Орудия войны (СИ)
— Вы ведь понимаете, Александра Иосифовна, — сказал Белоусов на одном из привалов, отведя Сашу в сторону, — что восставшие в Тамбове будут, возможно, рады пополнению из опытных бойцов, но вот лично вас, комиссара РККА, едва ли хорошо примут. Восстание началось осенью восемнадцатого, против Советов, из-за продовольственной разверстки. Продолжилось, судя по нашим сведениям, борьбой против Нового порядка. Но это не значит, что конфликт тамбовских крестьян с большевиками исчерпан.
Саша кивнула. Она думала об этом. Пыталась вспомнить, что именно произошло на Тамбовщине. Кажется, крестьяне там решили, что нормы продразверстки завышены, и несколько продотрядов перебили. Якобы продразверстка обрекала их на голодную смерть — не дожить до весны и не отсеяться. Могло ли такое быть на самом деле? Всем приходилось несладко, но Советская власть никого не лишала самого необходимого, не должна была... Вроде бы зимой продотрядам посылали подкрепление… или только собирались послать? Почему Саша так плохо изучала фронтовые сводки! Вот, она ведет свой полк на соединение с восстанием, не зная наверняка, против кого, собственно, оно направлено.
— У нас с повстанцами теперь общий враг, — ответила Саша с уверенностью, которой отнюдь не ощущала. — Старые раздоры должны быть забыты. А потом, нам все равно некуда больше идти.
— Восставшие могут захотеть отыграться на вас за все обиды, которые претерпели от Советской власти.
— А могут и не захотеть, — пожала плечами Саша. — Двум смертям не бывать… В любом случае давайте сперва до них дойдем.
На втором привале забили и съели самую слабую лошадь. Хоть огонь разводить можно было без опаски — белые и так прекрасно знали, где они.
Командир полка Князев до сих пор оставался в состоянии, которое полковой врач назвал “кома”. Рана на месте ампутированной руки не нагнаивалась, жар ушел, но и в себя он не приходил. Хорошо, хоть дышал и глотал воду.
Белоусов всю дорогу составлял кроки, считал пройденный путь и уточнял маршрут, расспрашивая местных. К исходу третьего дня предупредил:
— Мы почти вышли к главному ходу железной дороги, где-то между Ряжском и Моршанском. Линия, скорее всего, охраняется. Могли предупредить по телеграфу о нашем приближении. Предлагаю вставать на ночлег прямо сейчас и выдвинуть вперед разведку.
— А эти? – Саша мотнула головой в сторону, откуда шла погоня.
— Риск есть, конечно… Но до темноты они вряд ли успеют нас догнать и наверняка не станут атаковать ночью после форсированного марша. Мы же снимемся с бивака еще до рассвета, как только вернется разведка. Завтра придется поднажать. И так плохо, и эдак нехорошо. Но соваться на железную дорогу, не зная обстановку – увольте.
Разведчики задержались, вернувшись сильно заполночь, и сообщили, что в трех верстах впереди железная дорога и мост через Пару. На мосту люди. Сколько, чьи они, хорошо ли вооружены — этого толком выяснить в темноте не получилось. Слишком близко не подходили, боясь обнаружить себя.
— Нам все равно нужно перейти рельсы, — рассудила Саша. — Сворачиваем лагерь, ночь кончается. Я выйду вперед с разведкой, мне нужно посмотреть самой.
В синих сумерках тронулись с ночевки. Шли вдоль берега, укрываясь от моста зарослями. Сажен за триста остановились. Саша и Белоусов с разведкомандой отправились на рекогносцировку.
По обе стороны от моста, насколько хватало глаз, под откосом насыпи валялись разбитые вагоны. Опрокинутые вверх колесами скелеты двухосных товарных торчали в стороны щепой ломаных досок. Цистерна, тоже сгоревшая, даже в слабом утреннем свете сияла рыжей окалиной. Останки классного пассажирского угадывались по обугленным тележкам. Если такой вагон на ходу сходил с рельсов, разбивались плафоны керосиновых ламп освещения. Пропитанные краской и лаком деревянные кузова и рамы вспыхивали, как солома. Пассажиры сгорали заживо, редкие счастливчики успевали выбраться. Поверх обугленного дерева уже проросла свежая трава. Кто бы ни пустил под откос этот поезд, с тех пор прошло несколько месяцев, а захоронить обгоревшие тела никто так и не удосужился.
