ногтями-кинжалами. Желтую угрозу.
Логично убрать нас из домов и держать в ящиках. Логично забрать у нас все ценное, чтобы мы не могли стать большими монстрами или купить больше оружия. Логично, когда демонов считали, за их движениями следили с помощью карточек. Посмотрите, каким монстром я стала: морщинистая беззубая старуха. Я говорила, я теряю фильтр. Я ненавижу горькие воспоминания, а они липнут ко мне, как смола. Я хочу убрать этот яд. Дайте мне жить среди приятных воспоминаний. Альцгеймер — это кошмар. Дайте мне вспомнить хорошее.
Отметка временной линии: AZ1267983243234333495569023WQM843925237
Хитоми выдохнула и сосредоточилась на яйцах и молоке, которые она получит за уборку дома за миссис Армстронг. Каждая мелочь помогала, и она просто выполнит свою работу. Она постучала в дверь так сильно, что костяшки болели от ударов.
Джеймс открыл дверь. Ее семнадцатилетний сосед был красивым: рыжеватые волосы, высокий, мускулистый, с широкой улыбкой. Он возвышался над ней, был одним из самых популярных парней, звезда баскетбольной команды в школе. Джеймс открыл для нее дверь, держа кусочек тоста, слизывая с губ клубничный джем. Он заговорил певучим голосом, и иллюзия принца разбилась:
— Ах-со-о-о! Хай-Томми!
Джеймс любил практиковать «японский», заставляя звук «ах-со» напоминать «asshole». И он знал ее имя, но она уже не исправляла его. Джеймс намеренно так произносил ее имя, надеясь, что разозлит ее. Она сняла сандалии и вытащила носки из кармана юбки, надела их. Ее сердце уже быстро билось, она слышала, как часы тикали в гостиной, но других звуков не было. В его семье было восемь детей, и обычно кто-то кричал.
— Твоя мама дома? — спросила она.
— Нет. Они уехали к кузенам. Я решил остаться дома и присмотреть за всем, — он бросил кусочек тоста в рот и усмехнулся.
— Я вымою туалет, — Хитоми игнорировала ком в животе, пошла к ванной. Она надеялась, что Джеймс не пойдет за ней туда.
— Я пролил молоко на кухне. Начни с этого, — немного джема осталось в уголке его рта.
Она сдула челку с лица и прошла на кухню, заметила белую лужу на линолеуме с узором. Она взяла ведро и тряпку, стала вытирать лужу.
Он стоял над ней, как босс на полях свеклы.
— Я слышал, ты праздновала свой день рождения в полицейском участке.
Ее уши горели, она выжала молоко в ведро.
— Разве не любая девушка мечтает провести шестнадцатый день рождения в обществе красивых офицеров полиции?
Хитоми хотела звучать грубо, но слышала обиду в своем голосе. Она скрипнула зубами, вспомнила, что каждый ее палец был в чернилах, ее пальцы прижимали к бумаге в жутком подобии каллиграфии. Вспышка камеры! С днем рождения! У правительства теперь было доказательство, что она стала достаточно взрослой, чтобы считаться преступницей войны. Ее подарком на шестнадцать лет была ответственность всегда носить с собой карту регистрации чужака.
— Смешная, — смех Джеймса гремел, как сталь. — Покажи карту. Я знаю, что все вы, китайцы, носите их.
Только японцы их носили, но выражения Джеймса были меньшей из ее тревог. Хитоми игнорировала его, прошла к рукомойнику и вылила молоко.
— Ты оглохла? Дай ее мне, — его голос снова стал певучим, и Хитоми ненавидела это. — О, прости меня. Ты не говоришь на английском, да?
Хитоми была японкой в третьем поколении, Сансей. Она родилась тут, говорила хорошо на английском, а не японском. Она заставила себя звучать спокойно, но мысленно металась ругательствами, словно молниями.
— Я пришла убрать в твоем доме.
Он за один шаг оказался неудобно близко к ней.
— Тебе нужно знать свое место. Отдай карту! — его дыхание было с запахом хлеба и сладкой клубники.
Она сосредоточилась на ополаскивании ведра, пока ее мутило от страха.
— Нет.
— Я сам тогда, — он прильнул к ней, сжал ее грудь, перестал делать вид, что искал карту, как только коснулся ее.
— Хватит! Отстань от меня! — она толкнула его в грудь, но он просто сжал ее талию.
Хитоми не хотела, чтобы это повторялось. Она схватила со стойки сковороду и ударила по его голове.
Он отпустил ее, и она попятилась, а потом увидела вспышки тьмы и света, когда его кулак попал по ее лбу. От этого она упала на пол, подняла руки, чтобы защититься, но ощущала себя как утопающая, чье тело уже было на дне озера.
Его лицо оказалось близко, и его улыбка напомнила ей череп над скрещенными костями на бутылочке яда.
— Интересно, насколько грязные японки?
Запись в дневнике: квадрат с 8 в большом прямоугольнике июня
В одни дни мои мысли просто кружились вокруг меня, как карусель, и я не могла ухватиться за них. Я злилась и боялась, и мои навыки общения, и без того не лучшие, падали на дно. Мой фильтр сломался, и я говорила на эмоциях, оскорбила многих. Я не нарочно.
Ая, моя внучка, чаще всего приходила ко мне, и она страдала от моей вспыльчивости. Она как-то спросила, что принести из магазина, и я сказала, что хотела персикового мальчика. Ая заботливо принесла мне мешок персиков в следующий визит. Мое сердце забилось быстрее от вида пушистого золотого плода. Воспоминания о других прошлых пронзили меня, о маленьком мальчике, который умирал снова и снова в день его рождения. Были сложности, с которыми не могла справиться беременная девушка в темноте ночи. Но вина из-за того, что ты не хотела ребенка, что он умер, и его смерть нужно было скрывать — это не давало покоя.
Словно я была бейсболистом, я подняла один из персиков и метнула в стену. Я бросила еще один и еще так быстро, что Ая не сразу поняла, что я делала. Она забрала мешок.
— Персиковый мальчик! Мальчик! — закричала я.
— Прости, тетя. Я не так поняла, — моя бедная внучка покачала головой и вытащила салфетки, чтобы стереть желтый сок со стены. Я все еще ощущала сладкий запах от мякоти на бежевом ковре.