Из грязи и золота (СИ)

Девчонка между тем подплыла к абре, бросила сандалии Айзеку под ноги и схватилась за борт, не пытаясь залезть в лодку.
— Привет, Хэтти. — Айзек, в отличие от Рихарда, смотреть предпочитал на мужика. — Чего творится?
Мужик, кажется, пытался снять браслет. Дафна зажгла редкий фиолетовый сигнал, означающий готовность вызвать карабинерский патруль. Мужчина опустил руку, а потом начал говорить что-то невидимому собеседнику, показывая раскрытые ладони — «давайте успокоимся». Из динамиков вдруг зазвучала задорная песенка, с которой начинались реконструированные представления в цирковых конвентах.
Хэтти убрала с лица мокрые волосы и оттолкнула проплывающую мимо курицу. На платформе кто-то рыдал.
— Арто не понравилось, что ты девочку привел. — Вода вокруг ее юбки казалась голубой. — Теперь она ругается с Полем, топит его кур и взрывает носители.
— Тонет-то вся платформа, — заметил Рихард.
Ему понравилась девчонка. Если кто-то может приплыть с обувью в зубах, а потом прямо в воде с таким серьезным видом рассказывать, как виртуальная помощница со скверным характером топит электрических кур, значит, это очень умный и уравновешенный человек.
— Вы не знаете, в какие места Поль засовывает некоторые носители, не удивлюсь если сейчас кто-нибудь помрет… К тому же не уверена, что Арто взрывает только их. Там, под плотом много батарей, их вода охлаждает, да еще эти муравьи… Слушай, Айзек, я в город, наверное. Погуляю, пожру нормально, через пару дней вернусь.
— У пятого причала лодка есть. А что Поль скажет? Тебе еще батареи восстанавливать. — Айзек перебросил ее сандалии через борт. — Больше же не умеет никто.
— Пофуй, — веско сказала Хэтти сквозь зажатые в зубах ремешки.
Рихард смотрел, как она целеустремленно гребет к берегу. Он чувствовал в этом чужом, густом и влажном перегретом воздухе отчетливый запах ароматизатора «медовый дым», который всегда заказывал для своего кабинета.
…
Клавдий к платформам опоздал. Ему пришлось арендовать лодку у мужчины, который ловил рыбу у самого купола. Мужчина с лодкой расставаться не хотел, угрожать ему или просто огреть веслом по затылку Клавдий не мог. Пришлось заплатить такую сумму, что фонд защиты домашних насекомых, страдающих от возросшей эффективности лаборов-уборщиков, в этом месяце остался без взноса.
В другое время Клавдия бы раздражало, что он не смог проспонсировать тараканов и клопов, а значит, остался без надбавки к рейтингу. Чем меньше был фонд и чем меньше у него было спонсоров, тем выше была надбавка за спонсорство. Поэтому Клавдий до последнего держался за клопов, которые помогли бы вернуть Тамару, но в последние месяцы он слишком часто брал отгулы и теперь денег хватало на клопов или лодку. Разблокировать накопительный счет не дала Дафна — еще Эмма установила на него блок от спонтанных покупок, а Клавдий забыл его снять.
Клавдий бы вообще об этом не думал, но Дафна назойливо его отчитывала за отклонение от благотворительной программы, а он молча греб проклятыми экологичными веслами и никак не мог сказать ей захлопнуть свою поганую пасть, потому что это стоило бы ему всего рейтинга, накопленного за месяц. А больше ему сказать Дафне нечего.
Но когда Клавдий греб к платформе, мокрый, с содранными мозолями от весел и излучающий невербальную агрессию, он чувствовал забытую, одуряющую смесь свободы и вседозволенности.
Суки. Решили, раз он с Грейс не пошел — значит, придет за Тамарой. Ну конечно.
Клавдий вспомнил лицо ее лечащего врача. Заявления, которые Тамара якобы писала — на перевод на загородную исследовательскую базу в качестве терапии. Почему с ним не посоветовались? В семейном блоке его рейтинга все еще недостаточно позиций, чтобы считаться ее опекуном. Значит, такие решения принимаются без его участия и даже без его ведома. Девочке будет полезно сменить обстановку. Да, солнце опасно, но ей выдали набор фильтров. Почему он позволяет себе такой тон? Ему вообще не должны были разглашать подобную информацию. Репорт за оскорбление лица при исполнении, как же.
