Отступники (СИ)

— Какое из тридцати двух действующих между нами пари ты имеешь в виду, Четвертый?
— Насчет М-миркона…
— Насчет воров и Миркона?
— И т-того, ч-что им удастся туда з-забраться.
— А они уже там?
— Да. П-представь себе, достопочтенный Миумун.
Хозяин замолчал, что-то шевельнулось под тканью капюшона на самой макушке.
— Когда… Если они выберутся, сможешь их найти?
— Разумеется, — голос четвертого отдалился, и он крикнул куда-то в сторону: — Осам! Осам! С-следишь? Еще р-раз отвлечешься, п-превращу в бочку с огурцами! Вы с-слушаете, д-достопочтенный Миумун? — несколько стесненно возобновил разговор Четвертый.
— Сколько их там? — не обращая внимания, спросил Миумун.
— Д-двое, — мгновенно уточнил Четвертый. — Известный мне сухолюд и П-престон Имара от-Крипп. Имеет з-значение, кто он такой?
— Да, я хочу знать, есть ли у них шансы.
— Шансов маловато, хотя этот сухолюд не прост. А Имара вообще…
— Плесень? — предложил Вохрас.
— Нет, спасибо, — вежливо отказался я. — Я еще не справился с этой порцией.
— Насыпь мне! — Рем протянул миску.
Вохрас ножом соскреб туда жирных красноватых клубков с древнего хлебного каравая.
— Этому караваю четыреста нерестов, — в голосе Вохраса была любовь. Злая.
Он ласково пошептался с ним, и положил обратно в деревянную кадку, где пышно цвели клубни съедобной плесени. Затем Вохрас немного попинал странный механизм, собранный из протертых рейтуз, обломков табуретки и музыкальной шкатулки. Шкатулка дрогнула, и с грубым низким дребезжанием принялась раскручивать прилаженную к ней ось. Обломки завращались на рейтузах.
— Это для циркуляции воздуха, — объяснил Вохрас, почувствовав спиной наше недоумение. — Плесень выделяет споры. Каждый день по нескольку десятков воздушных пинт. Вредно для легких.
Он улыбнулся мне голыми деснами, похожими на рубиновые браслеты и сел напротив меня, мрачно глядя в свою тарелку, на которой пугливо ежился одинокий клубень.
Я глядел на Вохраса и придумывал эпитеты. Эпитеты, сравнения и метафоры. Мне нужно было описать этого четырехсотнерестового затворника в своей книге. Хотя бы обще. Собственно, все это я уже видел. Эти глаза, уши щеки, скулы, волосы… Его черты уже являлись ко мне. На десяти разных людях.
Магг оказался совершенно гол, если не считать повязанной вокруг бедер хламиды, и я мог видеть каждый неуместный уголок, каждую не вписывающуюся косточку и складку.
Мутация.
Его глаза не сходились в размерах. Один был круглый, выпуклый, по-женски выразительный и блестящий. Радужный от перемешавшихся оттенков. Другой, мрачно прищуренный, сухой, как мраморный шарик. Из-под неподвижного века выглядывал черный зрачок.
Кожа по всему телу шла темными пятнами, как штаны свинопаса. На бледной, пористой основе, расплывались бронзовые, желтоватые, пунцовые пигменты. Собственно, он вовсе не был похож на старика. Кожа его была, может быть и не гладкой, но напоминала не древний пергамент, а скорее проселочную дорогу, которую протоптали волы и пара телег с вихляющими колесами.
Нос походил на коралловый нарост, бугристую кочку, на которой цвели волосками несколько бородавок.
Под тонкой верхней губой тяжело держалась нижняя, бледно-розовая, опухшая и потрескавшаяся.
Уши у него были маленькие, женские, чуть загнутые сверху.
Он был совершенно безволос, если не считать лишайников, покрывающих голову.
Да, этот долгожитель достоин был, чтобы под его шкуру выделили отдельную главу в Жизнеописании Видов.
Мы сидели в маленькой комнатке, жилого этажа и скромно лакомились плесенью. В логове Вохраса было множество ламп, которые светились сами по себе. Он свил паучью сеть под потолком и вплел туда десятка два мерцающих шаров, отчего вся комната была словно бы до потолка наполнена влагой. Еще здесь было несколько составленных друг на друга тумб, большое кресло с вшитыми кожаными ремнями (на кресле я заметил неумело нарисованную углем обнаженную женщину), и зеркало в тяжелой золотой раме. Видно было, что зеркало несколько раз разбивали, а потом сплавляли осколки вместе, отчего отражение стало нечетким, словно в плохо начищенных доспехах. Тут же находились: вышеупомянутая плесневая плантация, вентиляционный механизм Вохраса и сундук без крышки, в котором лежало несколько заготовок зданий и столярные инструменты.
