Львёнок, который хотел выжить (СИ)

— Я совсем ничего о тебе не знаю.
Лео встал напротив меня, сложив руки на груди, задавая встречный вопрос: — Что ты хочешь узнать?
Узнать хотелось все, но такой вопрос обычно только ставит в тупик ответчика. Мне хотелось узнать, как он стал таким, какой есть. Но опять же, чтобы он стал таким — на него должен было повлиять миллион событий, постепенно формируя из него то, кем он был.
— Как тебе жилось? В том мире?
Лео склонил в задумчивости голову.
— Неплохо. Потом одиноко.
Одиноко? Может, потому, что они лишились отца и друзей, о которых говорила Сьюзан? Но переспрашивать не решилась.
— А в этом?
Он внимательно изучал меня в ответ. Лидер был спокоен и сдержан, к слову, как обычно, но представлял из себя сложную головоломку, которая никак не хотела поддаваться.
— Как и в том — с переменным успехом, — Лео был немногословен, но мне не хотелось выпытывать из него ответы, которые с виду давались ему легко. Видимо, для них действительно мало что поменялось. Сьюзан рассказывала об их приключениях, если это было возможно так называть. Риск, спасение, потери и так каждый раз. С переменным успехом. Но в этом мире только одна константа оставалась неизменной — они все так же не приняты никем. Они спасают, их боятся, от них бегут, и они снова одни.
— Но, может, теперь не будет так одиноко?
На лице Леонардо вдруг промелькнула печаль, спрятавшаяся в синей бездне его глаз.
Слова рвались наружу: «Я понимаю, но теперь ты не один, все будет хорошо». Но о каком «все хорошо» могла в действительности идти речь? Для людей была одна цель — найти убежище, социум и жить. А для них каков исход? Настанет день, когда все дороги будут объезжены, все места на карте будут перечеркнуты, и что тогда? Куда тогда? Раньше они были заточены в темном мире канализации, антураж сменился, и пусть теперь в нем нет металлических сводов и бетонного потолка, и перед ними целый бескрайний мир, но они по-прежнему в изоляции.
Но ведь это можно исправить.
Закусив губу, я нерешительно предложила:
— Может, когда мы найдем Сэма, мы потом найдем для нас дом?
Казалось, он совсем не ожидал такого вопроса. Но его удивление вдруг сменилось чем-то болезненным, омрачившим его вид.
— Дом? — Лео с осторожностью переспросил.
— Да, — мне передалась его тревожность, неприятно кольнувшая сердце, но все же я продолжила: — и будем все вместе. И больше не будет страшно и не будет одиноко.
Его рука потянулась ко мне и прижалась к щеке, этот жест настолько полюбился, что я невольно понежилась в нем.
— Тебе не придется больше бояться. И ты будешь не одна, — в его взгляде было столько тоски, что она практически ощущалась физически.
Вселяющий надежду ответ не приносил облегчения. И я никак не могла понять, что это значит? Почему он говорил так, словно его это не касалось?
— Что будет дальше? — я не знала, задаю ли вопрос о себе или о нем. Получить ответ на тот и на другой вариант было важно. Но могу ли я задавать такие вопросы? Могу ли я просить о том, чтобы быть рядом с ними, рядом с ним? Смогу ли я надеяться на какую-то стабильность, стараясь не прятать тревогу о неизвестном будущем глубоко внутри себя?
Лидера, казалось, это так же волнует, поскольку сейчас он отвел взгляд и размышлял. Хотелось верить, что обо мне и что на этот раз ответ принесет мне облегчение. Он отнял свою руку, отходя на шаг назад.
— Ты хочешь остаться со мной? — за своей бесстрастной маской он прятал испуг, надежду и желание.
Лидер знал, что должен получить отрицательный ответ. И это было бы правильным. Так и должно было быть. И эта девушка — чудное создание, которое неизвестно почему тянулось к нему, — которая ошеломляла его своей красотой, бесстрашием, отзывчивостью и невинностью, должна ответить ему «нет». Потому что иначе, если он услышит желанное им «да», то все, что его держало в созданном им из рамок мире, все правила и убеждения, которые помогали ему всю прежнюю жизнь справляться и быть верным своему долгу, разобьются вдребезги. За одно ее «да» он пойдет против себя, против всех, против целого мира, только лишь бы она захотела быть с ним.
 
