Орудия войны (СИ)

— Абсолютно на все, — твердо ответила Саша.
— Тогда будет так. Поставки продолжатся. Их объем увеличится. На самом деле, уже увеличился. Завтра в Моршанск прибудет четыре вагона. Там все по последней номенклатуре и даже кое-что сверх. Следующая партия — шесть вагонов, их уже загружают, ожидайте через пять дней. Дальше загадывать пока рано, но снижения объемов не будет. Будет, на самом-то деле, рост. Возможно, сменим зоны разгрузки, ваше командование об этом известят.
Саша два раза моргнула.
— Подожди, — сказала она после паузы. — Золота больше нет. Нам нечем расплачиваться. Ты это понял?
— Да понял, понял, не дурак, — Вершинин усмехнулся. — Подбери уже челюсть, Александра. Я же не обещал, что это задарма. Взамен ты должна сделать одну вещь. Ничего сложного, даже ты справишься. По-прежнему готова на все?
— Да, да, конечно. Все что угодно.
Вершинин смерил ее усталым раздраженным взглядом.
— Ну, не дрожи ты так. Ничего трудного или неприятного от тебя не потребуется. Многие в России на все готовы, чтоб урвать такую возможность. А тебе это ничего не будет стоить. Напротив, твоя армия получит в обмен то, что нужно ей.
— Да говори уже, не томи, ну!
Вершинин глянул на наручные часы. Теперь он тоже носил “Танк”, но не такой, как у Саши, а самую последнюю модель.
— Через сорок пять минут с этого вокзала отходит поезд в Париж. Ты сядешь в дипломатический вагон. Их не досматривают, ОГП туда нет хода. Я сам тебя отведу, за руку, как положено любящему брату. Ты уедешь из России. Навсегда. Во Францию, а там — куда захочешь.
— А что я должна буду сделать во Франции?
— Никаких обязательств, кроме одного: не возвращаться в Россию. Впрочем, на слово тебе не поверят, подержат под замком, пока здесь все не разрешится — это уже недолго. Делать ничего с тобой не станут, это просто не нужно никому. Потом выдадут документы, французское гражданство. Некоторую сумму на первое время. И отпустят на все четыре стороны. Все, что от тебя требуется — согласиться на это.
— Я не понимаю.
— Только что ты была готова на все, абсолютно на все. Поставки продолжатся, Александра. Просто уже без тебя.
Саша потерла виски. Может, из-за операции или еще каких-то потрясений она повредилась в уме и не может разделить галлюцинации и реальность? Вроде ее давно не били по голове…
— В этом же просто, — медленно сказала Саша, — нет никакого смысла.
— Тебе что нужно, смысл или чтоб твои повстанцы продолжили получать патроны и прочее? — раздраженно спросил Вершинин.
— Придержи коней, Рома. Ты ведь ни разу не требовал, чтоб я доверяла тебе. Я работала с тобой, потому что понимала твои мотивы. Или думала, что понимала. Теперь я не понимаю ничего. Как можно участвовать в сделке, если неясно, что получает другая сторона?
Вершинин тяжело усмехнулся.
— Вот почему с тобой ничего не выходит просто, Александра? Я могу тебе объяснить, что на самом деле происходит. Ты уверена, что хочешь этого?
— Да.
— Эх, а ведь могла просто сесть в поезд и забыть это все, как страшный сон. Не могла, понимаю. Ну и черт с тобой. Все равно наверняка уже даже в твою забитую революционными идеями хорошенькую головку приходило, что стоимость поставок существенно превышает цену того золота, которые твои большевики смогли украсть.
Саша нахмурилась:
— Я догадывалась.
— Догадывалась она… Ваше золото шло на выплату комиссионных посредникам. Его даже на покрытие транспортных расходов не всегда хватало. За сами поставки вы, по существу, не платили. Особенно под конец.
— Донченко погиб из-за этого золота.
— Люди гибнут за металл, тоже мне новость. Твой Донченко был умнее тебя, он понял все про то, кто поставляет вам снаряды и с какой целью; но что делать с этим пониманием, не знал. Вы все получали, потому что должны были получать. И не вы одни. Ваше восстание — крупнейшее в России, но очагов помельче множество; их поддерживают. Как думаешь, откуда в Иваново-Вознесенске вовремя появилась взрывчатка? Как раз когда рабочие были уже готовы взрывать мануфактуры. Неужели даже после того, как комиссар Реньо сам вытащил тебя из ОГП, ты ничего не поняла? Он тогда намеревался поговорить с тобой начистоту, перейти к открытому сотрудничеству. Я едва его отговорил. Убедил его, что с фанатиками так нельзя.