 
Колдун привел нас сюда после того, как прогнал воспоминания. Перед этим он долго спорил о чем-то с Цыпленком, на повышенных тонах, угрожая тому посохом и неким предметом похожим на скворечник с прибитой гвоздем кружкой. В отличие от нас, колдун знал язык Цыпленка, поэтому их свирепое конкурентное попискШышие все еще отдавалось у меня в ушах.
Боюсь даже предположить, с какого именно момента он знал наши имена, но, тем не менее, представляться не пришлось. Когда воспоминания рассеялись, он просто поманил нас за собой, привел сюда, и принялся потчевать плесенью.
— Разглядите меня, как следует, — проговорил Вохрас спокойно. Голос, приятный, ровный, — как оструганный посох, парящий рядом с колдуном, — был несколько не некромантским в моем понимании. Но я не протестовал.
— Ничего, что мы так пялимся? — спросил я, делая вид, что смутился.
— Я бы удивился, если бы вы этого НЕ делали, — заметил Вохрас. — У меня левая рука длиннее правой на две ладони, две правых ноги… Две правых ноги, кости Первого! В прошлый раз этого еще не было! Если так и дальше пойдет, я в следующий раз превращусь в большой розовый тефтель… М-м-м… Тефтели.
Вохрас закатил глаза и прикусил нижнюю губу.
— Тефтели? — удивился я.
— Да, я же… — Вохрас встрепенулся. — Ну, поднимите руки, кто готовился увидеть огромный скелет в доспехах из костей, с костяным мечом и костяным луком, который бы стрелял костяными стрелами с костяными наконечниками. А глазницы что угли. И может быть немного червей… Ну?
Мы с Ремом молча подняли руки.
— Ну что ж, у меня и так уже было достаточно сюрпризов на сегодня, — пожал плечами Вохрас. — Я должен был вас убить?
— Как только увидишь, — согласился Рем.
— Что ж, потом сможете сделать это сами, — успокоил нас Вохрас. — А пока, вернемся к действительно серьезным вещам. В общих чертах я уже знаю, зачем вы залезли в мою башню. В конце концов, единственное, что имеет значение: вам это удалось. Не без моей помощи… Но будь я проклят, если эта несчастная лисичка пострадала зря.
Я слушал его с чувством, которое бывает, когда понимаешь, что твоя нога увязла в болоте по колено и не собирается бросать это дело незавершенным. Я не верил ни одному его слову. Нужно было срочно перехватывать инициативу, потому что Вохрас мог прямо сейчас вырвать нам черепа и сделать из них накладную грудь для своей кресельной подруги.
— Да. — Встрял я, наваливаясь на столешницу. — Собственно было довольно опрометчиво с нашей стороны нарушать твой покой, о, Вохрас…
— Не надо окать, я не твой господин.
— …но мы уже заплатили за свою самоуверенность и наглость, — продолжал я, не моргнув глазом. — Местное животное, Проглот…
— Я называю его Пельмешком.
— …он сожрал сокровища, за которыми мы приходили.
Вохрас хрюкнул. Потом улыбнулся. Потом еще раз хрюкнул, уже громче, и вдруг расхохотался. Я замолчал, беспомощно глядя на Рема. Сухолюд угрюмо ковырялся в тарелке.
— Мои… Мои извинения, — выдавил Вохрас, отдышавшись. — Просто вспомнил, как у вас рожи обвисли, когда Олечуч объяснил вам, что все золотишко съедено. Первый, ну почему я не умею рисовать. Я бы обязательно написал шарж. Люди животики надорвали бы.
— Да, — мрачно кашлянул я. — В общем… Мы нижайше просим прощения, еще более нижайше взываем к милосердию твоему, надеемся на компромисс, и… И все такое.
— Милосердие, — Вохрас посерьезнел. — Да, сколько угодно. Еще раз повторю, гостями мне разбрасываться не с руки. Представьте, что вы четыреста нерестов ждете лекарство от зубной боли, и оно наконец-то у вас появляется. Вы же не выбросите его в окно? У меня есть к вам предложение и я, несомненно, озвучу его…