Но единственное, чего он не сможет преодолеть, так это — свою природу. Однажды у него была возможность это исправить: вколоть в себя фиолетовую жидкость и стать таким же, как и она. Он впервые захотел быть не собой. Ему хотелось обвить ее пальцы своими, но он только мог ей предложить трехпалую лапу. Сбросить с себя пластрон, чтобы ощутить телом прикосновение ее рук, чтобы вжимать ее в себя, не боясь поранить или причинить боль. Сорвать с себя панцирь, чтобы узнать, каково это — ощущать тепло ее тела, вжимающегося в беззащитную спину.
Он смотрел на нее и думал, отчего она так рассматривает его. Почему ей не противно? Он давно приучил себя не обращать внимания на взгляды людей, которым попадался на глаза. И все они были переполнены ужасом и отвращением. Но она смотрела совсем иначе, глубже, как будто любуясь, и это вызывало в нем некое упоенное трепещущее чувство.
Ее глаза переливались странным свечением, гипнотически притягивая к себе. Под этим взглядом он становился безвольным, покорным, готовым сделать все, о чем она только попросит. И сейчас она вот-вот даст ему ответ.
Леонардо ждал, пока внутри все сжималось в тугой комок, и он боялся услышать любой ее ответ. «Нет» — и тогда в нем что-то надорвется и навсегда неотвратимо сломается. «Да» — и тогда он никогда ее не отпустит и лишит всего, чего не сможет дать из-за того, кем он является.
Что бы она ни выбрала — он обречен.
Лидер с надеждой заглядывал в карие глаза, не переставая восхищаться тем, с какой открытостью, с какой неподдельной нежностью она дарит ему свой взгляд. Ему до разрывающего дикого воя хотелось услышать «да». Но умолял сказать ему «нет».
— Вот вы где, — вошедшая Сьюзан привлекла к себе внимание, — а у нас все готово.
Она звала за собой к остальным, и Лео, словно не желая услышать ответ, давал мне возможность спрыгнуть со стола и следовал позади. На улице уже все было подготовлено для ужина. Майки выпросил видеокамеру у создателя своего нового любимца и весь остаток времени метался между нами и Током, запечатлевая каждого из нас.
И в окружении этих существ я чувствовала себя спокойной, никому не обязанной, естественной, нужной. Наконец — не чужой.
***
— Какого хрена!
Умывая лицо у раковины, я услышала гневный рокот Рафаэля. Послышались нетерпеливые шаги и вновь его рокот:
— Какого хрена эта хрень трется возле меня?
Выглянув из ванны, я застала то, как Раф держал на весу Тока у лица Дони, а тот, поправляя очки, внимательно изучал планшет в своих руках.
Оказалось, что Рафаэль был недоволен тем, что, проснувшись, обнаружил возле своего лица пучеглазое зубастое нечто, сидевшее на его подушке и смотрящее на него спящего. И Дони был удивлен, что его творение провело вместе с Рафом почти всю ночь.
— Отдай, — вмешался Майки, отбирая из рук брата косматый безвольно висящий механизм. Он сел за стол, усаживая Тока на свои колени. Его голова с выпученными глазами и не закрывающимся из-за больших зубов ртом выглядывала из-за стола, пристально наблюдая за Рафом.
— Что этой хрени от меня надо? — Рафаэль, так же, как и Ток, не сводил с него глаз, подозрительно прищурившись в ответ.
— Пытаюсь понять, — Дони вчитывался в код, выведенный на экране его планшета.
— Для чего он? — Сью была так же заинтересована в предназначении кото-устройства. Дони практически никогда не делал что-то просто так. Все его изобретения имели конкретную принадлежность и служили выполнению поставленных перед ними задач. Но для чего ему потребовался механический кот?
 
— М-м-м… — протянул Дони, параллельно читая замысловатые строки, — тестирую на нем программу саморазвития.
— Искусственный интеллект? — вмешался Майки, и его брат задумчиво покачал головой, издавая вроде как утвердительное «угу», и младший был в восторге от этой новости, — о, я же стольким вещам тебя научу.