Повесть о храбром зайце (СИ)

Во-первых вы должны прекратить гонения пернатых. Чем скорее, тем лучше. Признаки геноцида уже проявились. Это грех, страшный грех, за который будут расплачиваться (и никогда не расплатятся) наши будущие поколения. Я прошу вас придержать свой гнев. Страшные вещи творите. Без смысла. Это ваше раздолье? Тогда я рад умереть.
Помните, что говорили наши древние: «народ, поставивший себе задачей истребить другой народ, сам должен быть истреблён». Думаете что-то изменилось с тех времён? Нет, продолжайте свои безумства и вы увидите, что законы леса… никуда не ушли, не изменились ни на йоту.
А эта ваша безумная милитаризация? Где вы набрали столько оружия, понимаешь? Вы что со всем миром собрались воевать, понимаешь? Или вы соскучились «по бряцанью металла», о котором так презрительно кричали, когда требовали от меня роспуска армии? Что изменилось? Вы изменились? Да ни разу! Осмелели, охамели, вкусили кровь, и до сих пор в себя прийти не можете.
Это я… это я вас распустил. За это меня и казните. Жаль только, что ритуальные казни не решают никаких проблем. Напоследок я…»
В этот момент зайцу показалось, что медведь смотрит прямо на него. «Нет, слишком далеко. Он же не орёл.»
Квакер: Он знает, что ты тут, ква.
Медведь: … я хочу пожелать простого житейского счастья тем, кто остался верен мне. Вы возвышенны (потому, что возвысили меня), вы прекрасны (потому, что любите свой лес… и вообще — любите). А я люблю вас. Прощайте».
Медведь встал на колени и положил голову на пенёк. Застучали барабаны. Палач Квакевич поднял топор, прицелился, встал в позу.
Квакер: Он хорош, ква. Должен отрубить с одного удара.
Квакевич опустил топор. Отрубил голову. «Отрубил с одного удара. Хорош, ква.» Голова упала и покатилась. Полилась кровь как из пушки, залила арену до ворот. Барабаны отстучали свою партию и загудели трубы.
«Вот и всё… Убили. Вот и тебя не стало, государь мой. Прощай. Прощай…
Прощай.
Никогда прежде я не чувствовал себя таким одиноким. Тысячи ещё нерубленных голов захлёбываются от счастья, а я один… не могу дышать. Так дурно, что не дышится. Насколько чужероден я для них… Чужой. Один. Один против всех. Теперь и навсегда.
Никого у меня больше не осталось. Одни предали, другие забыли. Презрели меня, заклеймили. Всех лучших поубивали одного за другим. За что? Зачем? Зачем вы это устроили? Бандиты. Не поверю никогда, что новый мир так строят! Просто бандиты, которые пришли нас разорвать на части. Расколоть на стайки, натравить друг на друга и всех поубивать, всех и каждого! Убийцы вы, бандиты. Никакие вы не революционеры!
Надо мстить. Надо мстить! Сил душевных нет — никакой надежды — но надо мстить. Я — милиционер. Я вас… арестую. Один. Один против всех. Теперь и навсегда.»
Заяц смотрел, но ничего не видел. Что-то там двигалось как в луже, что-то жило вопреки разумному. Стоял как вкопанный, погружённый в свои мысли, всё более пустые.
Когда толпа стала притихать, на эшафот вернулся Волков и вся его волчья стая. Ограждения больше не удерживались; все смешались, слились в разноцветный муравейник.
Квакер: Он так и не сказал, ква. Ни намёка, ни зацепок… (Как буд-то сам с собой говорил Квакер)
«Стой! О чём это он? Что он должен был сказать? Сказать мне? Что такое они пытались выжать из него? И что он так и не сказал?»
Квакер: Но ладно. Сейчас будет очередной концерт возвышенных речей, ква. Если угомонятся, ква. Нам с тобой это ненужно слушать. Задолбали, ква.
Заяц: Согласен.
Квакер: Тогда на выход, ква.
Вернулись в музей. Квакер вызвал Кваку, сам ушёл «по другим делам».
С Квакой спустились под землю. Зайца вернули в камеру, а дикобраза вызвали «наверх».
Долго ещё играли концерты на улице. И ночь всю, и следующий день.
VII
Чёрная комната. Дикобраз на «стульчике с секретами» — перевязан одним ремнём, сидит привычный, проверенный. Перед ним жаба — Квакер. Уставший, ненавидящий всё живое, но больше всех себя. Он выпил берёзки, угостил дикобраза, закурил.
«Просить будет, дикий. Опять «просьба», брр.»
 