 
Вот поэтому у него и недостаточно позиций. Вот поэтому Эмма и ушла.
Суки. Какие же суки. Раньше он решил бы эти проблемы за день. Но Эмма ведь сказала, что так нельзя. Они же теперь хорошие люди, у них же теперь дочка, ради которой они должны быть хорошими, какая же ты сука, Эмма, самая подлая сука из всех сук, которые только рождались на этот сучий свет.
Тонущую платформу он заметил издалека. И даже успел удивиться — совсем немного.
— Аве, Клавдий, — усмехнулась Марш. — Смотри, как тут красиво.
— Ты не ответила, — процедил он. — Ты до сих пор не ответила, ты знала или нет?!
— Если я скажу «нет» — поверишь? — вздохнула она. — Нет, я не знала. Утопила платформу, наверное, не надо было, она вообще-то не стала бы так делать… — пробормотала Марш. — Но она бы и не стала…
— Где Тамара?
Клавдий не хотел выяснять, кто такая «она». Ему без Марш хватало сложных личностей и сумасшедших женщин.
— В лаборатории, выше по реке. — Марш появилась у самого носа лодки, почти невидимая в ярком дневном свете. — Она там с Гершеллом. Не переживай, он… умеет ладить с детьми.
— Почему ты зовешь отца по фамилии? — поморщился Клавдий. Почему-то это разозлило его еще больше.
— Отца? — растерялась Марш. А потом отбросила челку со лба и подставила солнцу прозрачное лицо. — Ах, да. Он мне не отец, Клавдий. Он вообще-то просто меня убил.
Весло выскользнуло из ладони, глухо шлепнув по воде. Мимо проплыла задумчивая курица с единственным мигающим алым глазом.
…
Тамара ошиблась. Она поняла это уже через час после того, как Айзек привез ее на реку.
Сначала она не понимала, что делать — никому до нее не было дела. Айзек привез ее и тут же куда-то уехал. Тамара несколько часов просидела под навесом, изредка пытаясь с кем-то заговорить. Ей никто не отвечал. Все вроде были чем-то заняты, но Тамара видела, что люди стараются не шуметь и постоянно тянутся к наушникам — наверное, что-то подслушивали. Тамара подслушивать не могла, потому что у нее не было доступа к местным сетям.
В конце концов Марш посоветовала ей сесть в лодку и плыть выше по реке, к какой-то лаборатории, но лодка заглохла метрах в десяти от платформ. Тамара молча наблюдала за тем, как люди мечутся, орут, перебрасывают между платформами какие-то свертки, а потом снова орут, потому что свертки взрываются прямо в полете.
Может, так и надо? Может, тут так принято? Тамара бы не удивилась.
У нее не было лекарств, не было ни жидкого фильтра, ни маски, ни перчаток, только прозрачный розовый платок, расшитый белыми бусинами. Он был красивый, но совсем не защищал от солнца. Лодка лениво качалась на волнах, на голову лился раскаленный воздух. Лучше бы осталась под навесом.
А в ее палате сейчас прохладно и темно. Дафна сказала бы принять лекарства и выпить стакан воды. Стакан воды. Лекарства. Что-то взрывается. Играет музыка, противная, навязчивая, играет и никак не заткнется.
Хотелось умыться, намочить платок — наверно, тогда стало бы легче, но Тамара боялась нефильтрованной речной воды. И солнца боялась тоже, и так нехорошо нарастало тепло, разлившееся по плечам и крыльям носа, и все, все было нехорошо.
Не надо было идти с Айзеком. Дура.
Она легла на дно лодки. Попробовала заползти под сидение. Поворочалась, прижав пульсирующий висок к влажному дну. Стало немного легче, но через несколько секунд пришла тошнота.
— Аве, Арто… — наконец позвала она.
— Ты еще здесь?! — выплюнул динамик. — Тебе же дали ключ от лаборатории.
— Лодка заглохла…
— Почему сразу меня не позвала?!
— Я думала, ты знаешь.
— Откуда бы? — искренне удивилась Марш.
Сквозь усталость и тошноту вдруг прорвалась злость — странная, холодная и синяя. Тамара успела забыть, что умеет так злиться.
— У тебя больше одного глаза и больше одних мозгов! — выкрикнула она в мертвый транслятор. — И тебе не обязательно таращиться только на то, что тебя волнует, можно иногда поглядывать — ну так, просто из интереса — на тех, кто тебя установил и сделал основным помощником!