Наваждение (СИ)

.
К десяти часам утра врач чудом добрался до отеля. Чудом, потому что стоящая перед глазами пелена мешала видеть дорогу, а туман в голове – на ней сосредоточиться. Желание скрыться от посторонних глаз в темной норе, обезопасить её от собственных эмоциональных проявлений, было настолько острым, что противостоять ему оказалось невозможно. Отказавшись от идеи позавтракать перед рабочим днем, Юра отправился прямиком в собственный кабинет, повернул ключ на три оборота и упал в кресло. Свой день он проведет здесь. Не рядом с Федотовым, которого хочется по-тихому убрать, не в 305-ом, в восьми шагах от ответа и мгновениях от преступления, здесь. Если кому-то от него что-то срочно понадобится – будет на месте в течение нескольких минут.
10:30 Кому: Лев Глебович: Лев Глебович, доброе утро. Я в медкабинете, необходимо за сегодняшний день полностью подготовить ваши с Ксенией медкарты, — «И еще кое-что», — и еще раз проанализировать результаты Ваших анализов за месяц, составить заключение. Если я Вам нужен, — «В чем я сильно сомневаюсь», — дайте знать.
11:05 От кого: Лев Глебович: Прекрасные новости, Юрец. Вот там и сиди.
Забравшись с ногами на любимый диван, Комиссарова пристально следила за тем, как Ксюша апатично раскладывает на кровати аксессуары к своему свадебному наряду: тонкое молочное белье, изящную подвязку, дорогущие туфли, которые они вместе и выбирали; изумительный по своей красоте клатч, маленькую стеклянную бутылочку духов; скромные – на вкус Юли, которая знала, какое богатство у Ксюхи в шкатулках хранится, – жемчужные заколки в волосы; серьги, кольца и колье, тончайший браслет. Фаты не было. Само платье по-прежнему висело в закрытом наглухо шкафу: девушка словно специально оставила его напоследок, хотя это не логично. Логично сначала достать наряд, а к нему уже подбирать украшения.
По лицу подруги было видно: ей до фонаря.
— Сделаешь мне прическу и мейк, Юль? Как подружка невесты? Не хочу чужих людей видеть. Валентину попрошу тебя для меня с самого утра освободить, — глухо произнесла Ксения, равнодушно разглядывая всё это добро.
— Без проблем, Ксюх, — пожала горничная плечами, — Буду рада, — «Врушка ты, Комиссарова», — Что ты хочешь?
— Да мне все равно. Нюд, а прическу… Ну, может локоны, оставить распущенными, часть прядей заколками наверх поднять, чтобы плечи были открыты. Не знаю, Юль. Что сделаешь, то сделаешь…
«Уууууу… Никому не пожелаешь вот так замуж выходить…»
Юля задумчиво смотрела на подругу и никак не могла поверить, что она действительно сделает этот шаг в пропасть. Неужели всё настолько плохо, неужели окончательно определилась? Выбрала благополучие семьи и мечту? Сама Комиссарова от собственной мечты мысленно уже отказалась: в её понимании, счастье близких, их искрящийся взгляд, их желание жить эту жизнь, дыша полной грудью – важнее. А она – ну что она? Может, представится еще шанс, кто знает. А нет – так нет. В любом случае, лучше так, чем гордо носить бейджик с новой должностью, зная цену этой должности.
— Чой-та утром Вано из твоего номера вылетел, как ошпаренный? — рыжая решила перевести тему, подобраться ближе к интересующему её сейчас вопросу, — Я как раз в 300-ом уборку начинала, смотрю – поскакал, злой как черт. У меня аж надежда затеплилась. Но судя по тому, что ты тут готовишься и про мейк спрашиваешь, всё в силе?
Ксюша безучастно повела плечами:
— Да, всё в силе. Повздорили немного. Не понравилось ему, что у меня голос прорезался. Ничего, привыкнет.
— Ксюх, я еще раз спрошу, последний, обещаю! Ты – уверена?
— Юль.., — глубоко вздохнув, девушка оперлась обеими руками на краешек невысокого комода, — У меня нет выбора, я же рассказывала уже тебе. Я не могу рисковать здоровьем отца, семейным состоянием. Надеюсь через пару-тройку лет подать на развод. За это время он с Александром Петровичем или сработается, или не сработается. Проект поднимется, может, даже прибыль начнет приносить, доверие к папе вырастет, и Александр Петрович не будет пороть горячку, когда узнает о моем решении. Или не начнет прибыль приносить и они сами задумаются, что с ним делать, — голос звучал безразлично и монотонно. Уставилась в одну точку и рассуждает о собственной свадьбе так, словно речь идет о походе в магазин за пакетом молока, а не о судьбоносном шаге, — На этом этапе, когда сумасшедшие деньги с обеих сторон уже вложены, когда компании уже слиты, когда назад пути уже нет, а там чистое поле, когда они друг друга как партнеров совершенно не знают – это опасно. Ванин отец моего просто с землей сравняет – я помню, что Ваня мне про него рассказывал. По миру пустит, репутацию уничтожит в лучшем случае, а в худшем.., — Ксюша устало потерла висок, отрешенность на её лице рыжую пугала, — Юль, я же смогла с Ваней три года провести. Смогу и еще три… И мама считает, что это единственно правильный выход.
 