В черноте комнаты и белом свете фонаря дым кажется твёрдым, дикобраз — слабым и беззащитным, Квакер — великим как Бог. «Наверно для таких кажимостей и существуют чёрные комнаты, ква».
Квакер: Как дела, ква?
Дикобраз: Не жалуюсь, начальник! Какие, брр, мои дела!
Квакер: Хочешь на свободу?
Дикобраз: Почему и нет, брр? Не откажусь.
Квакер: Хочешь, ква, или не хочешь?!
Дикобраз: Хочу, брр! Хочу.
Квакер: Ну тогда, ква… расклад такой. Выполнишь просьбу, ква — тебя переведут на север. Там ты сам знаешь как оно. Каторга, ква. Но тебе помогут. Долго там не задержишься. Дадут всё, что надо. Если не замёрзнешь, добежишь до границы, ква, а там уж делай, что хочешь. Вся жизнь твоя, ква. Только сюда не возвращайся. В остальном, ква — всё, как ты хотел.
Дикобраз: Меня смущает пара «если», но раз ты говоришь, начальник, брр… я согласен. «Всё, как я хотел». Что надо делать?
Квакер: Да ничего особенного, ква. Ты, я слышал, виртуозно владеешь ножом, ква?
Дикобраз: Виртуозы играют на скрипке, а я так, начальник… умелец, в своём роде. Брр.
Квакер: Такой нож тебе нравится, ква? (Квакер показал нож — достал откуда-то из-за спины.)
Дикобраз: Мне любой нож нравится, брр. Не вижу только. Уж больно фонарь у вас яркий.
Квакер: Это твой нож. Понятия не имею, где ты взял его, ква, из чего сделал. Это твой нож, ква. Получишь на выходе.
Дикобраз: Кого убить, брр?
Квакер: А ты не знаешь, ква?
Дикобраз: Не знаю.
Квакер: Зайца, зайца. Ты должен убить зайца, ква. Этой ночью. Через час или два, ква. Покричи потом. Придёт Квако, приложит тебя к земле, ещё кого-нибудь подзовёт. Ну а так, как сегодня нет никого, приду я, ква. Спасу тебя. А дальше ты всё знаешь, ква. На север, но уже без меня. Вопросы, ква?
Дикобраз: Один вопрос, брр.
Квакер: Ну?
Дикобраз: Сами не можете?
Квакер: О, ты какой! Дерзкий, ква. Я солдат, ква. Я выполняю приказы. Будь моя воля, я б вас сразу к стенке поставил. Но это я, ква. А есть не только я. Не только и не столько. Вот сегодня, перед своей благополучной кончиной, мишка, царская морда, про «страшный грех» говорил. Мол, «всем вам будет», ква. И «никуда не денетесь вы», ква. Так вот там наверху — где не я, ква — тоже думают про «страшный грех» и всё подобное. Вот и не берут они греха на душу, ква. Зачем? Если есть Квакер, а у него есть Дикобраз. Ещё вопросы есть, ква?
Дикобраз: Вопросов нет, начальник.
Квакер: Ну вот и хорошо, ква. Вот и хорошо… Держи свой нож, «умелец» (Квакер подошёл к дикобразу сзади, вложил нож в рукав рубашки.)
Дикобраза вывели из чёрной комнаты и сопроводили в камеру.
«Ну что, заяц… посмотрим теперь, ква, чего ты стоишь. Доживёшь ли ты до завтра? Или не доживёшь? Путёвка на север у меня одна, ква ква.»
Глава IV: Побег
I
Дело шло к ночи. В лесу орали песни, а в камере сидело двое. Оба играли «обычное равнодушие» ко всему, скепсис и сарказм, натужную улыбку — всё то, что должно быть в беседе 2-ух потерявших всё заключённых. Они пристально следили друг за другом, подмечали каждый жест. Они вслушивались в малейшее дребезжание голоса.
Все чувства напряжены. Эта камера станет гробом для одного из них. Ночь переживёт другой.
Дикобраз: Эй, дикий!
Заяц: Чего? Я собираюсь спать.
Заяц не собирался спать. Он собирался лечь и притворяться спящим. «Чем быстрее, тем лучше».
Дикобраз: Скажи мне, дикий… Ты как хотел бы жить, брр?
Заяц: Ты издеваешься? Помечтать захотелось, на ночь глядя?
Дикобраз: А ты помечтай, брр. Можешь помечтать?
 
Заяц: А я не знаю. О чём я могу мечтать? О том, чтобы время назад вернуть и всё исправить? Время назад не возвращается.
Дикобраз: Значит нельзя мечтать о прошлом, брр. Ты о будущем помечтай.
Заяц: Не могу. Не получается. О чём я — вот здесь и сейчас — мечтать могу? Лук хочу и стрелы, 9 штук. Перестрелять всех и каждого.