Сам же мост был цел. Между переплетами фермы рдели огоньки самокруток, а у вагонов мелькали силуэты вооруженных людей. Занялась заря, и защитников удалось приблизительно пересчитать. Их оказалось около четырех десятков.
Решать следовало быстро. Пересечь рельсы надо в любом случае. Можно пытаться обойти мост. Но вдоль реки идет проселочная дорога, пусть и скверная. Попытка провести обоз по бездорожью задержит их, а погоня приближается. Кроме того, железные дороги охраняются пуще всего. Если идти вдоль рельсов, велики шансы нарваться на станцию с гарнизоном или, чего доброго, на бронепоезд.
— Будем прорываться под мостом. Сомнем их, – сказала Саша вполголоса, когда они, оставив наблюдателей, вернулись к расположению остатков полка. — Вряд ли это регулярная армия. Скорее ополчение, местный охранный отряд. Больно уж беспечно себя ведут.
Охранными отрядами называли милицию, учрежденную Новым порядком для защиты богатых от бедных.
— Были бы войска, наверняка поставили бы секреты на подходах, – поддержала Аглая.
— Александра Иосифовна, предложил бы частью сил ударить во фланг, — сказал Белоусов. — Не слишком забирая, на версту-полторы, пока еще не вполне рассвело. Пусть выйдут сейчас, дадим им минут двадцать форы и атакуем мост…
— Поняла, принимается! Полк, слушай мою команду!..
В обход послали Лексу во главе сотни бойцов. Отсчитав по циферблату «Танка» десять минут, Саша отправила вперед Аглаю, добавив к ее команде при двух льюисах еще один взвод из надежных ребят. И как только от моста раздались первые выстрелы, сама с оставшимися медленно двинулась вперед. Противник ответил плотным винтовочным огнем. Вдобавок у него оказался французский ручник, размеренный стук которого ни с чем не спутаешь.
Перестрелка длилась минут десять. Ударить обороняющихся во фланг не вышло. Запыхавшийся посыльный от Лексы сообщил, что его отряд быстро отступает — на них идет бронепоезд, и скоро он будет здесь.
Вот тут еще можно было, наверно, бросить все силы на штурм моста. Но это означало покинуть обоз с ранеными на произвол судьбы.
Солдаты загудели. Посыпались предложения «оставить раненых», «броситься всем разом вперед», «уходить на тот берег, дотуда бронепоезд не добьет». Самые борзые рванули через брод, не дожидаясь приказа — и полегли под огнем пулемета.
— Отставить! — заорала Саша, срывая голос, перекрикивая пулеметную очередь. — Все туда, под берег! Раненых — на себе!
Лучше сдохнуть, чем бросить своих! Ее услышали. Первый залп бронепоезда лег с перелетом. Все успели укрыться под берегом. Повозки и лошадей пришлось бросить.
И вот теперь путь вперед был отрезан, а погоня приближалась.
***Минута до следующего залпа. Саша должна сообщить своим людям, что привела их в ловушку. Как сказать такое?
Этого могло не случиться, если б они попытались обойти чертов мост. Если б Саша не решила уничтожить орудия в Тыринской Слободе. Если бы, наконец, позволила своему полку сдаться на милость победителя, пока была такая возможность.
— Ну что, все разом перейти пробуем, комиссар? — спросил один из солдат. Они думали о том же, о чем Саша только что спрашивала Белоусова: если бросить раненых и ломануться через брод, ручной пулемет с моста не скосит всех, быстрые и сильные выживут.
Саша выплюнула остатки ила. Все теперь смотрели на нее.
— Мы — люди краскома Князева. Князев хоть раз бросил своих?
У ног Саши застонал раненый солдат. Чуть поодаль — другой, за ним третий…
Сейчас интонации важнее слов. Если они побегут, то сметут ее, она их не сдержит. Если она не станет верить в то, что говорит — так и будет.
— Краском Князев тяжело ранен. Вы бросите его? Он не оставил бы никого из вас!
Нашла глазами носилки с Князевым. Только б он был еще жив… Даже из своей полусмерти он удерживал пятьдесят первый полк так, как одна она никогда не сможет.