 
— За всеми поставками стоят французы? Но зачем им это?
— Реньо называет это поддержанием контролируемого хаоса. Создание и подогревание неспокойной внутренней обстановки, с которой русское правительство не справится без помощи других держав и будет все сильнее увязать в долговых обязательствах. И тогда уже настоящий покупатель окажется вынужден покупать настоящий товар за настоящую цену.
— Что покупать?
За окном разом вспыхнули десятки фонарей вдоль платформы.
— Вот, как раз разгрузка началась. Посмотри сама. Может, хоть так до тебя дойдет.
Вершинин грубо схватил Сашу за плечи и развернул к окну.
На освещенной платформе суетились вокзальные рабочие. Они забрались на один из открытых грузовых вагонов и стали стягивать брезент, покрывающий груз.
У Саши перехватило дыхание. Из-под брезента показались четыре… нет, шесть массивных тупоносых машин. Обшивка мертвенно поблескивала в свете фонарей. Пушечные жерла целились в пустоту.
Бронеавтомобили.
— Это “Рено” образца 1915 года, — сказал Вершинин. — Каждый уже оснащен сорокасемимиллиметровой скорострельной пушкой Гочкиса. У французов после Большой войны военной техники в избытке. Бронеавтомобили, отравляющие газы, авиация, может быть, даже танки. Удачно, что у соседей не утихает гражданская война, и им можно сбывать технику, которая к следующей войне все равно безнадежно устареет. А расплачивается за это старье Новый порядок тем, что бесценно.
У Саши пересохло в горле. Началась разгрузка второй платформы. Десятки, сотни груженных бронетехникой вагонов простирались в темное пространство вокзала.
— Чем расплачивается?
— Концессиями на добычу полезных ископаемых. На кабальных условиях. Майкопская нефть, криворожская железная руда, донбасский уголь. Надо сказать, Щербатов держался довольно долго, как на него ни давили. Но твоя распространяющаяся, как лесной пожар, тамбовская революция не оставила ему выбора. Пришлось ему обменять наконец природные богатства России на военную помощь. Эти бронеавтомобили уже завтра выдвинутся на Тамбов. Скоро там разверзнется ад на земле. Так что свой французский паспорт ты честно заработала. Теперь уезжай.
Саша, тяжело дыша, привалилась к стене, обхватила себя руками. Отчаянно хотелось сесть, ноги не держали, но все кругом было ужасающе ветхим и невыносимо грязным.
— Я не знала, — голос прозвучал сипло. — Не знала.
— Ну конечно же, ты не знала, — Вершинин закатил глаза. — Воображала, будто служишь революции, трудящимся всего мира или что там у тебя, пока выполняла французский заказ.
— А ты? — спросила Саша, пытаясь справиться с дыханием. — Ты все понимал с самого начала, Рома?
В безжалостном свете газовых фонарей Саша явственно видела мешки у него под глазами.
— А мне-то что. Я ж подлая продажная тварь. И нашим и вашим за копейку спляшем, — Вершинин говорил отрывисто, его дыхание участилось, ладони сжались в кулаки. Он в ярости, поняла Саша, причем ярость обращена не на нее. — Одни фанатики самозабвенно истребляют других фанатиков, никто не думает, чем все это оборачивается на деле, а за Россию душа должна болеть только у меня? По-твоему, мне нравилось участвовать в распродаже родной страны за гроши? Да еще в такой бездарной распродаже…
— Я знаю, что тебе это не нравилось. У тебя ведь есть собственное достоинство, Рома. Почему ты согласился на это?
— Потому что Реньо мог в любой момент сдать меня ОГП. А я не одержим стремлением к мученичеству, в отличие от тебя! Носиться с последним патроном, как с писаной торбой — не мое это. Я жить хочу, Александра. И жить хорошо, черт возьми. Я жизнь очень люблю. Настолько, что мне даже хочется, чтоб ты жила. Привык я к тебе, хоть ты и фанатичка безмозглая. Если я узнаю, что ты действительно умерла под пытками в ОГП, это испортит мне настроение на целых полдня. Потому не тяни канитель. Тебе ведь и тридцатника не стукнуло. Можешь еще пожить. Уезжай.