Комиссарова вздохнула:
— Я помню, Ксюх… Просто это всё сложно для меня, я в этом бизнесе-шмизнесе ничего не понимаю. Твоё волнение за отца – вот это понимаю. Но… А как же… Врач?
— А что врач? Что врач, Юль!? — и голос задрожал. Вот где, на самом деле, её агония! Рыжая понимала, что наступила сейчас на больную мозоль, уже корила себя за то, что задала вопрос, хорошо перед этим не подумав, но не узнать, что подруга чувствует за два дня до его увольнения, не могла.
— Извини. Мне просто казалось, у тебя там серьезно к нему, и…
— А какое это имеет значение? — она вспыхнула как спичка, взорвалась как атомная бомба, в глазах тут же встали слезы, — Он завтра увольняется. Завтра, Юль! Увольняется, получает остаток и улетает в свои чёртовы Штаты! Через четыре дня он будет отсюда в восьми тысячах километров! Я ему не нужна! Была бы нужна, чувствовал бы что-то, дал бы, наверное, как-нибудь понять! А? Как ты думаешь? Знаешь, сколько таких возможностей у него было? Я у него в квартире ночевала! Я в сантиметрах от него руку ему бинтовала! — голос сорвался фактически на крик, кажется, тема их с врачом странных отношений для Ксюши была даже не то, что больной мозолью: кажется, мысли об этом её заживо сжирали, — На крыше под его гитару танцевала! Он меня под ливнем на руках до отеля тащил – что, думаешь, не подходящий момент? Растереть спину разогревающей мазью – не момент!? Когда его чуть машина во дворе не сбила, я в него так вцепилась, что пальцы онемели – не момент? Я ему звонила и говорила прямым текстом, что мне кажется, я совершаю ошибку! Я к нему пришла и все свои чувства по поводу этой свадьбы как на духу выложила! — она запнулась, чтобы перевести дух и успокоиться, и добавила уже намного тише, — Да, он поддерживает меня, он гораздо человечнее, чем перед вами прикидывается, он борется с отцом за мою свободу, ты этого просто не знаешь, но и всё на этом. Ни к чему выдавать желаемое за действительное. А задачу свою он выполнил: я слышу себя, понимаю, что не осталось ничего от моей любви к Ване, я больше не завишу от него. Но отца я не подведу. Отель пойдет компенсацией за причиненный моральный ущерб. Выйду не по любви – все же так делают. Разведусь потом. Как-нибудь.
Слушая Ксюшу, рыжая в задумчивости разглядывала пол. У её подруги дела обстоят гораздо хуже, чем она предполагала. А если точнее, дело – труба. Если быть предельно точной – это катастрофа.
Наступившая в комнате тишина была для Комиссаровой пыткой похлеще физических. Сказать или не сказать ей – вот в чем вопрос.
Если она сейчас промолчит, Ксюха так и останется уверенной в том, что никому, кроме своего жениха недоделанного, она не нужна; не положит на весы своих сомнений пудовую гирю, которая сотрет все её нынешние убеждения в порошок, не пойдет и не спросит напрямую, языком.
 
Если она сейчас скажет – что с подругой вообще будет? За два дня до увольнения, за пять – до свадьбы? Эти заблуждения помогают ей держаться на плаву, уверяют в правильности сделанного выбора.
— Юль, что у тебя с лицом? — усмехнулась Ксюша криво. — Слава Богу, это всего лишь свадьба, а не чьи-то похороны…