Ошибка (СИ)
— Извини, что перебиваю тебя, — сказала Она мягко. — Мне приятно слышать, что ты смог раскрыть свои качества. Но не обольщаешься ли ты? Ты уверен, что это именно при помощи Эйи? Знаешь, он ведь со всеми довольно приветлив и всех старается поддерживать, это такое, что-то вроде ощущения покровительства.
— Я знаю. Не поймите меня неправильно. Я не считаю себя исключительным из-за простой вежливости по отношению ко мне. Я просто чувствую, что должен идти за этим человеком. У меня будет настоящая жизнь, если я останусь здесь; у неё будет наполнение; я многого достигну, пусть и никогда не почувствую себя полноценной частью племени; но я буду чувствовать пустоту и оторванность, я не знаю, как объяснить, я просто чувствую, что я должен…
— Бедная, бедная ошибка… — произнесла Она чуть слышно.
— …идти за ним.
Он перевёл дыхание.
— А когда мы вернёмся сюда, я смогу сделать всё, что мне положено.
Она вздохнула и глубоко задумалась. Да, этот случай действительно интересный. Стоит попробовать.
— Хорошо. Пусть будет по-твоему. Не думаю я, что ты сможешь его разубедить, как и не думаю, что ты выживешь там. Но я не буду препятствовать твоему желанию, если ты считаешь, что тебе это действительно нужно.
Человек поднял на Неё глаза, полные благодарности и уже оттенённые каким-то страданием. Он снова сложил руки над головой, склонился, затем встал и стремительно вышел.
Он, как и ожидал, нашёл Эйи в священных пещерах; однако сидел он просто так, не касаясь стен. Лицо выражало задумчивость. Он даже не заметил приближающегося.
Человек хотел было начать говорить, но прежде попробовал прочувствовать. И оставил всякую надежду на разубеждение. Этим, он знал, вызовет только раздражение; да и вряд ли его вообще воспримут всерьёз. Поэтому он просто ненавязчиво дал знать о своем присутствии, подошёл ближе и прямо сказал:
— Эйи, я отправляюсь с Вами.
Тот поднял на него взгляд, какой-то мутный.
— К чему такое обращение, я не жрец и уже им не стану…
Затем он уставился перед собой. Спустя несколько секунд до него дошёл смысл слов.
— Со мной в низший мир? Но зачем? И… ты вообще кто?
Эйи оглядел его с ног до головы.
— А, подожди, это ведь ты тогда вызвался со мной в разведку идти?
— Да…
— Хм-м, и, если не ошибаюсь, ты боишься летать на эио-ом.
— Да.
— Вспомнил тебя. Погоди… но зачем тебе это? Знаешь, друг, тот мир, судя по всему, просто ужасен; я, конечно, не знаю твоих мотивов, но ты там точно не выживешь, — он говорил мягким голосом, чем-то похожим на Её. — Да, кстати: а какие у тебя мотивы?
Тот посмотрел на Эйи своими большими, усталыми глазами.
— Вам они вряд ли будут понятны. Я просто чувствую, что должен идти за Вами.
Лицо Эйи вдруг смягчилось. Он тепло улыбнулся.
— А-а-а, понятно. Я всё понимаю, друг. Много кто в своё время хотел идти за мной — так уж мне удавалось себя позиционировать. Здесь. Но я больше не существую здесь. Моё место займет кто-нибудь другой. Но спасибо тебе, мне в любом случае приятно, что мне удавалось пользоваться вашим доверием и любовью. А теперь иди лучше отдохни; ты, видимо, устал и перенервничал сегодня.
Человек опустил глаза. Он знал, что его не поймут.
— Как бы там ни было, — сказал он, — понимаете Вы меня или нет, это неважно. Я просто хочу, чтобы Вы знали: я пойду именно за Вами. И, возможно, когда-нибудь Вы оцените мое участие.
Его водянисто-голубые глаза, так хорошо сливающиеся с окружающим свечением, сверкнули; затем он резко развернулся и покинул пещеру.
Эйи смотрел ему вслед, задумавшись. Ему было искренне жаль этого человека. Он обрекал себя на верные страдания.
***
Он очнулся, лёжа на острых камнях. Очевидно, потеряв сознание, он скатился по насыпи. Тело болело, и голова гудела. Он немного приподнял шею и тут же опустил, неприятно ощутив острые камни под затылком — в глазах потемнело.
«М-да… Всё-таки Вы слукавили с тем, что Вас тут совсем не будет… Я прямо физически ощущаю Ваш смех».
