Память льда

Быстрый Бен вздохнул. Все его попытки установить с кем-либо магическую связь неизменно проваливались. Причина была ему понятна, но легче от этого не становилось.
«Паран оставил ждать меня целый взвод… На сколько же дней мы запаздываем? Я же должен был прикрывать Ходоку тылы, на случай если события вдруг примут худший оборот».
Он резко тряхнул головой; остатки невидимой грязи с Тропы Худа до сих пор цеплялись к нему.
«Увечный Бог пошел войной на магические Пути. Когда-то благодаря чародейству его пленили и заковали в цепи. Похоже, теперь он силится уничтожить это оружие и сделать своих врагов беспомощными».
Где-то рядом пронесся какой-то крупный зверь. Быстрый Бен поправил плащ и пошел дальше.
«Нет, не такие уж мы беспомощные. До наших мозгов Скованному не добраться, ум и хитрость остались при нас. Мы способны разнюхать, где он расставил ловушки. Во всяком случае, я это сумею. И главная из его приманок — Паннионский Домин, расползающийся, точно опухоль. Каким-то образом Увечный Бог сумел сломить защитные преграды вокруг магического Пути Хаоса. Паннионский Провидец даже не подозревает, что действует не по собственной воле, а является всего-навсего пешкой, брошенной вперед в хитроумном гамбите. Он решил проверить мощь и волю своих противников. Что ж, приятель, мы дадим тебе такую возможность. Но сначала сметем с доски твою пешку. И сделать это нужно как можно быстрее».
Быстрый Бен вступил в круг тусклого света, отбрасываемого костром, услышал приглушенные голоса и почувствовал, что вернулся домой.
Вдоль гребня горы выстроились шесты, увенчанные оскаленными черепами. Их было не меньше тысячи. К каждому черепу прицепили косу из густо промасленной травы, которую потом подожгли. Огненные венки создавали пламенную гриву над костяными оскалами смерти, делая их еще более свирепыми. Возле шестов стояли шаманы и старейшины кланов, гнусавя нескончаемую песню. Неподалеку от Парана бились юные воины, вооруженные короткими крюк-ножами. Поединки были отнюдь не бескровными. Дух вечного соперничества ощущался не только в этих состязаниях, больше похожих на сражения, а буквально во всем.
Между сжигателями мостов ходили баргастки, которые почти насильно уводили к себе в шатры как мужчин, так и женщин. Сперва капитан хотел было запретить все эти плотские утехи, но потом лишь махнул рукой.
«Все равно они меня не послушаются. Да и глупо противиться, учитывая, что завтра или послезавтра все мы можем погибнуть».
Здесь собрались представители всего клана Белолицых баргастов. Долину заполняли шатры племен сенанов, гилков, акратов, баренов и нит’риталов. Не менее ста тысяч воинов прибыли на зов Хумбрала Таура, чтобы держать совет. И не только за этим.
«Они явились ответить на вызов, брошенный Ходоком. Он — последний баргаст своего клана; татуировка на его изуродованном шрамами теле рассказывает всю долгую историю племени. Пятьсот поколений. Ходок пришел сюда, требуя признать свое родство со здешними баргастами. И наверняка его миссия заключается не только в этом. Тут кроется что-то еще, но из баргастов ведь лишнего слова не вытянешь. Скрытны до предела. И тайн у них как колючек на кусте…»
Нит’ритальский воин испустил предсмертный крик: у него было перерезано горло. Он упал вблизи главного костра, густо залив землю вспененной кровью. Соплеменники яростно проклинали побежденного. Его убийца гордо расхаживал рядом, наслаждаясь приветственными криками своих сородичей.
Паран заметил, что к нему направляется Меченый. Черный морант шел спокойно и невозмутимо, глубоко равнодушный к злым взглядам баргастов и ругани, раздававшейся у него за спиной.
— А вас тут не жалуют, — заметил капитан. — Неужели моранты забирались так далеко на восток?
— Мы в этих краях не бывали, — возразил Меченый. Голос его, и без того глухо звучащий из-под шлема, тонул в окружающем гвалте. — Их вражда к нам — очень давняя. Баргасты верят тому, что говорили о нас их предки. Ну не хотят они жить своим умом.
— Думаю, ты не станешь пытаться их переубедить?
