Из грязи и золота (СИ)

Тамара испугалась этих слов раньше, чем договорила, но ей удалось закончить, и даже голос у нее не дрогнул.
Наверное, Марш сейчас разозлится. Скажет ей какую-нибудь гадость и вообще больше никогда не поможет.
«Жалость-то какая», — злость неожиданно прокралась и в мысли. Тамара вдруг поняла, что ей это нравится.
А Марш молчала.
— Посиди еще немного, я сейчас за тобой пришлю, — наконец сказала она.
Тамара поморщилась и закрыла глаза. Наверняка придется торчать здесь до вечера. Или добраться до платформы вплавь? Посмотреть, что там взрывается.
Вплавь. По грязной воде с кучей примесей. По воде, которой она платок боялась намочить.
По воде.
Тамара не заметила, как уснула, и во сне она видела песок, похожий на чешуйки ржавчины. До самого горизонта. И между чешуек то и дело блестело серебро изогнутых игл. Тамара собирала их — набивала карманы, прикалывала к воротнику и рукавам, но игл было слишком много. И тогда она понесла их в руках. Несла куда-то к горизонту, к рыжему солнцу над ржавым песком, потому что там ее ждал папа, и иглы нужно обязательно отдать ему.
Все сильнее ломило спину, ныли расцарапанные ладони и запястья, по ключицам текла кровь — рыжая и горячая — пачкая белую блузку, а Тамара все собирала, собирала иголки. И уже не ждала, что они когда-нибудь закончатся. И что отец заберет их.
…
Рихард собирался вернуться домой к утру. Мужиком, который метался по платформе оказался его новый работодатель, и Рихард точно знал, что больше ни одного совета Марш не послушает и никаких манипуляций со своим профилем этому полоумному проводить не позволит. Он достаточно проработал с людьми, чтобы с одного взгляда определять, с кем можно выходить за рамки закона, а с кем оставаться под защитой системы. Дафна была не умнее Аби, и все же Рихард верил ей больше, чем Полю Волански. Он успел подключиться к микрофонам и послушать его переговоры с Марш. Нет, с этим человеком определенно не стоило иметь никаких дел. Говорил он неправильно, не те слова и в голосе у него нет-нет, да появлялся не то хрип, не то треск — что-то похожее на голос Марш Арто, той, настоящей, да к тому же молодой и зеленоволосой, из «Сада-за-оградой».
Конечно, в его профиле, который Рихард изучил, прежде чем сюда ехать, ничего такого не было. И даже в нелегальном профиле, который он, конечно же, тоже изучил, не было. Вот как полезно заводить личные знакомства, сразу понимаешь, кого следует послать.
Всех, всех следует послать.
Оставалось дождаться продажи билетов. Рихард на платформах оставаться не захотел, и Айзек — прежде чем сбежать вслед за Хэтти — отдал ему лодку, чтобы добраться до пустой лаборатории. А в лодку не забыл закинуть девчонку, у которой, судя по симптомам, случился тепловой удар. И Дафна почему-то молчала. Если бы Рихарду нужна была еще одна причина не работать у Волански, ребенок в обмороке и с отметкой о ментальных расстройствах в профиле вполне бы подошел.
Теперь Рихард сидел на огромном кожаном диване, с которого снял шуршащую серебристую пленку — такой же он закрыл мебель дома — пил чай, заваренный из прессованной таблетки — Дафна причитала, что в нем слишком много кофеина — смотрел на мертвые экраны — такие же, как в его старом кабинете, то есть безнадежно устаревшие для местных — и слушал, как девчонку тошнит в туалете за стенкой. Ему было хорошо и спокойно, потому что теперь-то все было на своих местах. Сентиментальная слабость, которой он поддался не иначе как от скуки, ушла. Все шло как должно — вокруг бардак, кого-то рвет, что-то сгорело, а к нему это не имеет вообще никакого отношения.
— Вы чай пьете?
Девочка выглядела плохо. Бледная, лицо в красных пятнах. Она стояла, обрывая бусины с прозрачного платка, а потом бросала их на пол. По ее взгляду, по движениям, даже по тому, как она задала вопрос, Рихард чувствовал, что девочка нестабильна. В «Саду» провела бы не меньше года.
Рихард решил, что лучше, если она чем-нибудь займется. Пришлось вставать, искать вторую чашку и наливать в нее чай.
 
— Он горячий, — поморщилась она. — И на вкус как будто землю заварили.