Он лежал и смотрел на потемневшее небо. Вставать не хотелось — вообще ничего не хотелось.
Издали послышалось звяканье стеклянных бутылок. Мимо прошли два человека бомжеватого вида; один обернулся и спросил:
— Что, парень, совсем плохо, а?
— Да чё-то как-то совсем.
— У-у-у, а мне вот, знаешь, как паршиво бывает, вначале вот особенно, а потом ничего, привык, даже подвалом обзавёлся… — он пустился в длинные объяснения, почему никогда не стоит унывать; затем стал рассказывать о разных типах водки. Лежащий вытащил из кармана сторублёвую купюру и всучил бомжу, чтобы только тот отвязался. Довольный, он ушёл вместе с ворчащим от ожидания товарищем.
Наконец-то. Стали появляться первые звёзды.
Но тут тишина снова была нарушена. Звук чуть более приятный, чем будильник, но всё равно отвратительный. «Наверное, как обычно, какая-нибудь реклама. Хотя… Ладно, делать мне всё равно нечего».
— Алло?
— Мих, ты? Узнал меня?[2]
— Разве тебя можно не узнать… Как обычно, появляешься будто из ниоткуда.
— Что ж, прошу прощения. Представляешь, что сегодня было?! После всей этой бесконечной теории, от которой у меня буквально мозг взрывался, мы наконец-то практиковались — на имитаторе полёта! Это было… — он сказал слово на немецком.
— Умоляю, не пичкай меня своими длиннющими страшными немецкими словами! Я, знаешь ли, немного не понимаю.
— Ну… Замечательно! Невероятно! Просто… та-ак здорово!
— Что ж, последнее слово определенно лучшее.
— Знаешь, я ведь так нервничал перед этим, по-настоящему нервничал, мне ведь всегда… ну, понимаешь, что-то вроде необъяснимого желания — хотелось летать, я имею в виду, летать на огромном сложном аппарате, который каким-то невообразимым образом управляется мной, и теперь я знаю, что это вполне может случиться, потому что тренер сказала, что я был одним из лучших, понимаешь, она это сказала лично мне, чтобы никто не услышал — это ведь может оскорбить, но… я так рад! Мне та-ак приятно!!!
— Могу себе представить твои щенячьи глазки…
— М-м? Правда? Очень может быть, родственники вечно мне это говорят, но… ты-то как мог об этом узнать? Мы ведь ни разу не виделись!
— Честно — я не знаю. Мне просто так показалось, когда я услышал твой голос. И — мои поздравления, серьёзно. Знаешь, это замечательно, когда… когда у кого-то внутри горит такой огонь.
— А моя семья — они были просто поражены, хоть они и до сих пор говорят, что, стоит мне взлететь, смерть всех, находящихся в самолете, неизбежна… они… они никогда не верили в меня и не поверят, но, во всяком случае, теперь я хотя бы примерно знаю о своих возможностях, и это… очень обнадёживает.
— А ты не боишься летать на настоящем самолёте, мой друг?
— Эм, что ж, не совсем; что здесь может быть страшно, так это не сама машина, а поведение пилота, который в любом случае остаётся человеком; по правде, я больше уверен в самолёте, чем в себе. Но! Я верю, что можно довести себя до состояния автомата, и сейчас, повторюсь, я верю, что могу сделать это, несмотря на всё, что говорят родственники.
— Ларри, знаешь, это просто замечательно. И — честное слово — я тоже в тебя верю.
— Это та-ак вдохновляет! Я имею в виду, ты же мой единственный друг…
— Сочувствую.
— Да, кстати, я же совсем забыл — это, собственно, то, зачем я звоню — как ты думаешь, что, если я приеду в Москву на праздники?
— Ты действительно хочешь провести свои выходные в Москве?..
— Ну, так-то нет, но я подумал, будет очень интересно встретиться… Если это, конечно, не будет тебе в тягость; о, естественно, я не хочу никак тебя обременять, я просто хотел спросить, если вдруг…
— Всё в порядке. Я был бы очень рад, правда. Хотя на твоём месте я бы не стал повторять ошибки ушедших поколений.
— А?..
— Забудь.
— Так что ты думаешь на этот счёт?
— Знаешь, это… это было бы неплохо.
— Отлично! По-моему, довольно интересный опыт… А, и да… У тебя такой голос, будто… эм… всё нормально? Как ты вообще? Я такой эгоист, я ведь правда хотел спросить сначала, как у тебя дела, но мне так не терпелось рассказать тебе…