 
— Бесполезно. В отличие от баргастов мы свою жизнь ценим… Скажи, капитан, а ваш Ходок — он действительно умелый боец?
— Признаться, я его в сражениях не видел. Знаю только, что он побывал во многих передрягах.
— А что говорят другие сжигатели мостов?
— Презрительно усмехаются. Но они презрительно усмехаются по любому поводу, поэтому я не очень доверяю их суждениям. Скоро сами все увидим.
— Хумбрал Таур выбрал для поединка не просто лучшего воина, — сказал Меченый. — С Ходоком будет биться один из его сыновей.
— А ты откуда знаешь? — удивился Паран. — Ты что, понимаешь язык баргастов?
— Он сродни нашему. Да и нет тут никакой тайны. Все сейчас только это и обсуждают. У парня пока нет имени. До Ночи смерти — обряда взросления — еще две луны. Говорят, он родился с оружием в руках. До сих пор ни одного поражения в поединках, а ведь младший сын Хумбрала Таура состязался и с опытными воинами. Жестокосердный, не знающий пощады… не буду утомлять твои уши. Это все слова. Вскоре мы своими глазами увидим, кто на что способен.
— Я до сих пор никак не пойму: ну зачем вообще нужен этот поединок? — недоумевал капитан. — С какой стати Ходоку что-то доказывать? Вся история его рода запечатлена у него на теле. Неужели кто-то здесь сомневается в ее подлинности? Ходок — баргаст до мозга костей. Достаточно лишь взглянуть на него, и любые сомнения отпадают.
— Тут все не так просто, капитан. Он претендует на право вождя. Ходок — потомок очень древнего рода, который берет начало от самих Основателей. Его кровь чище, чем у любого представителя здешних кланов. Законы баргастов заставляют его бросить вызов. Только так Ходок сумеет доказать, что он не самозванец.
Паран поморщился. У него вновь свело живот. Рот наполнился кислятиной, от которой не избавят ни эль, ни вино. Всю ночь его преследовали видения. Ему снились холодная пещера под домом Азата, каменные плиты с изображениями карт из Колоды Драконов, смысл которых давно утрачен. Даже сейчас стоило капитану закрыть глаза и ослабить хватку воли, как он оказывался в Обители Зверей — родовом доме т’лан имассов с пустующим троном из оленьих рогов. Он как будто перемещался в ту странную хижину и в то время.
«В какое? Может, то время уже настало? Трон ждет. Было ли так и с покойным императором, когда он очутился перед пустующим Престолом Тени? Стоял ли и он в раздумье, прежде чем сделать последний шаг, дарующий ему власть над домом Тени, власть над Гончими?»
— Ты плохо выглядишь, капитан.
Паран повернулся к Меченому. На полуночно-черной броне моранта играли отсветы огня, создавая иллюзию глаз в складках шлема. Единственным доказательством того, что перед ним живое существо, была изуродованная, висящая плетью правая рука Меченого.
«Проклятие духа рхиви и сейчас иссушает ему плоть. Вскоре у него омертвеет плечо. Потом бесчувствие перекинется и на грудь. Через год этот морант будет мертв. Спасти его может лишь исцеляющее прикосновение бога. Но кому из богов есть дело до смертных морантов?»
— Да вот, животом мучаюсь, — ответил Паран.
— Ты не говоришь мне правду, — пожал плечами Меченый. — Ладно, дело твое. Допытываться не стану.
Возле главного костра начался очередной поединок.
— Хочу тебя кое о чем попросить, — обратился к моранту капитан. — Мне нужна помощь. Конечно, если твой кворл не слишком устал.
— Мы оба достаточно отдохнули, — заверил его Меченый. — Проси, и я исполню.
Капитан шумно втянул в себя воздух:
— Хорошо. Спасибо.
На востоке зажглась розовая полоска, оттенив цепь невысоких холмов. Ночью Паран так и не смог уснуть. Дрожа от утреннего холода и бессонной ночи, он поплотнее завернулся в теплое покрывало. Потирая воспаленные глаза, капитан всматривался в пробуждавшуюся долину, серую не только от утренней мглы, но и от дыма многочисленных костров. На шестах замерли диковинные племенные знамена. По описаниям Паран знал их почти все. Перед отправкой сюда Скворец подробно рассказал ему о баргастских кланах, не забыв назвать наиболее вероятных возмутителей спокойствия.