Вдруг — совсем некстати — вспомнилась Бесси. Ей бы чай понравился, пусть он и правда напоминал землю.
— Пить горячее на жаре полезно.
Она молча взяла чашку и села напротив, прямо на пыльный пол. Вот и хорошо, теперь нужно заставить ее рисовать на пыли картинки-ассоциации и дальше игнорировать ее существование. По крайней мере, в «Саду» Рихард так и делал.
— Я Тамара Франг. Я сюда за папой приехала.
Он надеялся, что ошибся, и это недоразумение вовсе не дочь Клавдия Франга. Но давно стоило смириться с тем, что надежды редко оправдывались.
— Меня зовут Рихард Гершелл.
— Это вы убили Марш?
— Ее убило общественное одобрение, — равнодушно ответил Рихард.
А потом ощутил укол неожиданного раздражения — он прошел программу лучшего университета Младшего сегмента, блок с ачивками за профессиональные достижения в его профиле пришлось бы листать вручную минут пятнадцать, люди вроде Леопольда Вассера получали зарплаты и надбавки не потому что были такими чудесными профессионалами и идейными цветочками, а потому что он, Рихард Гершелл, всю жизнь рассказывал нужным людям, какие они чудесные профессионалы и идейные цветочки. И все для того чтобы всякие ссыкухи из благополучных городов называли его человеком, который кого-то там убил.
— Ага, а воскресили вы ее потому что вам совсем не плевать, кого там общественное одобрение убило, — угрюмо ответила Тамара.
Интересно, когда за девочкой придет ее папаша? Рихард столько времени потратил, подсовывая Клавдию виртуальных призраков, вымогающих деньги, новостные сюжеты и социальную рекламу про эмоциональную депривацию детей в приютах. Все расчеты Рихарда основывались на том, что Клавдий нервный и любит дочь. И хорошо бы нервному поторопиться.
— Что сделать, чтобы общество меня не одобряло, пока вы рядом?
— Сидеть молча.
И она действительно замолчала. Сидела, обрывая бусины с платка. Бросала на пол — короткий стук, шорох катящегося пластикового шарика, несколько секунд тишины.
В конце концов Рихарду надоело это слушать. У Волански явно были занятия поинтереснее, чем давать ему какие-то пароли — впрочем, он уже решил, что ничего брать не станет — Марш снова забыла, что она теперь виртуальный помощник, и самозабвенно выясняла отношения с Полем, нервный Клавдий задерживался, а продажа билетов все еще не открылась. И Рихард надел очки и сбежал в сеть, к уютным и простым новостям о теракте.
На стенде горели зеленые обновления — алгоритмы уже подобрали выступления по его последним запросам.
Палата Берхарда Колдера опустела. Изображение было статично, а над кроватью горело предупреждение, что эта страница будет удалена через несколько часов как утратившая актуальность.
У кровати стояла вычурная серебряная ваза с огромным букетом белых хризантем. Рихард поморщился и провел рукой над вазой, перелистывая изображение. Вместо хризантем — венок из бордовых роз.
Нужно было уходить. Смотреть, что делает и говорит Колдер после выписки, что рассказывает о взрыве. Но почему-то Рихард стоял и перелистывал изображения букетов и виртуального барахла, которое оставляли посетители. Ему не нравилось такое наслоение — в конвентах перед удалением можно было оставить один визуализированный посторонний предмет, и каждый следующий букет, каждая следующая открытка или сертификат прикреплялись к прошлому. Словно мертвеца хоронили в чужой могиле. Могила всегда будет носить имя того мертвеца, что лежит сверху.
Наконец Рихард остановился. У пустой кровати, ощерившейся в белый потолок стерильно-серебристым ортопедическим матрасом, стояла пачка чая. Черная упаковка с золотым вензелем — такие продавали в лавочках среднего сегмента в Младшем Эддаберге. Марш перед смертью купила Леопольду целый контейнер с такими пачками.
Рихард чувствовал, куда идет эта история. Чувствовал безошибочно, безжалостно — нельзя доверять Полю Волански, Марш все больше теряет связь с прошлой собой, и скоро будет так же далека от себя-живой, как та, живая, была далека от собственного аватара в башне-конвенте. Чувствовал, что совершил ошибку, обрек и себя, и Марш повторять свои пути — взрывы, мертвецы, обманутые люди, преданные люди. Чай этот проклятый.